Название: Зов
Автор: команда Джои: Joui-team
Бета: команда Джои: Joui-team
Размер: мини
Пейринг/Персонажи: Такасуги Шинске\Кацура Котаро, Йошида Шойо
Тема: внеконкурс
Жанр: ангст, романс, слэш
Рейтинг: PG-13
Саммари: Мы будем звать снова – до тех пор, пока кто-либо не откликнется.
Ловко проскочив сквозь вяло текущий навстречу людской поток, Шинске приложил ладонь ко лбу и огляделся. Воскресный летний день был в самом разгаре: плавился шумный город, пестрил яркими красками разноголосой толпы, цветастыми клумбами и вывесками магазинов, пыль на дорогах практически не достигала земли, постоянно поднимаемая всё новыми ногами, копытами, повозками. Казалось, что движение никогда не остановится – будто это сама жизнь течёт по венам столицы, но Такасуги было совсем не до поэтических сравнений: на душе было неспокойно, а сердце ныло, томимое глухой ностальгией. Он бесцельно бродил по городу, устав от увеселительных кварталов и питейных заведений, где не мог забыться. В этой разношёрстной толпе он чувствовал себя лишним, чужеродным и больше всего хотел вернуться назад: туда, где был его дом, в тишину узких улочек и полей, пропитанных запахом свежескошенной травы, туда, где шумели на ветру тонкие сосны, обнимающие лапами гладь реки. Шинске тосковал, как только может тосковать дитя по своей матери – и никто и подумать не мог, что острый на язык, зловредный и отрешённый от мира юноша может так сильно скучать.
Всё утро Шинске бесцельно шатался по городу, бессовестно прогуливая занятия в додзё: в последнее время ему не хотелось даже видеть знакомых, а в толпе можно было запросто раствориться и на какое-то время остаться в одиночестве: в этом городе у него не было друзей, только мимолётные приятели, с которыми можно надраться вечером в питейной. Шинске чурался людей, они – его, и это устраивало абсолютно всех... кроме только одного человека. Кто-то зацепил Такасуги плечом – сильно и нагло – и прошёл дальше, даже не извинившись.
Шинске споткнулся, чертыхаясь, и обернулся, готовый обрушить своё негодование на задевшего, но так и замер, нелепо распахнув рот. Нет, к сожалению, это был не прохожий и даже не один из новых знакомцев – перед ним, скрестив руки на груди, стоял человек, который давно и методично играл на его нервах, человек, с которым судьба сплела их жизни в одно целое. Сердце замерло на секунду и пустилось в пляс, глупое.
– Ты вообще слышишь хоть что-нибудь, кроме своих мыслей? Я несколько раз окликнул тебя, - сердито поджал губы юноша в синем кимоно. Ветер трепал завязанные в пышный хвост волосы, но Кацура лишь отводил мешающие пряди от лица. – Похоже, ты ни капли не изменился за это время.
Шинске хмыкнул и отвлекся от своих дум и воспоминаний двухлетней давности – присвистнув в ответ, он мгновенно надел на лицо маску язвительности, не показывая, как удивлён на самом деле:
– Да ты и сам ничуть не изменился. Что раньше носился со своими нравоучениями, что сейчас проповеди мне читаешь, Зу-ра, — обращение он практически пропел, вкладывая в него весь яд, скопившийся на языке, прекрасно помня, как это выводит товарища из себя, будто нарочно стараясь надавить на больное место, чтобы полюбоваться красочными чувствами, вырывающимися на поверхность из-подо льда строгости. И он не ошибся.
— Я не Зура, я Кацура, сколько можно повторять! — мгновенно покраснев от злости, рявкнул Котаро, сжимая кулаки: совсем как в детстве, когда они не боялись драться друг с другом, оставляя синяки и ссадины, из-за таких мелочей. Почему-то сейчас это показалось Шинске очаровательно трогательным – он просто не смог не поддеть вспыльчивого друга, втайне наслаждаясь видом алеющих щёк и поджатых обиженно тонких губ.
– Я вообще не за этим к тебе подошёл… Думаешь, ты мне так нужен? - продолжал бушевать Кацура: смеющийся взгляд зелёных глаз подтверждал его слова, что бесило несчастного ещё больше. - Да сто лет бы тебя не видеть! Всё из-за учителя, не мни о себе...
– Учителя?.. - Шинске произнёс это слово одними губами, с благоговением, как читают молитву. Низ живота кольнуло болезненно. – Учителя!
До Шинске не сразу дошло, о чём толкует приятель, но едва только поняв, что тот имеет ввиду, он схватил Кацуру за грудки, толкая в узкий переулок и прижимая к стене так, как разбойник прижимает драгоценную жертву.
Спину неприятно ожгло нагревшееся под солнечным светом дерево, и Кацура дёрнулся, но Шинске держал его слишком крепко и только улыбался, нехорошо поблёскивая глазами.
– Какого тэнгу ты это...
– Где он? – едва повысив голос, Такасуги подался вперёд, и ладони его резко впечатались в стену по обеим сторонам от головы Кацуры. Шинске был ниже ростом, но поза его казалась откровенно пугающей, а на дне тёмно-зелёных глаз плескалось раздражение... Котаро нервно сглотнул, предпочитая не представлять, что может сделать с ним ошалевший друг. – Он жив, это правда? Зура? Учитель жив? Где его держат? Ну же, не молчи, Зура!
На краткие мгновения солнце затмило пушистое белое облако, и проулок залила густая, словно кисель, чёрная тень. Кацура поёжился: Шинске чувствовал, как подрагивает друг, стараясь уйти от навязчивого контакта.
– Ты не мог бы для начала отойти от меня? – кое-как совладав с собой, Котаро одарил товарища спокойным взглядом ясных глаз в надежде, что это его отрезвит, но Шинске лишь сильнее разозлился. Глядя на занесённую для удара руку, Кацура быстро подался вперёд и прошептал на ухо – едва заметно улыбнувшись от приятной щекотки, Шинске склонил голову к плечу. — Я всё расскажу тебе, если ты прекратишь вести себя как маньяк.
– Зура... – Раздражённо зашипел в ответ Такасуги: он мельком подумал, что друг прав, но всё равно вновь замахнулся.
– Я тебя отведу, - Кацура зажмурился, закусывая губу в ожидании удара, но тьма отступила, и Такасуги — вслед за ней, позволяя отойти от стены. Шинске с невольной дурашливой улыбкой смотрел, как друг отцепляет свои волосы от крохотных цепких сучков и выдирает из тёмных прядей капельку смолы — внутри всё пело и ликовало, и Шинске не знал, от чего именно: от встречи ли с Кацурой, от радостной вести. – К камере отведу, поговоришь с ним сам.
Юноша скользнул вбок, пытаясь сбежать, но Шинске успел поймать его до того, как юркий Кацура скрылся в толпе. Обнимая из последних сил его хрупкие плечи, прижимаясь весь, Шинске выдохнул горячо, ткнувшись губами в шею, и развернул друга к себе.
– Зура... – Покрывая короткими поцелуями нежное личико Кацуры, Шинске улыбался и не мог отвести взгляда от его прищуренных глаз. – Спасибо.
Руки Котаро дрогнули, прежде чем подняться и лечь на чужие плечи: коротко и почти смущённо кивнув, он зарылся лицом в бледно-лиловое хаори и вздохнул.
– Я тоже скучал...
В камере царил полумрак, и постоянно приходилось щуриться, чтобы рассмотреть её – по сути, тут и смотреть-то было не на что, но Шинске не мог отвести взгляда от покрытых чёрной плесенью сырых стен. На полу сиротливо лежало несколько ссохшихся циновок, стояло ведро и треснувший глиняный кувшин. Драгоценная вода крупными каплями сочилась из горлышка, щедро орошая крохотные поганки и лишайники, россыпью усеявшие тёмный угол и деревянные прутья. Такасуги сидел, упершись ладонями в бёдра и опустив голову: за решётку он даже боялся смотреть, ожидая увидеть там нечто ужасное, исполнение самых своих диких страхов, и лишь мягкий голос заставил его оторвать взгляд от пола.
– Шинске, — мягко позвал учитель — совсем так, как раньше — и не сразу юноша расслышал в приятном голосе хриплые тревожные нотки, — зачем ты пришёл сюда, друг мой?
Шойо сидел, сложив руки на коленях: на нём не было ни колодок, ни цепей – больше всего Шинске боялся увидеть на тонких запястьях безобразные шрамы от осклизлых позеленевших оков – но учитель улыбался, удобно устроившись на старой циновке так, как раньше — в своей комнате. Лишь присмотревшись, Шинске заметил, как клонит Шойо вбок, грязь и зелёно-бурые пятна на измятом несвежем кимоно и обильную седину, так рано тронувшую потускневшие волосы. Свет из маленького окошка над головой учителя лился на его плечи, обрамляя фигуру неестественным сиянием, и Шинске вздрогнул, нервно вглядываясь в родной силуэт и не без страха смотря на ноги учителя. Сердце в груди заходилось в бешеном ритме.
– Я живой, — тихо рассмеялся Йошида, придвигаясь чуть к решётке, — всё хорошо, правда. Ещё немного, и, возможно, меня отсюда выпустят.
– Выпустят? – Шинске тоже подался вперёд в попытке оказаться ближе, коснуться деревянных рам ладонью и ощутить тепло чужих рук. - Но как, учитель? Вряд ли такое… Вас держат здесь уже очень давно, и... – он запнулся и спрятал лицо в ледяных подрагивающих ладонях.
– Ты удивлён, что меня ещё не казнили, — тихо добавил Шойо недостающую часть фразы – ту самую, что вертелась на языке, но боялась соскользнуть с него. Такасуги испуганно шарахнулся назад, взмахивая руками и мотая рьяно головой в знак своего несогласия, напуганный прозорливостью учителя, что сейчас просто прочёл его мысли.
– Я не верю в то, что все высшие круги состоят действительно из плохих людей, - вкрадчиво произнёс Шойо, наклоняясь к самой решётке, едва ли не касаясь её лицом, заставляя Шинске вновь потянуться ему навстречу. – Не бывает плохих людей, Шинске, все рождаются чистыми, как свиток бумаги, а другие люди, города, обстоятельства пишут в них свои иероглифы, свои истории. И вот это-то и делает людей злыми.
Такасуги рассеянно кивнул: после всего пережитого он уже слабо верил в эту странную теорию, но чистые ясные глаза учителя смотрели прямо в его душу – казалось, они читали его, как раскрытую книгу. От этого обнадёживающего взгляда внутри всё затрепетало, цепляясь за красивые слова, как за тонкую ниточку, ведущую к спасению; огонёк надежды, тлеющий в душе, разрастался и поднимался к сердцу, согревая его. «Неужели они настолько безобразны, что могут убить такого светлого человека?» – вновь и вновь задавался Шинске жгущим душу вопросом. Разум отвечал «да», но сердце верить не желало.
– Стоить только найти маленький пустой участок, чтобы нарисовать на нём что-то светлое, и в человеке обязательно пробудится доброта, — продолжал Шойо, не отрывая взгляд от ученика, не отпуская от себя, приковывая, вынуждая сидеть, дрожа и вцепившись в решётку. Грудь царапало изнутри: так болезненно, так горько, что Шинске тихо всхлипнул. — В любом человеке есть что-то хорошее, оно обязательно найдётся – стоит только копнуть глубже. Надо уметь кричать, Шинске, если люди не откликаются, это не значит, что они не слышат. Это значит, что ты не уверен в своём зове.
Такасуги усмехнулся и отвернулся, не в силах больше видеть слепящий свет души этого человека, резавший глаза до слёз, разгоняя липкую тьму, покрывшую за прошедшие годы всё своей пеленой.
Шойо почувствовал, что ему не верят, и улыбка в одночасье сползла с искусанных сухих губ, а на лице появился отпечаток тоски: учитель ссутулился, сгибаясь под невидимой тяжестью.
«Неужели это я так расстроил его?» – Шинске встрепенулся, вновь приникая к решёткам: в пальцы впились занозы, но Шинске не обратил внимания на них, лишь с болью и надеждой посмотрел на учителя. Шойо и сам всё понял, и руки его мягко легли поверх подрагивающих пальцев в попытке ободрить, но, обжигающе ледяные, как у мертвеца, ладони уже не могли согреть. Шинске отвёл полные слёз глаза в сторону – они оба знали, что это последняя их встреча в этом мире. Шойо улыбнулся и, просунув руку сквозь прутья, погладил Шинске по спутанным волосам.
– Я буду звать до конца… Если меня не услышат, это будет моя вина.
– Я верю, – трудом произнёс Такасуги, чувствуя, что не может вымолвить и слова, – вы справитесь, учитель, обязательно справитесь.
Прежняя улыбка вновь вернулась к Шойо, наполняя его бледное лицо былой теплотой, а руки крепко сжали сомкнутые вокруг деревянных рам пальцы, давая понять, что он не отступится от своих слов до последнего. Дыхание перехватило, и Шинске зажмурился, чтобы учитель не увидел его постыдных слёз, хлынувших внезапно от одного только воспоминания о детстве в Академии под соснами и дарящих надежду уроках Йошиды.
– Шинске, – прошептал Кацура, выглядывая из-за угла. Обескровленные губы его были искажены болезненной гримасой – Шинске знал, что друг слышал всё до последнего слова. Шойо понимающе кивнул и благодарно склонил голову, а Такасуги мгновенно вскочил, расцепляя прикосновение. «Простите меня… Простите, что я не могу вас спасти», – кричало сердце, но Шинске не проронил ни слова, коснувшись напоследок длинных светлых волос учителя. Шойо совсем не держал его – он отстранился сразу же, складывая руки на коленях и опуская голову вниз. Шинске, увлекаемый дрожащим Кацурой в лабиринт коридоров, долго ещё оборачивался, не в силах заставить себя не смотреть.
Прикосновение горячих тонких пальцев, обвивших запястье, после холода тюрьмы казалось обжигающим. Шинске покорно следовал за Кацурой, петляющим в хитрых закоулках города, и зачарованно смотрел, как длинные волосы друга скользят по плечам, выбиваясь из аккуратной всегда причёски.
– Ты веришь ему? – прошептал Шинске, в один шаг догоняя Котаро и пытаясь обнять узкие плечи. Кацура сердито сбросил его руки и нырнул в тёмный переход, где, пригнувшись, прополз под окнами трактирной. Шинске повторил его маневр и внезапно оказался около реки — прохладный ветер растрепал волосы и вдоволь наигрался с полами хаори, пока они прятались в тени моста от припозднившихся прохожих. Когда Кацура вдруг с тихим всхлипом обвил его шею руками, Шинске вздрогнул.
– Он ведь наш учитель, но… – Прошептал Котаро, сильнее прижимаясь к Такасуги: он чувствовал, как сильно колотится сердечко в груди друга. – Его скоро убьют, разве ты не понимал этого, когда смотрел в его глаза? Наши палачи – это не те люди, в которых можно найти что-то хорошее, даже если весь лист бумаги изрисовать цветами и солнышками. – Голос Кацуры, и без того довольно тихий, стал практически неразличим в плеске волн и шелесте ветра в кронах деревьев, добавляя к общей гнетущей атмосфере с избытком дурных нот. – Нет, не так… Шинске, они просто нелюди – их нельзя убедить ничем, кроме стали и огня.
Шинске распахнул удивлённо глаза, не зная даже, что ответить на такую непомерную серьёзность товарища, которого он всегда считал слишком нежным для крови и жестокости, пусть даже в отношении тех, кто забрал у них всё, начиная домом и заканчивая будущим. Шинске осторожно приподнял лицо Кацуры и вздохнул, большим пальцем погладив щёку. Обескровленные губы друга были поджаты в тонкую линию, брови сведены к переносице, а глаза – полны строгой решимости.
«Бог мой, он правда решил...», - задохнулся Такасуги, почувствовав, как весь воздух выбило из легких от одной только мысли, что не могла быть ложной в эту минуту. Никак не могла. Он подался вперёд и отчаянно коснулся чужих губ, вновь слыша глухой вой в груди.
– Я верю каждому его слову, верил и буду верить, Шинске, - раскалённые пальцы Кацуры сползли с запястья ниже, и Шинске вздрогнул, неверяще касаясь ухоженных рук товарища. От мысли, что они, ласковые аккуратные, вновь будут сжимать рукоять катаны, в глазах потемнело – Шинске поклялся в тот миг, что никогда не позволит этому случиться, но Кацура добавил уверенно, заглядывая в потемневшие глаза Такасуги: – Если мы будем звать, кто-нибудь обязательно отзовётся, а если нет, то...
Шинске тоскливо вздохнул, но дышать почему-то стало легче: ветер поменялся, зашелестели травы на той стороне реки, и ему почудился запах свежескошенной травы и цветущей сакуры, сладкий и лёгкий.
– То мы будем звать снова – до тех пор, пока кто-либо не откликнется.
Автор: команда Джои: Joui-team
Бета: команда Джои: Joui-team
Размер: мини
Пейринг/Персонажи: Такасуги Шинске\Кацура Котаро, Йошида Шойо
Тема: внеконкурс
Жанр: ангст, романс, слэш
Рейтинг: PG-13
Саммари: Мы будем звать снова – до тех пор, пока кто-либо не откликнется.
Всё утро Шинске бесцельно шатался по городу, бессовестно прогуливая занятия в додзё: в последнее время ему не хотелось даже видеть знакомых, а в толпе можно было запросто раствориться и на какое-то время остаться в одиночестве: в этом городе у него не было друзей, только мимолётные приятели, с которыми можно надраться вечером в питейной. Шинске чурался людей, они – его, и это устраивало абсолютно всех... кроме только одного человека. Кто-то зацепил Такасуги плечом – сильно и нагло – и прошёл дальше, даже не извинившись.
Шинске споткнулся, чертыхаясь, и обернулся, готовый обрушить своё негодование на задевшего, но так и замер, нелепо распахнув рот. Нет, к сожалению, это был не прохожий и даже не один из новых знакомцев – перед ним, скрестив руки на груди, стоял человек, который давно и методично играл на его нервах, человек, с которым судьба сплела их жизни в одно целое. Сердце замерло на секунду и пустилось в пляс, глупое.
– Ты вообще слышишь хоть что-нибудь, кроме своих мыслей? Я несколько раз окликнул тебя, - сердито поджал губы юноша в синем кимоно. Ветер трепал завязанные в пышный хвост волосы, но Кацура лишь отводил мешающие пряди от лица. – Похоже, ты ни капли не изменился за это время.
Шинске хмыкнул и отвлекся от своих дум и воспоминаний двухлетней давности – присвистнув в ответ, он мгновенно надел на лицо маску язвительности, не показывая, как удивлён на самом деле:
– Да ты и сам ничуть не изменился. Что раньше носился со своими нравоучениями, что сейчас проповеди мне читаешь, Зу-ра, — обращение он практически пропел, вкладывая в него весь яд, скопившийся на языке, прекрасно помня, как это выводит товарища из себя, будто нарочно стараясь надавить на больное место, чтобы полюбоваться красочными чувствами, вырывающимися на поверхность из-подо льда строгости. И он не ошибся.
— Я не Зура, я Кацура, сколько можно повторять! — мгновенно покраснев от злости, рявкнул Котаро, сжимая кулаки: совсем как в детстве, когда они не боялись драться друг с другом, оставляя синяки и ссадины, из-за таких мелочей. Почему-то сейчас это показалось Шинске очаровательно трогательным – он просто не смог не поддеть вспыльчивого друга, втайне наслаждаясь видом алеющих щёк и поджатых обиженно тонких губ.
– Я вообще не за этим к тебе подошёл… Думаешь, ты мне так нужен? - продолжал бушевать Кацура: смеющийся взгляд зелёных глаз подтверждал его слова, что бесило несчастного ещё больше. - Да сто лет бы тебя не видеть! Всё из-за учителя, не мни о себе...
– Учителя?.. - Шинске произнёс это слово одними губами, с благоговением, как читают молитву. Низ живота кольнуло болезненно. – Учителя!
До Шинске не сразу дошло, о чём толкует приятель, но едва только поняв, что тот имеет ввиду, он схватил Кацуру за грудки, толкая в узкий переулок и прижимая к стене так, как разбойник прижимает драгоценную жертву.
Спину неприятно ожгло нагревшееся под солнечным светом дерево, и Кацура дёрнулся, но Шинске держал его слишком крепко и только улыбался, нехорошо поблёскивая глазами.
– Какого тэнгу ты это...
– Где он? – едва повысив голос, Такасуги подался вперёд, и ладони его резко впечатались в стену по обеим сторонам от головы Кацуры. Шинске был ниже ростом, но поза его казалась откровенно пугающей, а на дне тёмно-зелёных глаз плескалось раздражение... Котаро нервно сглотнул, предпочитая не представлять, что может сделать с ним ошалевший друг. – Он жив, это правда? Зура? Учитель жив? Где его держат? Ну же, не молчи, Зура!
На краткие мгновения солнце затмило пушистое белое облако, и проулок залила густая, словно кисель, чёрная тень. Кацура поёжился: Шинске чувствовал, как подрагивает друг, стараясь уйти от навязчивого контакта.
– Ты не мог бы для начала отойти от меня? – кое-как совладав с собой, Котаро одарил товарища спокойным взглядом ясных глаз в надежде, что это его отрезвит, но Шинске лишь сильнее разозлился. Глядя на занесённую для удара руку, Кацура быстро подался вперёд и прошептал на ухо – едва заметно улыбнувшись от приятной щекотки, Шинске склонил голову к плечу. — Я всё расскажу тебе, если ты прекратишь вести себя как маньяк.
– Зура... – Раздражённо зашипел в ответ Такасуги: он мельком подумал, что друг прав, но всё равно вновь замахнулся.
– Я тебя отведу, - Кацура зажмурился, закусывая губу в ожидании удара, но тьма отступила, и Такасуги — вслед за ней, позволяя отойти от стены. Шинске с невольной дурашливой улыбкой смотрел, как друг отцепляет свои волосы от крохотных цепких сучков и выдирает из тёмных прядей капельку смолы — внутри всё пело и ликовало, и Шинске не знал, от чего именно: от встречи ли с Кацурой, от радостной вести. – К камере отведу, поговоришь с ним сам.
Юноша скользнул вбок, пытаясь сбежать, но Шинске успел поймать его до того, как юркий Кацура скрылся в толпе. Обнимая из последних сил его хрупкие плечи, прижимаясь весь, Шинске выдохнул горячо, ткнувшись губами в шею, и развернул друга к себе.
– Зура... – Покрывая короткими поцелуями нежное личико Кацуры, Шинске улыбался и не мог отвести взгляда от его прищуренных глаз. – Спасибо.
Руки Котаро дрогнули, прежде чем подняться и лечь на чужие плечи: коротко и почти смущённо кивнув, он зарылся лицом в бледно-лиловое хаори и вздохнул.
– Я тоже скучал...
В камере царил полумрак, и постоянно приходилось щуриться, чтобы рассмотреть её – по сути, тут и смотреть-то было не на что, но Шинске не мог отвести взгляда от покрытых чёрной плесенью сырых стен. На полу сиротливо лежало несколько ссохшихся циновок, стояло ведро и треснувший глиняный кувшин. Драгоценная вода крупными каплями сочилась из горлышка, щедро орошая крохотные поганки и лишайники, россыпью усеявшие тёмный угол и деревянные прутья. Такасуги сидел, упершись ладонями в бёдра и опустив голову: за решётку он даже боялся смотреть, ожидая увидеть там нечто ужасное, исполнение самых своих диких страхов, и лишь мягкий голос заставил его оторвать взгляд от пола.
– Шинске, — мягко позвал учитель — совсем так, как раньше — и не сразу юноша расслышал в приятном голосе хриплые тревожные нотки, — зачем ты пришёл сюда, друг мой?
Шойо сидел, сложив руки на коленях: на нём не было ни колодок, ни цепей – больше всего Шинске боялся увидеть на тонких запястьях безобразные шрамы от осклизлых позеленевших оков – но учитель улыбался, удобно устроившись на старой циновке так, как раньше — в своей комнате. Лишь присмотревшись, Шинске заметил, как клонит Шойо вбок, грязь и зелёно-бурые пятна на измятом несвежем кимоно и обильную седину, так рано тронувшую потускневшие волосы. Свет из маленького окошка над головой учителя лился на его плечи, обрамляя фигуру неестественным сиянием, и Шинске вздрогнул, нервно вглядываясь в родной силуэт и не без страха смотря на ноги учителя. Сердце в груди заходилось в бешеном ритме.
– Я живой, — тихо рассмеялся Йошида, придвигаясь чуть к решётке, — всё хорошо, правда. Ещё немного, и, возможно, меня отсюда выпустят.
– Выпустят? – Шинске тоже подался вперёд в попытке оказаться ближе, коснуться деревянных рам ладонью и ощутить тепло чужих рук. - Но как, учитель? Вряд ли такое… Вас держат здесь уже очень давно, и... – он запнулся и спрятал лицо в ледяных подрагивающих ладонях.
– Ты удивлён, что меня ещё не казнили, — тихо добавил Шойо недостающую часть фразы – ту самую, что вертелась на языке, но боялась соскользнуть с него. Такасуги испуганно шарахнулся назад, взмахивая руками и мотая рьяно головой в знак своего несогласия, напуганный прозорливостью учителя, что сейчас просто прочёл его мысли.
– Я не верю в то, что все высшие круги состоят действительно из плохих людей, - вкрадчиво произнёс Шойо, наклоняясь к самой решётке, едва ли не касаясь её лицом, заставляя Шинске вновь потянуться ему навстречу. – Не бывает плохих людей, Шинске, все рождаются чистыми, как свиток бумаги, а другие люди, города, обстоятельства пишут в них свои иероглифы, свои истории. И вот это-то и делает людей злыми.
Такасуги рассеянно кивнул: после всего пережитого он уже слабо верил в эту странную теорию, но чистые ясные глаза учителя смотрели прямо в его душу – казалось, они читали его, как раскрытую книгу. От этого обнадёживающего взгляда внутри всё затрепетало, цепляясь за красивые слова, как за тонкую ниточку, ведущую к спасению; огонёк надежды, тлеющий в душе, разрастался и поднимался к сердцу, согревая его. «Неужели они настолько безобразны, что могут убить такого светлого человека?» – вновь и вновь задавался Шинске жгущим душу вопросом. Разум отвечал «да», но сердце верить не желало.
– Стоить только найти маленький пустой участок, чтобы нарисовать на нём что-то светлое, и в человеке обязательно пробудится доброта, — продолжал Шойо, не отрывая взгляд от ученика, не отпуская от себя, приковывая, вынуждая сидеть, дрожа и вцепившись в решётку. Грудь царапало изнутри: так болезненно, так горько, что Шинске тихо всхлипнул. — В любом человеке есть что-то хорошее, оно обязательно найдётся – стоит только копнуть глубже. Надо уметь кричать, Шинске, если люди не откликаются, это не значит, что они не слышат. Это значит, что ты не уверен в своём зове.
Такасуги усмехнулся и отвернулся, не в силах больше видеть слепящий свет души этого человека, резавший глаза до слёз, разгоняя липкую тьму, покрывшую за прошедшие годы всё своей пеленой.
Шойо почувствовал, что ему не верят, и улыбка в одночасье сползла с искусанных сухих губ, а на лице появился отпечаток тоски: учитель ссутулился, сгибаясь под невидимой тяжестью.
«Неужели это я так расстроил его?» – Шинске встрепенулся, вновь приникая к решёткам: в пальцы впились занозы, но Шинске не обратил внимания на них, лишь с болью и надеждой посмотрел на учителя. Шойо и сам всё понял, и руки его мягко легли поверх подрагивающих пальцев в попытке ободрить, но, обжигающе ледяные, как у мертвеца, ладони уже не могли согреть. Шинске отвёл полные слёз глаза в сторону – они оба знали, что это последняя их встреча в этом мире. Шойо улыбнулся и, просунув руку сквозь прутья, погладил Шинске по спутанным волосам.
– Я буду звать до конца… Если меня не услышат, это будет моя вина.
– Я верю, – трудом произнёс Такасуги, чувствуя, что не может вымолвить и слова, – вы справитесь, учитель, обязательно справитесь.
Прежняя улыбка вновь вернулась к Шойо, наполняя его бледное лицо былой теплотой, а руки крепко сжали сомкнутые вокруг деревянных рам пальцы, давая понять, что он не отступится от своих слов до последнего. Дыхание перехватило, и Шинске зажмурился, чтобы учитель не увидел его постыдных слёз, хлынувших внезапно от одного только воспоминания о детстве в Академии под соснами и дарящих надежду уроках Йошиды.
– Шинске, – прошептал Кацура, выглядывая из-за угла. Обескровленные губы его были искажены болезненной гримасой – Шинске знал, что друг слышал всё до последнего слова. Шойо понимающе кивнул и благодарно склонил голову, а Такасуги мгновенно вскочил, расцепляя прикосновение. «Простите меня… Простите, что я не могу вас спасти», – кричало сердце, но Шинске не проронил ни слова, коснувшись напоследок длинных светлых волос учителя. Шойо совсем не держал его – он отстранился сразу же, складывая руки на коленях и опуская голову вниз. Шинске, увлекаемый дрожащим Кацурой в лабиринт коридоров, долго ещё оборачивался, не в силах заставить себя не смотреть.
Прикосновение горячих тонких пальцев, обвивших запястье, после холода тюрьмы казалось обжигающим. Шинске покорно следовал за Кацурой, петляющим в хитрых закоулках города, и зачарованно смотрел, как длинные волосы друга скользят по плечам, выбиваясь из аккуратной всегда причёски.
– Ты веришь ему? – прошептал Шинске, в один шаг догоняя Котаро и пытаясь обнять узкие плечи. Кацура сердито сбросил его руки и нырнул в тёмный переход, где, пригнувшись, прополз под окнами трактирной. Шинске повторил его маневр и внезапно оказался около реки — прохладный ветер растрепал волосы и вдоволь наигрался с полами хаори, пока они прятались в тени моста от припозднившихся прохожих. Когда Кацура вдруг с тихим всхлипом обвил его шею руками, Шинске вздрогнул.
– Он ведь наш учитель, но… – Прошептал Котаро, сильнее прижимаясь к Такасуги: он чувствовал, как сильно колотится сердечко в груди друга. – Его скоро убьют, разве ты не понимал этого, когда смотрел в его глаза? Наши палачи – это не те люди, в которых можно найти что-то хорошее, даже если весь лист бумаги изрисовать цветами и солнышками. – Голос Кацуры, и без того довольно тихий, стал практически неразличим в плеске волн и шелесте ветра в кронах деревьев, добавляя к общей гнетущей атмосфере с избытком дурных нот. – Нет, не так… Шинске, они просто нелюди – их нельзя убедить ничем, кроме стали и огня.
Шинске распахнул удивлённо глаза, не зная даже, что ответить на такую непомерную серьёзность товарища, которого он всегда считал слишком нежным для крови и жестокости, пусть даже в отношении тех, кто забрал у них всё, начиная домом и заканчивая будущим. Шинске осторожно приподнял лицо Кацуры и вздохнул, большим пальцем погладив щёку. Обескровленные губы друга были поджаты в тонкую линию, брови сведены к переносице, а глаза – полны строгой решимости.
«Бог мой, он правда решил...», - задохнулся Такасуги, почувствовав, как весь воздух выбило из легких от одной только мысли, что не могла быть ложной в эту минуту. Никак не могла. Он подался вперёд и отчаянно коснулся чужих губ, вновь слыша глухой вой в груди.
– Я верю каждому его слову, верил и буду верить, Шинске, - раскалённые пальцы Кацуры сползли с запястья ниже, и Шинске вздрогнул, неверяще касаясь ухоженных рук товарища. От мысли, что они, ласковые аккуратные, вновь будут сжимать рукоять катаны, в глазах потемнело – Шинске поклялся в тот миг, что никогда не позволит этому случиться, но Кацура добавил уверенно, заглядывая в потемневшие глаза Такасуги: – Если мы будем звать, кто-нибудь обязательно отзовётся, а если нет, то...
Шинске тоскливо вздохнул, но дышать почему-то стало легче: ветер поменялся, зашелестели травы на той стороне реки, и ему почудился запах свежескошенной травы и цветущей сакуры, сладкий и лёгкий.
– То мы будем звать снова – до тех пор, пока кто-либо не откликнется.
Вопрос: Понравилось?
| 1. Да. | 39 | (100%) | |
| Всего: | 39 | ||
@темы: Внеконкурс, фик: авторский, Gintama: Joui Wars, Джои
-
-
24.11.2012 в 02:22Спасибо.
-
-
24.11.2012 в 02:30-
-
24.11.2012 в 16:44-
-
24.11.2012 в 18:37-
-
24.11.2012 в 18:41