The World Is Not Enough
Название: Монстр
Автор: Marlek
Бета: esplodio
Размер: драббл, 666 слов
Пейринг/Персонажи: Гинтоки, все остальные
Тема: драма
Жанр: драма, AU
Рейтинг: PG
Саммари: Время течёт и всё меняется. Почти всё.
Примечание: Смерть персонажей.
Время кажется Гинтоки монстром. Оно бьёт исподтишка и наотмашь, рвёт на куски привычный мир, любимых людей, город вокруг.
Стирает юношеские улыбки, щедро рисует сначала стрелки мимических чёрточек, а потом широкими бороздами старческих морщин заново вырезает знакомые лица.
Кагура выглядит шикарной женщиной с копной блестящих рыжих волос вплоть до сорока. Она встречает смерть вместе с отцом — лысым морщинистым дедуганом, — в очередной битве с братом.
Шинпачи практически не меняется с годами, разве что седеет быстро, становится беловолосой копией себя. Его очки с прожитыми годами наращивают толщину, будто питаются зрением. Он умирает в окружении десятка внуков и пары правнуков, уважаемым отцом семейства.
Когда приходит его срок, Садахару превращается в духа и улетает прочь. Кагура устраивает ему маленькое святилище, и городские дети часто приносят туда цветы.
Отаэ так и не выходит замуж и прощается с жизнью с улыбкой на лице. Снотворное в больших дозах — красивая смерть для красивой женщины.
Исао Кондо переживает её всего лишь на сутки.
Ягю Кьюбей — на год, в больнице от упадка сил.
Главой Шинсенгуми становится Окита Сого — молодой, но опытный офицер. Он руководит железной хваткой и не сгибается, даже когда его заместитель Хиджиката Тоширо погибает на очередном задании, напичканный пулями, подобно пирогу со свинцом. Как рассказывает потом Ямазаки, последней просьбой Хиджикаты была зажжённая сигарета. Окита умирает при загадочных обстоятельствах: отслужив в Шинсенгуми пятьдесят лет, он уходит в отставку и исчезает из Эдо. Куда он уходит и где обретает свой последний приют — неизвестно.
Они все умирают, на глазах Гинтоки или где-то в другом месте. Время делает это с людьми — забирает их себе, жадное чудовище.
Гинтоки каждый новый день выглядит так же, как и вчера. Он не меняется ни через год, ни через десять, ни через пятьдесят. Его волосы так же вьются, глаза похожи на глаза дохлой рыбы, но сам Гинтоки живёт, живёт, живёт...
Такасуги умирает в одиночной камере тюрьмы от истощения. Многочисленные попытки товарищей добиться его освобождения даже насильственным путём ничем хорошим для них не заканчиваются.
Кацура женится на Икумацу, и они долго присылают Гинтоки поздравительные новогодние открытки из Америки, где основали сеть ресторанов быстрого питания с нелепым названием "МакЗура".
Сакамото Тацума просто не возвращается после очередного полёта в космос.
Аманто тоже ненадолго задерживаются в этом мире.
Пугающий одним своим видом Хедоро с соседней улицы погибает во время большого пожара, спасая маленькую соседку. У страшного на вид аманто всегда было доброе сердце.
Принц Хата женится на своём клоне. Его вид оказался гермафродитом, а женитьба — дань законам землян. «В это интересно было поиграть», — говорит парочка хором в интервью на свадьбе. Через полчаса после этого их съедает свадебный торт, оказавшийся очередным экзотическим животным.
Гинтоки пытается покончить жизнь самоубийством.
Ввязывается в драки, живёт впроголодь, режет себе вены — уверенной рукой, вдоль, острейшим лезвием.
Но противники не могут нанести решающий удар, даже когда он подставляется. Раны заживают, добрые люди находят его на улице и отправляют в больницу.
Штатный психолог пытается выведать у него причины суицидального поведения, а Гинтоки молчит. Что он может сказать этому человеку, который через пятьдесят лет, а то и раньше, будет всего лишь пустым воспоминанием?
Время жрёт, чавкает, сплёвывает на землю надгробия и погребальные урны.
После смерти Шинпачи Гинтоки перестает ходить на кладбище.
Спустя сто лет Эдо изменяется до неузнаваемости, а Гинтоки остается всё таким же, каким и был. Он уезжает, чтобы не нервировать своим видом детей и внуков друзей, и много лет живет отшельником в горах, спускаясь в город несколько раз в году, чтобы прочитать в местной библиотеке подшивку Джампа.
Проходит тысячелетие, и ядерная война стирает с лица Земли большую часть человечества, смывает в пучину безызвестности когда-то шумную столицу. Ластиком подчищает весь мир, не забыв и про Японию.
Гинтоки продолжает жить даже в этом изменившемся мире.
Как и в далеком прошлом, его называют Белым демоном, уродцем из «этих доисторических самураев», стариком, мадао, аманто и просто мутантом.
Монстром из прошлого.
Но сам Гинтоки считает таковым время, с его способностью течь мимо него, выкорчёвывать с корнем то, что он любит, выбирать крупицы счастья из беспросветного зерна его жизни.
Время — единственный противник, которого Широяша так и не смог победить.
Название: Незавершенные до смерти дела вредят вашему душевному состоянию
Автор: Космоёж
Бета: esplodio
Размер: драббл, 785 слов
Пейринг/Персонажи: Кёджиро|Гинтоки
Тема: драма
Жанр: преслеш, UST, ангст
Рейтинг: PG
Саммари: У Гинтоки появляется не самый приятный для него преследователь
Кёджиро появляется, когда Гинтоки спит. Раскинув руки и ноги, он глубоко дышит и даже пускает слюни на подушку – беззаботность, достойная ребенка, – а Кёджиро осматривает себя, невесомо касается сбившегося одеяла. Рука проходит насквозь, и Гинтоки вдруг открывает глаза и недоуменно моргает. А потом оказывается у противоположной стены, и выражение лица у него такое, что Кёджиро не может удержаться от насмешливой улыбки.– Твою ж, блядь!.. – вопит Гинтоки.
Кёджиро отстраненно думает, что призрак в доме – это и впрямь немного жутко, но все равно поднимает руку и говорит:
– Здравствуйте, Саката Гинтоки-сан.
Гинтоки сваливается в обморок.
За завтраком Кёджиро думает, что Гинтоки странный. Гинтоки – неубиваемый дьявол – боится его, потом не боится и орет почем зря, а потом снова боится. Кажется, он и сам не может определиться, страшно ему или нет, но за завтраком он сосредоточенно накладывает себе рис, пока дети рядом о чем-то оживленно переговариваются.
– Ого, какая непосредственная обстановка, – бормочет Кёджиро прямо над его ухом и едва успевает закусить язык на «у нас так никогда не было». Гинтоки дергает кулаком – Кёджиро шарахается, почувствовав движение воздуха, и только потом вспоминает, что ему больше нет смысла бояться ударов.
– Что там, Гин-чан? Комар? – интересуется Кагура.
– Ага. Такая обнаглевшая здоровая дура, все утро над ухом жужжит.
– Нужно купить средство от насекомых, – тут же реагирует Шинпачи, Кагура кивает, а Кёджиро заглядывает Гинтоки через плечо – для напуганного призраком человека тот слишком расслабленно держит палочки.
После Гинтоки раздраженно интересуется:
– Ну? Чего тебе? Остались незаконченные дела?
– Я бы выпил напоследок.
– Не за мой счет, ублюдок!
Наблюдать за Гинтоки весело: никогда не поймешь, о чем он думает. Кёджиро сам был человеком непредсказуемым, даже не с двойным – тройным – дном, и однажды перевернутое переворачивал еще раз. Но Гинтоки – Гинтоки переплевывает его, ничего для этого не делая. В Гинтоки нет двойного дна, думает Кёджиро, потому что Гинтоки – бездонный. От этой мысли захватывает дух сильнее, чем во время боя.
– Ну? – повторяет в это время Гинтоки.
Кёджиро раздумывает пару секунд и признается:
– Не знаю. Кажется, я забыл что-то сделать.
Кёджиро вообще мало что помнит. Но то, как Гинтоки тащил его через весь город, после того, как сам Кёджиро его чуть не убил, всплывает в памяти поминутно и очень детально.
Гинтоки, Гинтоки, Гинтоки.
В голове у Кёджиро больше ничего не осталось – одно это проклятое «Гинтоки». Кёджиро любопытно и жутко от этого одновременно, будто это не он призрак.
Забавно, думает он, а Гинтоки разворачивается и идет прямиком на кладбище – на могилу отца. Кёджиро онемело смотрит, как тот кладет на могилу цветок – сорванный тут же, между прочим – а потом разворачивается и устало трет затылок.
– Боже, это твоя забота.
Кёджиро улыбается – да, конечно. Конечно. А потом пытается представить, что с ним стало после смерти. Наверно, потом его все же оттащили с могилы и похоронили в канаве, как и было предрешено, но его это уже не заботит. Не заботит отец, не заботит молодой господин – с ними он встретится позже, он знает это также ясно, как и то, что светит солнце, просто знает.
А вот Гинтоки – заботит.
Безумно.
Гинтоки должен был умереть, напоминает себе Кёджиро. Но Гинтоки живой, живее многих, и чем дольше Кёджиро находится рядом, тем больше он чувствует себя непозволительно мертвым. К нему хочется прикоснуться, просто чтобы убедиться, и, когда к вечеру Гинтоки садится на веранде какого-то магазинчика, он протягивает руку. Та предсказуемо проходит насквозь, и Кёджиро фыркает: волосы Гинтоки смешно торчат во все стороны и просвечивают сквозь пальцы. Кёджиро обводит их ладонью, и почти чувствует – почти ощущает, как отдельные волоски щекочут кожу ладони. Гинтоки косится в его сторону недоуменно, но молчит и отворачивается – хозяин магазинчика приносит ему данго на тарелке. На некоторое время Гинтоки, кажется, вовсе забывает о его существовании.
«Забавно», – думает Кёджиро, ведет ладонью ниже, больше не пытаясь прикоснуться, но держа руку буквально в паре миллиметров. Он почти заставляет себя поверить в то, что чувствует тепло, и эта восхитительная иллюзия захватывает его с головой.
Он приходит в себя, когда Гинтоки опрокидывает в себя принесенную ему пиалу с саке, прикрывает глаза на пару секунд и поднимается с места.
– У меня от тебя мурашки по коже, – ворчит он, хотя за все это время и движения лишнего не сделал. – От тебя прямо могильным холодом веет, как от настоящего призрака.
– Я и есть настоящий призрак, – Кёджиро хмыкает чему-то своему и думает, что и впрямь не отказался бы сейчас выпить.
– Ага-ага. Бр-р-р, мерзость какая, – Гинтоки отходит, поднимая ладонь в знак прощания, владелец магазинчика топает ему вслед и жалуется, что тот опять не заплатил. Кёджиро так легко, как не было никогда в жизни.
– Точно, – говорит он. – Я вспомнил, что забыл.
Гинтоки останавливается, не оборачиваясь, и молчит.
– Забыл сказать тебе «спасибо», – с охотой признает Кёджиро, и в голове у него все наконец выстраивается ровно и по полочкам.
– Придурок. Сказал уже, или ты и это забыл? Не нужно мне больше призрачных визитов, – ворчливо бормочет Гинтоки и уходит.
Кёджиро кивает:
– Точно.
И улыбается абсолютно свободно.
Название: Куро
Автор: Seliamar
Бета: esplodio
Размер: мини, 3780 слов
Пейринг/Персонажи: Гинтоки, хиджигин фоном
Тема: драма
Жанр: ангст
Рейтинг: R
Саммари: "Он называл себя Куро, и Гинтоки его ненавидел".
Примечание: по мотивам заявкиГинтоки со времен войны ел людей. В школе у Шоё убил мальчика, но сенсей его прикрыл и пытался отучить. Теперь голод возвращается, Гинтоки начинает неосознанно присматриваться к окружающим. Кого съест — на усмотрение автора, но обязательно слизывать кровь и вынимать кусочки мяса пальцами, но только по мотивам
Вороны, жирные и неспешные, не обращали на него внимания. В конце концов, они тут были хозяевами пиршества, а он просто присел с краю, чтобы стянуть со стола первый попавшийся кусочек.А стол был щедрый: много, много тел. Так много, что вороны брезговали обычным мясом и выклевывали только глаза и языки.
Ему же досталась сухая лепешка, вымаранная в багрянец; когда он вгрызся в нее, стараясь не обронить ни крошки, на руку ему упала капля дождя.
А небо было пронзительно-синее, без единого облака, и солнце светило так ярко, что приходилось жмуриться.
И много, много тел.
Ветер нес шепот: все мы были как ты.
Все мы были как ты, и ты тоже скоро станешь как мы.
***
– Гин-чан! – донеслось из-за фусума, потом послышался звук скользнувшей по пазам дверцы и шлепанье босых ног об пол. – Завтрак хочу! Доброе утро, Садахару! Сходи разбуди этого бездельника!
Солнечный свет лениво лился в окно, четкими квадратами ложился на татами, и воздух в комнате был похож на прозрачно-золотистую карамель.
Гинтоки сел, вытянул руки перед собой, словно пытаясь схватить его, почти не сомневаясь, что пальцы сейчас увязнут в теплой застывающей массе, и вдруг обнаружил, что забыл моргать и глаза стали нестерпимо сухими.
Фусума раздвинулись, и вошел Садахару – основательно, уверенно топая, и этот топот заставил окончательно проснуться.
– Гав, – сказал Садахару и ткнулся холодным носом в лицо, будто спрашивал, что случилось.
Гинтоки потрепал его по голове и пробормотал:
– Солнечные дни – это здорово, да? Тьфу, не лижись, от меня же вонять будет, фиг отмоешься… Блин.
Потом он зарылся носом в пушистую белоснежную шерсть и прошептал:
– Не говори никому, ладно?
Гинтоки знал, что Садахару чувствует мерзкий, липкий запашок страха, оставшийся на его коже.
Глаза в отражении были воспаленные, белки затянуло красной сеткой, на нижних веках залегли тени.
Этой ночью Гинтоки плохо спал.
Луна была слишком яркой, свет мешал – по крайней мере, так Гинтоки говорил себе. В этом он пытался себя убедить.
Потому что шкаф – тот, в который он, хотя чаще все-таки Шинпачи, убирал днем футон, – был пуст, совершенно пуст. Гинтоки знал, что там ничего нет.
Черт, какая же гнида оставила щелку между створками… Неужели сам Гинтоки? Нет, нет, это было невозможно. Гинтоки несколько раз проверил, прежде чем улегся под одеяло. Чтобы никакой щелочки между створками шкафа. Ни щелочки, ни минищелочки, ни микрощелочки, не даже нанощелочки.
Но щелочка была. Или это лунный свет играл с ним злую шутку?
Да, точно, это был свет. И те голубоватые отблески в круглом насмешливом глазу, смотревшем на Гинтоки через щелочку между створками, – это тоже был свет.
Засыпай, засыпай, твердил Гинтоки про себя и жмурился. А потом снова украдкой приподнимал веки – вдруг из шкафа сейчас высунется тонкая, словно паучья, лапка, только очень длинная и с острым когтем-шилом на конце, и потянется к Гинтоки, чтобы воткнуться во что-нибудь важное…
Он крепче сжимал рукоять боккена – в последнее время Гинтоки прятал его под одеялом, без боккена спать не получалось, а класть его снаружи, вне одеяла, было опасно, вдруг не успеешь дотянуться – и нервно прикусывал губы, скашивая взгляд в сторону шкафа.
Оттуда смутно слышалось аппетитное чавканье, хрумканье, чмоканье.
Гинтоки еще раз брызнул в лицо холодной водой, чтобы хоть немного снять красноту с глаз.
А потом посмотрел в зеркало – и застыл. Лицо в отражении было белое, мертвенно белое, без носа и безо рта; на этом безумно, припадочно белом фоне выделялись только черные провалы зрачков.
– Гин-чан! – крикнула Кагура и постучала в дверь, отчего та заходила ходуном, грозя сорваться с петель, как при землетрясении. – Давай быстрее!
Лицо в отражении было совершенно обыкновенным.
– Кто взял мой шоколадный пудинг? – громко возмутился Гинтоки, заглянув в холодильник.
– Я смыл его в унитаз, – раздался из коридора голос Шинпачи.
– Что? Как?
– Ты ведь уже съел его, я только что нашел в твоей комнате пустой контейнер. Мог бы хоть до мусорного ведра донести. Гин-сан, ты безнадежен. И вообще, что за привычка есть по ночам…
Гинтоки вдохнул, выдохнул и принялся доставать из холодильника яйца.
– Да, точно, – отозвался он. – Я и забыл.
Потом Гинтоки обернулся и увидел какое-то бесформенное существо; оно пристроилось на стене возле свисающей с крючка сковороды. Серовато-розовая кожица, обманчиво расслабленные щупальца, прищуренный красный глаз с мутным зеленоватым зрачком…
Развернуться, выбросить руку в сторону, почувствовать в ладони прохладную рукоятку тяжелого разделочного ножа – на все это понадобилось не больше секунды.
– Это же фартук, – хрипло прошептал Гинтоки. – Это всего лишь гребаный фартук.
Фартук висел на крючке возле сковороды – безобидный, розовый, с нарисованной на нем клубничкой. То ли бонус на какой-то распродаже, то ли приз в беспроигрышной лотерее – Гинтоки не помнил.
***
– Трусливый маленький зайчик, – произнесли ему прямо в ухо следующей ночью. – Трусливый маленький беленький зайчик. Из тебя получится отличное жаркое, как думаешь?
Гинтоки повернул голову и увидел прямо перед собой огромные пульсирующие зрачки.
Но они принадлежали не существу из шкафа, тому, что с паучьей лапкой и когтем-шилом, нет.
Существо из шкафа Гинтоки еще никогда не видел, а этого знал давно.
Он называл себя Куро, и Гинтоки его ненавидел. Так можно было бы ненавидеть руку или ногу, которая тебя не слушается, дергается, как ей заблагорассудится, не подчиняясь сигналам мозга. С одной лишь только разницей: от руки или ноги в крайнем случае реально избавиться, взмах хорошо заточенного лезвия – и проблема будет решена. От Куро же избавиться не получалось, потому что он был ненастоящий.
Он смеялся – громко, нервно, чуть ли не задыхаясь; то лепил слова скороговоркой, проглатывая окончания, давясь звуками, то наоборот – тянул фразы мягко, мелодично, то кричал, то страстно пришептывал. Глаза периодически вспыхивали, а потом одно движение век возвращало в них пустоту; зрачки были пугающе огромные, обведенные тонкой темно-красной кромкой. Он был совсем как настоящий, но при этом – ненастоящий.
Обычно он приходил к Гинтоки по ночам. Присаживался около футона, а иногда и ложился рядом, смотрел, не моргая, без конца облизывал губы и улыбался так, что лицо казалось сведенным судорогой.
Так близко, но одновременно и далеко – не дотянуться.
Впервые Куро подал голос, когда Гинтоки увидел лицо сэнсэя со следами смерти, залегшими в уголках глаз и губ.
«Что они сделали, твари, суки, никогда не прощу, убью-убью-убью», – пробормотал Куро, а потом начал кричать – страшно, срывая голос; упал на четвереньки и принялся колотить кулаками по земле.
Но лазейку в его душе Куро нашел раньше.
Казалось, это было в другой жизни – тот день, когда Гинтоки ел сухую лепешку, вымаранную в багрянец.
– Что это ты там жрешь, пацан?
Он был высокий и тощий, тот мужчина. Не старый, но опирался на палку, чтобы стоять ровно; весь замотанный окровавленными тряпками – израненный, наверное, ему трудно было держаться на ногах.
Прихрамывая, он подошел ближе, протянул руку – костлявую, крупную, с сероватой кожей, желтоватыми ногтями и густыми волосками на запястье – и сказал:
– Дай сюда.
Он был чужой здесь, живой и слишком громкий в царстве тишины, и даже вороны с любопытством поворачивали головы в его сторону.
У Гинтоки не было крыльев. Для него чужой был еще и опасен.
Гинтоки шагнул назад и крепче сжал рукоять меча, подобранного где-то на другом поле, ничем не отличавшемся от этого. Ничем, кроме чужого-живого-опасного.
– Да нет, – сказал чужой и тоже сделал шаг – только не назад, а вперед. – Я хороший человек, правда, хороший. Дай сюда еду, и я ничего тебе не сделаю.
Голос у него был тихий, слабый, срывался на выдохе.
Гинтоки снова шагнул назад.
– Вот как? Значит, не отдашь? – лицо чужого скривилось, меж тонких, покрытых струпьями губ показались зубы – тоже желтоватые, как и ногти; двух передних сверху недоставало. – Значит, по-хорошему не хочешь, а, пацан? Если сейчас же не отдашь, тварь, то…
Гинтоки знал, что за «то» чужой имел в виду. Он уже много раз наблюдал, как просто добиться цели с помощью силы и жестокости.
Вдох застрял в глотке, и Гинтоки задрожал.
– Последний раз говорю, – произнес чужой, скособочился, опершись на палку уже всем весом, сунул свободную руку за спину и вытащил короткий зазубренный нож. – Дай сюда.
В тот момент Гинтоки и почувствовал внутри себя чью-то надрывную улыбку – это было похоже на то, как пальцы дергаются сами по себе.
Лепешка упала на землю.
Этот чужой… Он не производил впечатление сильного.
«Убью-убью-убью».
***
– Чего это ты там бормочешь? – лениво спросил Хиджиката и переключил телевизор с одного новостного канала на другой.
Он был весь влажный после душа, в одном только полотенце, намотанным на бедра, – выглядело это очень развратно, развратнее, чем нагота.
«Мощность взрыва эквивалентна…» – бормотали из динамика.
– Опять страстно подставляешься под поток негатива? – натужно фыркнул Гинтоки. – Своего не хватает?
– О, – Хиджиката демонстративно смерил его взглядом с головы до ног и насмешливо изогнул губы, – негатива мне достаточно. Более чем. Вот и приходится как-то абстрагироваться.
– Это что, намек на мои волосы, на мои волосы, да? – сварливо спросил Гинтоки и обвиняющее ткнул в него ложкой для парфе.
– У тебя не волосы, а мочалка, – отозвался Хиджиката и потянулся за сигаретами.
Гинтоки начал придумывать достойный ответ и даже, кажется, придумал, но потом случайно опустил взгляд на парфе. Чертов ублюдок отказался платить за два, и пришлось долго взвешивать все за и против, прежде чем решить, какое лучше, шоколадное или со взбитыми сливками.
Вишенка на этих самых взбитых сливках была как капля крови на снегу.
Из-под кровати высунулась сначала рука, потом встрепанная голова.
– Привет, – шепнул Куро. – Опять жрешь эту дрянь? Фу.
Хиджиката щелкнул зажигалкой, выдохнул, чуть запрокинув голову, – соблазнительно. Он всегда так делал, всегда специально. Мышцы на плече напряглись красивым рельефом, ресницы опустились – под глаза легла пепельная тень. Притягательный до ненормального.
– Хищник, хищник как есть, – восхищенно выдохнул Куро и вытянул шею, словно пытаясь заглянуть под полотенце. – У него внутри точно не водичка. Кровь, настоящая кровь.
Гинтоки погрузил ложку в парфе, подцепил злосчастную вишенку и отправил в рот. Во рту разошелся кисло-сладкий вкус.
– Ой, что это ты на меня так смотришь, зайчик? Будто хочешь убить. Зайчикам не под силу убивать волков, запомни эту простую истину, – Куро хмыкнул и облизнул губы – движение вышло быстрым-быстрым. Он показался похожим скорее на змею, чем на волка.
Потом Куро осторожно, прикусив губу и словно затаив ненастоящее дыхание, коснулся щиколотки Хиджикаты. Тот продолжал выпускать дым через ноздри и смотреть в телевизор, новости мерцали ему в лицо, окрашивая скулы разноцветными отсветами.
– Вот он точно волк, – заключил Куро.
Потом он резко вытолкнулся из-под кровати уже по пояс, выгнулся и кончиками пальцев подцепил парфе, стоявшее на низком журнальном столике.
Зазвенели осколки. Взбитые сливки перемешались с розовым джемом и стали чем-то похожи на мозги, жирной массой разлившиеся из разбитого черепа.
Хиджиката вскинулся, посмотрел на Гинтоки, потом на то, во что превратилось парфе, и сказал:
– Блин, руки-крюки.
Губы Куро поджались презрительно и крепко, между бровями вырисовались злобные и почему-то мучительные морщинки.
– Прекращай жрать всякую хрень, зайчик, – выплюнул он, – а то я сам тебя сожру, понял? С потрохами, с костным мозгом и со всем твоим дерьмом!
– Пошел в жопу, говнюк, – пробормотал Гинтоки.
Куро упоенно захихикал и полез под кровать.
– Что ты сейчас сказал, Ёрозуя? – преувеличенно спокойно спросил Хиджиката.
– Хватит ржать, – сказал Гинтоки, глядя на изломанное смехом лицо Куро; тот помахал на прощание, прежде чем скрыться под кроватью целиком.
Гинтоки вздрогнул – снаружи было незаметно, но внутри эта дрожь пробрала до костей – и перевел взгляд на Хиджикату.
Тот внимательно смотрел в ответ.
– Хватит ржать, – бесцветно повторил Гинтоки.
Хиджиката даже не улыбался.
– Ты что, заснул с открытыми глазами? – произнес он. – Сладкое до добра не доводит, это точно.
Гинтоки прикусил щеку, надеясь, что боль поможет взять себя в руки, и отозвался:
– Нет, даже не думай об этом, я ни за что не буду слизывать с тебя майонез. Я тебе не лох, не пытайся меня развести, ты, грязный коп.
– Да, – согласился Хиджиката. – Я грязный, я очень грязный.
– Развратный, развратный Хиджиката-кун, – Гинтоки перетек ближе к нему, подальше от края кровати. – Я устрою тебе лучший минет в твоей жизни, если ты купишь мне еще одно парфе. Как тебе предложение?
– Идет, если без части про парфе.
– Ну уж нет, – сказал Гинтоки. – Я есть хочу.
***
Однажды Гинтоки видел чужого Куро.
Гинтоки тогда прятался возле маленькой деревни, в густых ивовых кустах у поймы реки. В саму деревню он опасался заходить – разве что тайком, чтобы под ногами не зашуршала и травинка, чтобы никто не заметил.
Иногда он крал еду из домов, стоявших на окраине. В ивовых кустах есть было нечего.
Чуть поодаль от кустов стояло высокое дерево, и под его корнями вырыла нору собака. Жила она там вместе с тремя щенками. Щенки были совсем маленькие и не лаяли, а тонко-тонко пищали. Утром собака уходила искать пищу, а потом возвращалась, и они забавно тыкались в ее соски.
Однажды, когда ее не было, под дерево пришла женщина.
– Ах ты, сука! – кричала она. – Тварь поганая! Опять стащила у меня еду! Совсем обнаглела! Самим жрать нечего, а она таскает!
В руках у женщины была лопата. Щенки тонко-тонко пищали.
Женщина просунула лопату в нору, несколько раз дернула ею туда-сюда, и писк затих.
После этого женщина принялась забрасывать нору землей. Она была низкого роста, но крепко сбитая и лопатой работала быстро и споро.
Потом она ушла.
А собака, вернувшись, растерялась, несколько раз прошлась вокруг дерева, принюхалась и принялась отчаянно рыть землю.
А потом села, задрала морду и громко, тоскливо завыла.
Иногда возле этого дерева играли дети из деревни. Они лазили по веткам, а еще возились со щенками.
На следующее утро дети пришли и увидели, что щенков больше нет, но не расстроились и лазили по веткам так же весело, как обычно, – пока какой-то мальчик не вскарабкался слишком высоко.
Под ним подломилась ветка. Упал он быстро и при падении издал странный булькающий звук. Некоторое время он бестолково загребал руками и скреб босой ногой землю, а потом затих.
А чуть позже прибежала та самая женщина, которая вчера закопала нору, и начала выть, рыдать и рвать на себе волосы, потому что это был ее сын.
Она все рыдала и рыдала, и никто не решался к ней подойти, пока она не начала биться головой об ствол дерева.
А за ее спиной неподвижно стояла Куро с широко распахнутыми пустыми глазами, похожими на костяные пуговицы.
***
Раньше Куро почти не появлялся в светлое время суток, а теперь это происходило все чаще и чаще.
– Вокруг одни зайцы, овцы да свиньи, – бормотал он, шагая по улице рядом с Гинтоки, плечо в плечо. – Зайцы, овцы да свиньи, говорю. В жилах у них водичка, а не кровь. Жиденькая безвкусная водичка.
Гинтоки молчал и смотрел прямо перед собой. В горле стоял ком, который постепенно становился все суше, все невыносимее, и приходилось заворачивать в первую попавшуюся забегаловку, чтобы заесть этот ком хоть чем-нибудь.
Потом он смотрел вниз и видел ноги Куро под столом.
Впрочем, видеть Куро было гораздо лучше, чем видеть то, что появлялось в шкафу Гинтоки по ночам.
Однажды оно все-таки выбралось – Гинтоки косился в сторону створок шкафа, но из щелки никто не смотрел.
А потом он перевел взгляд на потолок и увидел его там, прямо под лампой.
У существа было темное, мохнатое бесформенное туловище, зыбкое, колышущееся, похожее на огромный кожаный мешок, наполненный водой.
От туловища потянулась тонкая паучья лапка с когтем-шилом на конце.
– Заааайчщиииик, – зашипело существо, – иди щщщудаааа. Я хочччщууу твою голову. Сжжжшуююю мозги. Потроха тожшшше – ням-ням. Зайччщщщщиик, зайчччщщщщщик.
Гинтоки замер и покрылся холодным потом – простыня, намокнув в один миг, прилипла к коже, а боккен показался неподъемным. Неподъемным показалось и тело, будто отказали разом все мышцы. Он смотрел в огромные круглые глаза, в которых плавали призрачные голубоватые блики, и ничего не мог – ни пошевелиться, ни даже закричать.
– Жалкое зрелище, – сказал Куро, стоявший у окна. – Зайчик, ты настолько жалок, что хочется разрыдаться.
Потом он рванулся с места, схватил существо за голову обеими руками и дернул. Голова оторвалась, и из туловища полилось что-то густое и черное.
Куро швырнул голову в угол, и она растворилась в темноте, а следом исчезло и туловище.
– У тебя внутри водичка, – сказал Куро с глухой яростью. – Жиденькая безвкусная водичка. Ты жалок, зайчик. Ты как баба.
Гинтоки дышал глубоко и жадно, сердце заполошно колотилось о ребра, казалось, вот-вот сломает.
– Хочешь, докажу тебе, что ты баба? – продолжал Куро, садясь рядом. – Послушай меня внимательно. Ты тупой мудак, вот ты кто. Стоит погрозить тебе пальцем – и у тебя уже полные штанишки дерьмеца. А еще ты страшный, и волосы у тебя отстойные.
– Пошел ты, – огрызнулся Гинтоки. Он до сих пор держался за оказавшийся бесполезным боккен, пальцы не слушались, будто суставы заело. – Не трогай мои волосы.
– Вот видишь, – сказал Куро. – Ты баба, зайчик. Я тебя ненавижу. Я тебя достану, обязательно достану. Доберусь до тебя, сука, и засуну твой боккен тебе в жопу. Ты же хочешь, чтобы этой твари из шкафа не стало, да? И чтобы меня тоже не стало? Чтобы все оставили принцессу в покое, и она могла целыми днями валяться со своим возлюбленным на шелковых простынках?
Он вскочил и захохотал, а потом отошел подальше, и боккен Гинтоки почему-то оказался в его руке.
– Смотри, – сказал он. – Сейчас будет шоу.
Куро снял рубашку – язычок «молнии» соскользнул с металлических звеньев с тихим щелчком, – перехватил боккен посередине, приставил к своему животу и надавил.
Плоть поддавалась – на это уходила уйма усилий, но она поддавалась.
– Суукааа! – кричал Куро, хохотал и время от времени кашлял, выплевывая вязкую кровавую слюну. Упал на колени, продолжая проталкивать боккен в свои внутренности, прокрутил его и застонал так, будто занимался сексом.
Гинтоки молчал. Голос его оставил.
– Я никогда не умру, – проклокотал Куро, – я бессмертен. Я всегда буду с тобой.
Он завалился набок и посмотрел на Гинтоки; его глаза, пустые, похожие на костяные пуговицы, были широко распахнуты.
Проснувшись утром, Гинтоки долго и тщательно ощупывал пол, стены, оконные рамы, себя и Садахару, чтобы убедиться, что все это реально.
На боккене не осталось ни следа, а шкаф был совершенно пуст.
– Не забывай, – говорил Куро. – Оно всегда рядом. Без меня ты от него не защитишься.
Гинтоки завернул в первую попавшуюся забегаловку и заказал две порции данго.
– А все потому, что ты жрешь вот эту дрянь, – продолжал Куро. – Знаешь, кто оно на самом деле? Сахарный Демон, вот кто. Оно охотится на сладких зайчиков.
Гинтоки чуть ли не давился, пропихивая в себя по несколько шариков сразу, жадно пил холодный зеленый чай.
Куро сидел рядом. Его глаза светились в густой тени, падавшей от лохматой челки.
Чуть наклонившись, он интимно прошептал в самое ухо:
– Помнишь ведь, на что оно похоже? Чуть жестковато, чуть волокнисто, но вкус мягкий. Пожарить бы с картошкой, а? Как думаешь?
По шее Гинтоки скатилась капля пота. Рубашка была вся мокрая, и он чувствовал исходящий от себя запах – чуть сладковатый, с кислой железной ноткой.
В тот день, давно-давно, когда Гинтоки ел сухую лепешку, вымаранную в багрянец, на одном усыпанном мертвыми телами поле стало трупом больше, но это не имело никакого значения, потому что их и так было много, очень много.
Когда чужой перестал подергиваться, ни одна ворона не подлетела на свежее мясо. Наверное, они признавали, что раз Гинтоки сам его добыл, то и права на это мясо принадлежали именно ему.
***
– Тащи сюда свои стальные яйца, офицер, – промурлыкал Гинтоки и скользнул губами по виску Хиджикаты, а тот наклонил голову так спокойно и привычно, что от этого перехватило дыхание.
– Да, стальные, – проговорил Хиджиката и опрокинулся на спину, увлекая его за собой, – даже, блин, не сомневайся. А еще чистые и бритые. Самые лучшие яйца на свете, понял, придурок?
– Хватит пошлить, а то я кончу раньше времени. И сам ты придурок… Черт, какого хрена на этих ваших рубашках столько пуговиц? Распорядился бы насчет рубашек с «молниями». Бесит.
– Нет. Хочу, чтобы ты страдал.
Гинтоки расстегивал пуговицы и целовал – шею, ключицы, грудь. А Хиджиката говорил что-то еще со словом «придурок», но его пальцы лежали на плече Гинтоки и поглаживали мягко, почти нежно.
Гинтоки изредка поднимал глаза и смотрел на его лицо, пытаясь запомнить этот особенный излом бровей и чуть расфокусированный, туманный взгляд – выражение томящего напряжения.
Но потом, когда Гинтоки коснулся губами его живота, что-то случилось.
Кожа здесь была светлая, очень светлая – а может, просто казалась очень светлой, контрастируя с черной тканью брюк.
Гинтоки посмотрел на эту кожу – и ослеп. Раскрыл рот и попытался вгрызться в нее, а она не поддавалась, выскальзывала, трудно было собрать ее во рту, чтобы стиснуть зубами. Но Гинтоки упрямо всасывал ее, и кусал, кусал, и наконец почувствовал сладковатый вкус с кислой железной ноткой. Он все сжимал и сжимал челюсти, словно волк, настигший добычу, а потом…
– Ты что, блядь, делаешь! – заорал Хиджиката и без всякой жалости треснул его кулаком в ухо.
Гинтоки откатился в сторону, оглушенный, и не сразу понял, что произошло.
***
В ту ночь Гинтоки заснул, и ему приснился сэнсэй. Он говорил что-то, но Гинтоки не мог разобрать слов.
На лицо сэнсэя падала густая тень, и от этого казалось, что у него нет головы.
А потом пришел Куро. Точнее, это Гинтоки пришел куда-то вместе с Куро.
Там стоял полумрак, только одинокая лампа тускло горела в дальнем углу, бросая на стены длинные искореженные тени от свисавших с потолка цепей.
Цепи заканчивались угрожающе изогнутыми крюками – на такие вешают свиные туши на скотобойнях.
Куро тащил что-то по полу, небрежно ухватив одной рукой.
– Свинья, – сказал он. – Волка, конечно, было бы лучше, ну да ладно, свинья тоже сойдет.
«Что-то» оказалось человеком со смутно знакомым лицом. То ли актер из утреннего сериала, то ли продавец из магазина на углу, то ли парень с листовки «разыскивается» – лицо из тех, что, может, и видел где-то, а может, и нет. Он не шевелился – то ли был мертв, то ли потерял сознание.
– Знаешь, я люблю паштет из печени, – сказал Куро, без усилий приподнял человека за руку и потянул ее к одному из крюков. – Не в кисть, с кисти сорвется. Повыше.
Гинтоки смотрел, как крюк входит в чужое предплечье, а потом человек широко распахнул глаза и закричал – диким, животным криком. Показалось, будто из кожи проклевывается росток – долго, мучительно, а потом она наконец разорвалась, выпустив наружу окровавленный металл.
– На ужин будет жаркое из свинины, зайчик, – отстраненно добавил Куро и потянул вторую руку жертвы к соседнему крюку. – Кстати, про паштет. Люблю, чтобы он был нежный-нежный, прямо воздушный. Еще можно приготовить печеночный пирог. Что думаешь?
Следующий крюк – под ребро. Затем под мышку, под ключицу. Остро запахло кровью.
Человек все продолжал кричать, страшно вытаращив глаза; когда сил кричать уже не осталось, захрипел. Из него лилась кровь – сначала тонкими струйками, как из неисправного крана, потом все щедрее и щедрее.
Брызги попали и на лицо Куро; он небрежно обтер их тыльной стороной ладони, будто стоял под дождем.
– Убей его, – попросил Гинтоки.
– Зайчик, – засмеялся Куро, – какой же ты все-таки зайчик.
Но он все же достал откуда-то маленький узкий нож, подошел к человеку и аккуратно перерезал ему глотку – быстрым, ловким, красивым движением. Повернулся и спросил с улыбкой:
– Так что лучше, паштет или пирог?
***
Хиджиката засыпал очень быстро, дышал во сне ровно и глубоко.
Гинтоки смотрел на него и думал о том, как здорово было бы увидеть его расслабленным и беззащитным, чтобы морщинка между бровей разгладилась, а губы мягко приоткрылись, будто прося тайного поцелуя. Но Хиджиката во сне выглядел таким же суровым, как обычно, и морщинка никуда не девалась.
Тихо работал телевизор – вечные новости, диктор болтал про труп какого-то маньяка, найденный на заброшенной скотобойне.
Гинтоки вздохнул. Хиджиката повернулся набок, выбросил в сторону руку; она попала в квадрат лунного света и словно замерцала. Одеяло сбилось.
Гинтоки потянул за край, чтобы укрыть Хиджикату, и понял, что не получается.
Кто-то вылез из-под кровати и крепко схватил другую сторону одеяла. Пришпилил к ножке острым когтем-шилом.
И прошипел:
– Зайчччщщщииик.
***
– Знаешь, Ёрозуя, – сказал Хиджиката, внимательно всматриваясь в его лицо, – я считаю тебя нормальным парнем. Я, блин, даже считаю тебя особенным. Представляешь? Вот я и сам тоже не очень. Но я не об этом хотел поговорить.
Гинтоки задумчиво покусывал губы.
– С тобой что-то происходит, – добавил Хиджиката.
– Нет, – ответил Гинтоки, силясь оторвать взгляд от его шеи.
***
– Все нормально, – ответил Куро.
@темы: Гинтоки, Драма, фик: авторский, Joui Wars - 2013
-
-
21.11.2013 в 00:11-
-
21.11.2013 в 00:27несмотря на Снотворное в больших дозах — красивая смерть для красивой женщины.
почему?
и забытого Хасегаву
Хасегаву и Отосэ с Катариной, и Мацудайру, да много кого автор забыл. Это было бы слишком длинно и грустно, да и посыл общий понятен, я надеюсь
Сакамото автор нежно любит не меньше Гинтоки.
Спасибо!
-
-
21.11.2013 в 00:46-
-
21.11.2013 в 00:49ага
-
-
21.11.2013 в 13:38Черт. Одновременно и люблю, и не люблю такие темы, здорово, пробирает.
Но от этого как-то вообще:
Главой Шинсенгуми становится Окита Сого
даже когда его заместитель Хиджиката Тоширо
Радует, что Кацура одумался.))
На истории прынца слезы разом высохли, даже неловко стало.
Незавершенные до смерти дела вредят вашему душевному состоянию
Преслеш на грани порой лучше откровенного слеша.
-
-
21.11.2013 в 13:42Куро пугающий (я правильно поняла, что он похож на Блэка?), омерзительный, но при этом в чём-то притягательный. Какое облегчение, что читать дальше Сцены-воспоминания из прошлого яркие и сочные, реальнее настоящего, в котором Гинтоки уже толком не ориентируется. И флешбэк про женщину и щенят очень мощный, до мурашек.
Отдельный
надкинкплюс, это Хиджиката. Ах, какой прекрасный ХиджикатаСтрашный фик и без оптимистичной нотки в конце, просто страшный. Автор, вы прекрасны
-
-
21.11.2013 в 20:06Драма - далеко не мой любимый жанр, но
все лучше с ГинтокиМонстр с Куро на пару настолько шикарны, что я готов пересмотреть свои приоритеты-
-
22.11.2013 в 09:45-
-
22.11.2013 в 18:08и Хиджикатапонравилсяя правильно поняла, что он похож на Блэка?
Наверное) как вы представили, такой и есть)
Спасибо
Капитан Лосось, ronron chat, спасибо за отзывы)
автор "Куро"
-
-
24.11.2013 в 23:21автор "незавершенных дел"
-
-
25.11.2013 в 03:37Хочу любить вас полностью
Атмосферно, тлен и бзсхднсть. Оно все такое осязаемое и ощутимое
И Хиджиката действительно отличный
Спасибо
-
-
27.11.2013 в 21:28автор "Куро"