помнишь ли ты минувшие дни на девяносто восьмом бензине?

[хрупкий мотылёк вселенского пиздеца]

Название: The Devil's in the House of the Rising Sun Автор: хрупкий мотылёк вселенского пиздеца Бета: хрупкий мотылёк вселенского пиздеца Размер: драббл [969 слов] Пейринг: Хиджиката Тоширо/Такасуги Шинске Тема: AU [modern] Жанр: романс, PWP Рейтинг: R Саммари: у его зверя перегрелся двигатель Примечание: ER Опустевшая автомастерская плавится от зноя. Зной выплавил из неба цвет, небо кажется белым, слепит глаза. Воздух над пустырём подрагивает. Душный ветер сплёвывает песок, пинает с ноги перекати-поле. Хиджиката утирает пот ветошью, не обращая внимания на грязные разводы, остающиеся на лице. Хиджиката откручивает пробку и жадно глотает невкусную тёплую воду, струйка стекает по подбородку за ворот взмокшей футболки. Футболка липнет к коже. После гомона и лязга, ругани, стука и скрежета, после Джерри Рида* в потрескивающем магнитофоне, стихшего топота ног – тишина оглушает. Стрёкот цикад сливается в неразличимый гул, слышно, как мерно бьётся в рёбра сердце, как в тишину пеплом осыпается выдох. Хочется курить. Хиджиката отставляет бутылку и уходит в глубь мастерской – разбираться с бардаком, который оставили после себя его парни. Вскоре он слышит – шины подминают дорогу, щебень разбегается из-под колёс. За колёсами наверняка приволакивается пыль. Хиджиката локтём отбрасывает со лба надоедливую прядь, продолжая возиться с инструментами. Ему не нужно оборачиваться – немногочисленных завсегдатаев мастерской нетрудно узнать на слух. – Эй, – насмешливый с лёгкой хрипотцой голос догоняет его, ладонью ложится между лопаток. – У моего зверя двигатель перегрелся. Такасуги делает едва заметную паузу перед последним словом. Такасуги добавляет: – Не взглянешь? Хиджиката усмехается, подхватывая замасленные рабочие рукавицы. – Заезжай, – говорит он. Старый родстер негромко рычит, в мгновение оказываясь внутри. Хиджиката проводит рукой по блестящему чёрному боку. Родстер успокаивается, тихо пофыркивая. – На чём он у тебя ездит, – привычно спрашивает Хиджиката, – на честном слове? – На бензине, – Такасуги хлопает дверцей, – девяносто восьмом. Придумай что-нибудь новое. Он щурится, от него пахнет городом. – Жизнь скольких заблудших сусликов ты превратил сегодня в ад? – предлагает Хиджиката. – Я ехал по дороге, – Такасуги подаётся ближе, – не срезал через степь. Хиджиката сминает в кулаке ткань его гавайской рубашки, пачкая её мазутом. От Такасуги исходит жар. Хиджиката ждёт. – У меня сегодня выходной, – наконец отвечает Такасуги ему в рот, – что твоим сусликам сделается. Мудак, это была моя любимая. – Ещё не была, – Хиджиката рвёт ворот, пуговицы сыплются на бетонный пол. – Вот теперь – была. – Мудак, – повторяет Такасуги. Его взгляд не обещает ничего хорошего. Он приносит боль, у боли – металлический вкус. Хиджиката резко выдыхает – пересохшие губы влажнеют от крови. Хиджиката толкает Такасуги к шершавой грязной стене, наваливается на него. – А поговорить? – светски интересуется тот, не сопротивляясь. – Как погода? Как поживает ваш главный? – Наш главный, – Хиджиката с силой сжимает пальцы на его бёдрах, – по обвинению в сексуальном преследовании задержан на две недели решением городской прокуратуры. Я ничего не упустил, прокурор? Последнее слово получается едким, как ацетон – совсем не по-хиджикатовски. Хиджиката цыкает, но раздражение быстро уходит – пустое и слишком жарко. Такасуги смотрит на него так, словно любуется делом рук своих. Такасуги ведёт языком по шее, прихватывает зубами мочку. – Нет, – хрипло шепчет он Хиджикате в ухо, – скажешь, ему не стоит отдохнуть в тишине и прохладе, подумать об этических ценностях современного общества? Эта его девка даже мёртвому мозг выебет. Она заявилась в прокуратуру с таннеритом – в самую жару, ты знаешь? – В тишине? В компании того чокнутого трансвестита, похожего на сбежавший ассортимент ларька с восточного базара? – Зура не трансвестит, – Такасуги проводит руками по его бокам – прямо поверх облепившей торс футболки, – просто слегка альтернативный. Они нашли друг друга. – Нас тоже может кто-нибудь найти, – говорит Хиджиката, – как тебе сюжет для статьи в утренней газете – прокурор домогался скромного автомеханика. – То, что рука скромного автомеханика находится в брюках прокурора, несомненно, послужит смягчающим обстоятельством. Не может. Твои парни толпятся у изолятора, кто, кроме меня, потащится сюда в эту херову жару. – Тем более, что мы закрываемся через десять минут? – договаривает за него Хиджиката. – Кстати да, мы закрываемся через десять минут. – Покажи мне свой тайм-менеджмент, – интонации у Такасуги невыносимые, невыносимо пошлые. – Скажи это своей секретарше. – Она дура. Нет, ещё чего. Покажет ведь. Хиджиката целует его – глубоко, жёстко. Прокушенная губа саднит. – Покажи, – повторяет Такасуги. – Это постановление суда? Подаю на него апелляцию. – Отклоняю. То ли пары бензина, то ли его близость кружат голову. Хиджиката сдёргивает с него брюки, бельё, опускается на колени. Забирает в рот перевитый венами член. Такасуги коротко глухо стонет, пальцы тянут за волосы, соскальзывают. По его горячей тонкой коже разлит едва различимый мускатный привкус. Хиджикате кажется, он кончает через минуту – пряно изливается, вздрагивает всем телом. Хиджиката сглатывает, утирает рот тыльной стороной ладони. – У тебя осталась минута, – смешливо замечает Такасуги, тяжело, измотанно, довольно выдыхая. Хиджиката находит бутылку с тёплой водой. Хиджикате хочется курить. Такасуги приводит себя в порядок, отстраняется от стены, подходит к нему со спины. Такасуги вытаскивает из бардачка пачку сигарет, подбрасывает на ладони, похлопывает ладонью по капоту. – Ты ляжешь под него, – роняет он, – а я, так и быть, лягу под тебя – после «RocknRolla» на вечер и чего-нибудь перекусить. Раз уж здесь так удачно никого нет, твои парни не узнают, куда ты свалил. – Отец никогда не говорил тебе, что нехорошо пользоваться служебным положением? – иногда его наглость почти восхищает – почти настолько же, насколько выводит. – Отец каждые выходные надирался в хлам и начинал толкать спичи про прогнившую правовую систему, – Такасуги выбивает из пачки сигарету, обхватывает губами фильтр. – Ты недалеко от него ушёл, – бросает Хиджиката, забираясь под машину. – Эй, не подходи к тому стеллажу, мелкий паршивец задумал с ним какую-то пакость. – Потенциальные преступники, – Такасуги делает вид, что тронут. – Я начинаю понимать, почему это место называют днищем. – Заметь, в отличие от тебя – потенциальные. Язык не распускай, прибереги до вечера. Где ещё починят твою рухлядь. Такасуги смотрит на него – растрёпанного, сердитого, перемазанного машинным маслом – и хохочет в голос. Его смех похож на тёплый, душный с режущими нотами-песчинками ветер. Ветер безуспешно пытается сдуть пыль с рекламного щита автомастерской «Шинсен». * Название: Зажжённое небо Автор: хрупкий мотылёк вселенского пиздеца Бета: хрупкий мотылёк вселенского пиздеца Размер: мини [1265 слов] Пейринг: Такасуги Шинске/Камуи Тема: AU [3Z] Жанр: романс, PWP Рейтинг: R Саммари: делить им было нечего Примечание: ER Это - прогнивший рай под голубым небом, полным противоречий. D'espairsRay – «Closer to Ideal» – Нарвёшься однажды, – ухмыльнулся Такасуги, ударил в челюсть – почти лениво, играюще. Делить им было нечего, но крови хотелось – солёной, сильной и терпкой. Кожа на губах Камуи лопнула, засочилась алым. Он наклонился, слизнул, усмехнулся, прижавшись лбом ко лбу. Шепнул: – Сливаешься, – дёрнул на лежащий на красных листьях хвост, попытался намотать на кулак. – Ты же мужчина, Такасуги-кун, – рассмеялся Камуи, запрокинул голову, открыв горло. Такасуги тут же оставил след, легко сжал зубами кадык. – Должен знать, что делать, когда не хватает длины. Такасуги поднял руку, провёл пальцами по лицу, замер, глядя в приоткрытые глаза. С улыбкой ответил: – Никогда не было такой проблемы. Но по идее, – спустился ниже, распахнул форменную куртку. – Компенсировать умением. – Да и это... – Только не говори, что плохо стараюсь, – хмыкнул он, с силой потянул за волосы, укусил плечо. След зубов медленно налился цветом. – Нет, конечно, – лениво ответил Камуи, приоткрыл глаза. – Стараешься же. – Ну-ну, – сказал Такасуги мягко, положил ладонь на затылок, помассировал. – Не надо пугать меня взглядом, принцесса. Глаза Камуи распахнулись, сверкнули жадной, счастливой яростью. Такасуги прижал его к земле, навалился всем телом, ворвался языком в рот. Зашептал исступлённо, чувствуя резкий вкус: – Помнишь ли, Один, как в минувшие дни мы смешали нашу кровь? Камуи склонил голову к плечу – листья приветственно зашуршали, колыхнулись кроваво-красным морем – и ответил серьёзно. – Ты ёбнутый, Такасуги, совершенно ёбнутый, Такасуги коротко хмыкнул и дёрнул пряжку его ремня. – Тоже мне, новость. Над головой горело ярким, синим холодное небо; кожа Камуи – белоснежная, белая как снег – горела, делая его похожим на труп, закопанный в листья, на неживую куклу на ажурных кровавых простынях. Когда Такасуги сказал ему это – тот заржал, пнул в плечо поднятой ногой, с которой стряхивал штанину. – А нечего брать размер меньше положенного, – сыронизировал Такасуги вяло, не сдержался, прижал ладонь к его паху. Камуи толкнулся бёдрами вверх, посмотрел из-под приподнятых ресниц – предвкушающе и зло. Никогда не любил, чтобы ему мешали. – Что, не терпится, а? Такасуги повёл ладонью вверх, задирая мятую майку, пересчитывая рёбра. Рассеянно ответил: – Ага. Потянулся к карману собственной куртки, зашуршал обёрткой резинок, выкинул на листья вместе со смазкой. Сел рядом и закурил, краем глаза поглядывая, как справляется Камуи с одеждой – лёжа оказалось не так просто, но тот не любил сдаваться и помощи не признавал как вида. Красивый, сука. Какой же он был охуенно красивый. Такасуги затянулся сильнее, почувствовал, как дым дерёт горло, смял сигарету в руке, туша, откинул в сторону бесполезный остаток. Лёг набок, положил ладонь на чужой живот, провёл ко кругу. – Ты ещё засни в процессе, – посоветовал искренне, сжал пальцы в кулак, царапнул ногтями, провёл так до соска и обратно, поводил над кромкой белья. Камуи выгнулся, стряхнул с себя его руку, штанину – с ноги, улыбнулся неласково. – Терпеливый, мать твою. – Процесс без препятствий – не процесс, – парировал Такасуги буднично, склонился ближе, прихватил зубами кожу на бедре. Мышца напряглась, став каменной, зубы соскользнули. – Процесс без препятствий – не процесс, – повторил Камуи ехидно. Тоже перевернулся набок, согнув в бедре левую ногу. Собственное возбуждение, кажется, его нимало не волновало. Такасуги усмехнулся, расстегнул свой ремень, провёл рукой по члену, поднёс ладонь к лицу – слизнуть смазку, как её – конечно же – тут же перехватили бледные пальцы со сбитыми, кровящими костяшками. – Ублюдок, – ласково бросил Такасуги, придвигаясь ближе. – Провокатор, – ответил Камуи, мазнул губами по губам, оставляя терпкий металлический вкус, притянул к себе ладонь, широко лизнул. – Не то слово, – согласился он, зевнул, устроив голову на согнутом локте. И предложил, неопределённо кивая куда-то влево: – Давай уже трахаться, пока ты не отморозил себе яйца. Камуи поднял на него взгляд, вдруг ухмыльнулся глумливо. – Я тебе разонравлюсь без яиц, да, Такасуги-кун? Разонравлюсь же? – А что, – уточнил Такасуги едко, – так охота? – А вдруг, – с придыханием произнёс Камуи, резко наваливаясь на него, опрокидывая на спину. – У меня тут любовь неземная, а ты всё портишь, мудак, своей похотью. Такасуги хмыкнул, положил руки ему на задницу, сжал. С сожалением констатировал: – Не замерзает, надо же, – получил тычок под рёбра. Чёртово небо над головой было таким же синим, как его глаза. Коса Камуи сползла с плеча, смачно шлёпнулась Такасуги на щёку. Он скосил на неё здоровый глаз. Пообещал: – Когда-нибудь отрежу к хуям. – Сам же любишь, – пожал плечами Камуи, толкнулся бёдрами, словил хриплый стон. Такасуги вдохнул и выдохнул, потом ещё раз. Сипло предложил: – Давай так: или ты сам снимаешь с себя все лишние тряпки, или домой идёшь без белья. – Честный выбор, – ухмыльнулся Камуи, позволил втянуть себя в поцелуй. Не сделал даже попытки отстраниться. Такасуги не стал сдерживаться – просунул руку под нижний край, крепко сжал и дёрнул вбок. Снова коротко застонал, представив оставшиеся от этого тёмно-багровые полосы. – Садист, – заметил Камуи тихо, коротко поцеловал в подбородок. Взглянул – серьёзно, жадно, словно запоминая, до чего уже довёл его, думая – до чего сможет довести дальше. Отстранился, сел ему на бёдра, дёрнул зубами фольгу презерватива, выкинул на ладонь. Такасуги заложил руки за голову, потянулся, напрягая спину, чувствуя сладкое, тягучее предвкушение. С присвистом вобрал в себя воздух, почувствовал чужую ладонь, раскатывающую по члену латекс. В голове билось горячее: «ну же, давай, ну же» – и ничего больше, ни единой мысли. Камуи будто бы слышал это, а, может, думал так же и сам – иногда Такасуги забывал, насколько они разные и почти никогда не помнил, насколько похожи, – не стал ни ждать, ни отпускать комментариев. Медленно насадился, выдохнул – негромко, сдержанно. Такасуги приоткрыл глаз, посмотрел на него – бело-красного, растрёпанного, невозмутимого. Ухмыльнулся, протянул руку, погладил по щеке, провёл пальцем по кровоточащей нижней губе. Резко дёрнулся, переворачиваясь, подминая под себя, прижал к листьям. От них пахнуло сладковатым, гнилым, мертвенным, почти пьянящим; пьянящим было всё вокруг, но от контраста смерти и жизни, страсти и медленного угасания, накрывало с головой, отрывало её к чертям. Камуи упёртся в землю затылком, выгнулся, обхватил его ногами, подался вперёд, подхватывая бешеный ритм. Такасуги ещё не видел никого, кто подходил бы ему больше – в драках, в сексе, просто по пути и по жизни. И это было круто, так нестерпимо, почти алогично круто. Камуи под ним задрожал, зашептал неслышно-безумно. – Да-а. Как будто действительно знал, о чём он думал, будто думал то же. Впрочем, может, и думал. Такасуги было плевать, пока он был с ним, под ним, напротив него. Пока можно было дремать у него на коленях с тлеющей сигаретой во рту, пока можно было бы, не сдерживаясь, трахать его в прохладном октябрьском парке, ловить его удары, вспышки жестокости и дурного настроения, слышать редкими ночами: «я так хочу тебя убить, мать твою, я так хочу тебя». Пока можно было целовать его в губы, драться плечом к плечу с отбросами из соседних районов, мериться шрамами и количеством переломанных костей. Встречаться у школы, зажимать по углам, вырывать друг другу волосы, лишь бы прижать сильнее, припаять к себе, не отпускать. Просто помнить, как кровавой синевой загорается небо, когда он рядом. Камуи дёрнулся, обхватил его за шею, прижал к себе. Прорычал что-то бессвязно-пошлое, задышал совсем часто. Открыл глаза, зацепив взглядом, цепляясь взглядом сам. И кончил, шепча на повторе, словно заевший, словно не знающий других слов: – Шинске-Шинске-Шинске. Такасуги кончил следом – просто глядя на то, как застилает поволокой чужие зрачки. ~ – Охуенно, – заметил Камуи минут десять спустя. Такасуги молча погладил его по шее, легко нажал на припухший след от укуса. Камуи довольно выдохнул, сунул в рот костяшки, на которых окончательно полопалась едва зажившая кожа, пососал. – Надеюсь, это не демонстрация твоей техники, – заметил колко. Пикироваться всерьёз было лень, но не поддеть, пробуя за живое, пробуя за живое достать, было выше его сил. Камуи потёрся лицом о его грудь, кажется, оцарапался о замок, зашипел недовольно, а потом улыбнулся. – Тебе про мою технику известно даже лучше, чем мне. Но если забыл, могу напомнить. Такасуги приподнял голову – Камуи тут же подтянулся выше, скользнул языком в рот. Такасуги прошептал, не отрываясь, позволяя снять с губ слова: – Ну, напомни, – но не отпустил, лишь жёстче поцеловал в ответ сам. Сердце в груди билось спокойно, но – ему самому казалось – должно было колотиться, как бешеное. От сладко-солёного, обжигающе крепкого счастья.

@темы: Такасуги, АU, фик: авторский, Joui Wars - 2013

Comments

[Шинджи Гендович]

Ребят, вы космос без прикрас

[Seliamar]

Спасибо за такие хорошие фики) особенно первый понравился.

[хрупкий мотылёк вселенского пиздеца]

Шинджи Гендович, Seliamar, спасибо))

[Корю]

Вау, какие знойные такахиджи Такасуги - прокурор, это ж просто кинк. Кондо и Кацура на фоне зажгли

[хрупкий мотылёк вселенского пиздеца]

Корю, спасибо))

[Мэй_Чен]

The Devil's in the House of the Rising Sun
Не-шипперу фик кажется очень симпатичным) Вполне представляется это всё подобных в декорациях.
Музыка тоже вполне под общую атмосферу)

Зажжённое небо
Этим фиком вы сделали мне очень, очень странно, автор Пейрингу я очень обрадовалась в шапке, но не знаю, если честно, что сказать.

[Капитан Лосось]

Черный зверь у Такасуги что за фанон может быть круче?

[хрупкий мотылёк вселенского пиздеца]

Мэй_Чен, спасибо за отзыв))

Капитан Лосось, здорово, если фанон зашёл))

[bubnyozh]

Что-то я блуждал по деанону, блуждал и офигел. Офигел, увидев песню из "Smokey and the Bandit". Мой любимый фильм, это так круто. %) *обрыдал умиленно все*

[Cromo]

Джонни Рождество, не думал, что кто-то его помнит) здорово. я тоже его очень люблю))

и ещё раз спасибо всем за отзывы)