Кихейтай (р...)

[dead boat bar]

«В полутьме» (ликёр чернозвер., шотландский виски, подаётся с тремя демонами)  Название  В полутьме  Производитель  Кихейтай  Дегустатор  Кихейтай  Объём  хот дринк (7200 мл)  Состав  Такасуги Шинске/Хиджиката Тоширо  Предложение дня  романс  Крепость  R%  Подаётся с  спойлер Тани Уменоске – одно из имен, которыми пользовался Такасуги Шинсаку  Вкусовые качества  Они встретились между берегами. 7200¥ Когда Хиджиката увидел его впервые, был август, месяц мертвого времени. В небе последние лучи солнца боролись с сумерками. Воздух, нагревшийся за день, неподвижный и плотный, давил на плечи вязкой духотой. Хиджиката шел в закусочную. Эдо – большой город, людный и шумный, он казался другим миром в сравнении с деревней, в которой Хиджиката прожил почти всю жизнь, но найти здесь заведение, где в еду добавляют достаточное количество майонеза, оказалось неожиданно сложно. И точно так же неожиданно одно такое место нашлось в паре кварталов от бараков, за узким деревянным мостом. На мосту тот парень и стоял, спиной к прохожим, сливаясь с сизым вечером, и Хиджиката не обратил бы на него внимания, если бы не меч. Запрет на ношение мечей соблюдался далеко не повсеместно, но от этого не переставал быть запретом. Хиджиката замедлил шаг и пригляделся. На вид парень был обычным ронином: потрепанная темная юката и общее ощущение пустоты, исходящее от всей его фигуры. Хотя и необычное в его облике тоже присутствовало – футляр для сямисэна, висящий на плече. Рошигуми за последний месяц арестовали несколько десятков ронинов, ни один из которых не таскал с собой сямисэн. – Эй, – окликнул Хиджиката, – ты, с сямисэном. Парень не обернулся. Он смотрел вниз, опершись локтями на перила, и держал в правой руке что-то похожее на кусок бумаги. Волосы падали на лицо, вокруг головы в несколько слоев была намотана полоска белой ткани. Может, ненормальный, – промелькнула мысль; война оставила после себя немало таких, контуженных и плохо осознающих реальность, и правительство не очень-то представляло, что еще с ними делать, кроме как объявить вне закона. Хотя, может, он просто глухой, а сямисэн или краденый, или – так же, как меч, – остался от прежней жизни. Или в футляре вовсе не сямисэн. – Эй, – повторил Хиджиката и шагнул к парню, взявшись левой рукой за ножны так, чтобы в случае чего быстрее выхватить меч. – Что там такого интересного в реке, порнуху крутят? Доски скрипнули под ногами, и парень все-таки обернулся, будто именно этот слабый звук, а не голос Хиджикаты, привлек его внимание. Он был чуть ниже ростом и смотрел снизу вверх, левый глаз закрывали бинты, а взгляд правого скользнул по Хиджикате так, как скользнул бы по дереву или придорожному столбу – не замечая, сквозь; темный взгляд, устремленный скорее внутрь, чем наружу. Все-таки не глухой, но точно ненормальный, решил Хиджиката, подводя большой палец под цубу. А парень моргнул, и показалось, будто кто-то, живущий с обратной стороны его зрачка, плотно задернул шторы. – Какие-то проблемы? – спросил он. Голос был низкий и спокойный, локти продолжали лежать на перилах – он не спешил нападать и даже просто хвататься за оружие, но интуиция подсказывала Хиджикате, что этой расслабленности не стоит верить. – Какие-то проблемы, – согласился Хиджиката. – Точнее, одна проблема. Меч у тебя за поясом. – Не вижу в этом проблемы, – сказал парень, помолчав. – У тебя он тоже есть. Он неторопливо развернулся, чтобы не выкручивать шею, и убрал с перил правую руку, но зажатый в ней предмет пока не выпускал. За мостом уже зажигались яркие вывески над забегаловками и приглушенно-желтые фонари над прилавками уличных торговцев. Свет отразился в не закрытом повязкой глазу – теперь взгляд был цепким и внимательным, на дне плескалось легкое любопытство. – С моим мечом как раз нет никаких проблем. – Хиджиката так же неторопливо засунул правую руку за пазуху, не убирая с ножен левой, и достал полицейское удостоверение. – Потому что у меня есть вот это. – А, – понимающе кивнул парень, – ты из той волчьей стаи, про которую так много говорят. Правда, далеко не все говорят хорошо. – Сначала ты работаешь на репутацию, – подтвердил Хиджиката, пряча удостоверение, – а потом репутация на тебя. – Избито, но надежно, – одобрил парень. – И что, ты собираешься меня арестовать? Хиджиката привычно отмечал детали. Телосложение худощавое, но крепкий костяк выдает человека, который провел детство не впроголодь. Меч без цубы, с гладкой рукоятью без всякой обмотки, – вещь совершенно непрактичная в бою. Впрочем, его владелец, судя по тягучему выговору, родом с юго-запада, а там все с прибабахом, особенно в Тёсю. – Ты можешь оказать сопротивление, – сказал Хиджиката. Почему-то он решил, что этот парень должен быть именно оттуда, из Тёсю. Кончики пальцев закололо предвкушением: южане всегда сражались отчаяннее других, как-то раз один даже укусил Хиджикату за ногу, да так, что едва не вырвал кусок мяса. Сого потом долго говорил, что животное, зараженное бешенством, не может занимать пост заместителя командующего, – чувство юмора у засранца было отвратительное. – Вот как, – отозвался парень. Любопытство в его взгляде плавно переходило в интерес. – А набор у вас открыт? Шататься по городу, затевать драки и получать за это деньги. Звучит заманчиво. – Записывайся на собеседование, – предложил Хиджиката. – Будем считать нашу встречу первым этапом. Следующего, правда, придется дожидаться в камере… если пройдешь. Он начал говорить это в шутку, но невольно прикинул – а что, вполне. Эдо слишком большой для одного деревенского додзё, даже если считать новичков вроде Ямазаки, и им пригодился бы умелый мечник. Умелого мечника Хиджиката мог распознать без труда – по позе, по манере двигаться, по взгляду, – и еще он не чувствовал в этом парне гнильцы, что тоже было важным условием отбора. Даже, возможно, самым важным. – У тебя есть полномочия проводить собеседования? – парень, чуть наклонив голову, взглянул оценивающе. – Что ж, благодарю за предложение, я польщен. Но, боюсь, мне придется тебя разочаровать. По мосту частой дробью простучали подошвы – случайный прохожий как можно быстрее прошагал мимо, стараясь не смотреть в их сторону. Внизу негромко плеснула вода, и парень вдруг сказал: – Подожди немного, – а потом снова развернулся к перилам и взял тот предмет, похожий на бумагу, обеими руками. Хиджиката озадаченно нахмурился. Послышался хруст, словно разламывали скорлупу или сухую лепешку… да, точно. Это была сухая лепешка. – Там карпы, – пояснил парень. Кусочки лепешки падали, похожие на хлопья снега – неуместное сравнение в такую духоту, дергающая, тревожная ассоциация. – Танчо кохаку, один из самых благородных окрасов. Полностью белое туловище и красная отметина на голове. Хиджиката тоже шагнул к перилам и посмотрел вниз. Застоявшаяся в русле, река резко пахла тиной, отражения огней почти не вздрагивали. Только под мостом темная поверхность шла рябью: в воде неспешно двигалось продолговатое светлое пятно. Спустя секунду рядом проявилось еще одно, вяло, словно нехотя двинулось полукругом, приближаясь к плавающим крошкам. – И как они сюда попали, – задумчиво добавил парень и разжал пальцы, роняя последнюю порцию. – Такие обычно живут в садовых прудах. Наглый сукин сын, подумал Хиджиката, бросив на него косой взгляд. Кормит рыб, стоя в шаге от человека, у которого есть полное право зарубить его на месте. Вряд ли он успел бы выставить блок, если бы Хиджиката прямо сейчас решил проверить остроту меча на его ребрах. – Ты все-таки подумай насчет моего предложения. – Серьезно? – парень повернул голову. Отряхнул ладони, облокотился на перила, расслабленно свесив кисти. – Серьезно. И меч сохранишь, и будет возможность его использовать. – У вас настолько не хватает рук? – нарочитое удивление и столь же нарочитая жалость в его голосе смешались ровно в таких пропорциях, чтобы у Хиджикаты дернулась бровь. – Никто не хочет к вам вступать? Или не проходят собеседование? – Сам как думаешь? – Думаю, вас слишком быстро убивают. Да, этот парень действительно неплохо бы вписался в их отряд. Они с Сого могли бы упражняться друг на друге в остроумии. Пожалуй, Хиджикате он нравился. – Говно случается, – согласился Хиджиката. – Тем, кто боится смерти, у нас не место, это точно. – Я ничего не боюсь, – просто ответил парень. – Но в собеседовании поучаствовать не смогу. Он вытащил из-за пояса ножны медленным, аккуратным движением, чтобы было ясно, что он не собирается нападать. Переложил их в правую руку, левой схватился за рукоять, добавил: – Смотри сам, – и потянул. Клинок выскользнул из плена темного дерева, сверкнул, поймав фонарный свет. Качественную сталь было видно даже в полумраке – даже несмотря на то, что лезвие обрывалось по косой линии почти у самой рукояти. Хиджиката сочувствующе присвистнул. Хорошую работу, которую испортили, всегда жаль, неважно, меч ли это, разбитая расписная тарелка или прокисший майонез. – Я путешествую, – сказал парень. – А на дорогах сейчас слишком много плохих людей, вот и ношу его с собой. Некоторых отпугивает. Но здесь, в Эдо, как вижу, наоборот – притягивает. – А ты шутник, – заметил Хиджиката. – О, – он дрогнул углами рта. Улыбка получилась быстрая, почти незаметная, но искренняя. – Если честно, мало кто это понимает. Пожалуй, ты мне нравишься. – Сделаю вид, что охрененно рад, – фыркнул Хиджиката. – Выходит, ты странствующий музыкант? – Думаешь, в футляре взрывчатка? – парень засунул остаток меча обратно в ножны, а ножны – за пояс. – Сямисэн тоже могу показать. Могу даже сыграть. Он снял футляр с плеча, негромко щелкнул замком, откинул покрытую узором крышку. Внутри действительно оказался сямисэн. – Играть не надо, – разрешил Хиджиката. – Точно? Я играю лучше всех. – Так и быть, поверю на слово. Захлопнув крышку, парень закинул футляр обратно на плечо и посмотрел Хиджикате в лицо. Со стороны забегаловок тянулся вкусный запах. Желудок сжался в предвкушении. Хотелось есть, хотелось курить; арестовывать этого парня не хотелось – к тому же, в сущности, основания для ареста как бы и не было. В законе ничего не говорилось ни о сломанных мечах, ни о боккенах. Хиджиката бы сказал, что это недоработка: хороший боец и со шваброй может натворить дел. Но Хиджикату никто не спрашивал – да и не запретишь же законом все, что хоть как-то напоминает меч. – Значит ли это, что ты не станешь меня арестовывать? – уточнил парень. – Ходил бы с боккеном, – сказал Хиджиката. – Если попадешься патрулю, тебе опять придется объяснять, в чем дело. Если дадут возможность. – Лезвие лучше деревяшки, даже если оно сломано. Пусть патруль мне не попадается. Хиджиката хмыкнул, оценив, как ловко тот поменял ролями себя и патруль. – Если все-таки надумаешь пройти собеседование, приходи к нам в штаб и спроси Хиджикату Тоширо. Тут у него громко заурчало в животе. Парень удивленно моргнул, потом издал короткий смешок. – Тани, – ответил он. – Тани Уменоске. Я бы угостил тебя, но потратил весь запас еды на карпов. Вот же прожорливые сволочи. Может, как-нибудь в другой раз. На самом деле его, конечно, звали по-другому, но «Тани Уменоске» не было враньем – он действительно считал это имя одним из своих. Он вообще никогда не врал. Говорил уклончиво, выплетая из слов затейливые многослойные узоры, но лжи в его словах не было – да и зачем, если собеседники успешно запутывали себя сами. Возможно, ему просто нравилось трепаться – точно так же, как играть на сямисэне. Иногда у Хиджикаты мелькала мысль о том, как бы все сложилось, если бы тогда, в их первую встречу, он знал настоящее имя «Тани Уменоске»; мелькала и тут же таяла, потому что это уже не имело значения. Но, наверное, бой вышел бы хорошим. ○○○ Осень выдалась тяжелой от дождей. Короткие серые дни сменялись зябкими ночами – новая форма в перерывах между рейдами не успевала просохнуть, дым отсыревших сигарет мерзко горчил. Земля во дворе превратилась в вязкую грязь, но Хиджиката исправно гонял бойцов по плацу, а те выпускали пар в схватках с ронинами. Некоторые, правда, предпочитали наводить шорох в веселых кварталах. Хиджиката ничего не имел против веселых кварталов, но и там не стоило забывать о приличиях. Сам он не любил шумные места и большие компании, ходил по чайным домам в одиночестве и обычно выбирал те, что бросались в глаза последними. Его приветствовали обворожительными улыбками, но в напускном радушии так и сквозила опаска. Шинсенгуми постепенно становились частью этого города – по мнению многих, не самой приглядной. Есть люди, которые не люди, а дерьмо. В туалете любимой закусочной Хиджикаты висела табличка: «Пожалуйста, не забывайте смывать за собой». Чистые сортиры – залог светлого будущего. В последнее время ему в голову приходило много дурацких метафор. Хиджиката не запомнил названия чайного дома, в который зашел тем вечером. Кажется, там было что-то про пион. Хозяйка улыбалась и сыпала извинениями, предупреждая, что с мечом в комнаты входить запрещено, и в уголках ее глаз собрались напряженные морщинки. Во всех чайных домах был такой порядок, но она, по-видимому, не ожидала, что обойдется без перепалки, и не смогла скрыть удивления, когда Хиджиката молча протянул меч слуге. В комнате с девушками было тепло и стоял тяжелый запах цветов, слишком искусственный после промозглого уличного воздуха. Хиджиката оглядел накрашенные лица, заметил многообещающую улыбку на одном, озорной прищур на другом – тут в комнату неторопливо зашел кто-то еще. Пахнуло сыростью и табаком. Хиджиката безотчетно скосил глаза – в поле зрения попала яркая юката под узорчатым хаори – и снова переключил внимание на девушек. У той, что сидела с левого края, челка падала на лоб идеальным треугольником, а прохладно-голубое кимоно казалось темным по сравнению с бледными плечами. Хиджиката поднял руку, и в тот же самый момент его движение повторил стоявший сбоку щеголь. Девушка в голубом, на которую указали они оба, растерянно приоткрыла рот. Хиджиката повернул голову, встретил темный взгляд, устремленный скорее внутрь, чем наружу. На то, чтобы вспомнить, ушло не больше секунды. – Тани. – О, – ответил тот, опустив руку, – ты меня узнал. – И ты меня, – сказал Хиджиката и тоже опустил руку. На несколько мгновений воцарилась тишина. Тани слегка наклонил голову к плечу, разглядывая Хиджикату. Под нижним веком у него залегла тень – такие же Хиджиката видел вокруг своих глаз, когда смотрел в зеркало после бессонных ночей, проведенных в рейдах или за бумагами. Юката – цветы и бабочки на густо-фиолетовом фоне – выглядела вычурнее и богаче, чем кимоно любой из девиц, находившихся в этой комнате. – А волосы куда делись? – спросил Тани. Хиджиката провел рукой по затылку. Недавно остриженные волосы приятно пощекотали ладонь. – Мешали. – Жаль. Тебе шло. – Что за выпендрежные шмотки? – Кто бы говорил, – усмехнулся Тани. – Недавно видел в газете твою фотографию. Ваша форма тоже неплохо смотрится. Присеменила хозяйка в сопровождении слуги, который громким шепотом объяснял ей на ухо, в чем дело. Обеспокоенно поглядывая то на Тани, то на Хиджикату, она щебечущей скороговоркой принялась расписывать, насколько опытна Сакура, как юна и свежа Ханако, за что Момо дали прозвище «Нежный домкрат» и какая скидка ожидает того господина, который выберет кого-то из них вместо Шираюки. Тани почти не моргал и явно не обращал на нее внимания. Его глаз непрозрачно поблескивал, как лужица болотной воды. – Что так смотришь? – фыркнул Хиджиката. – Мне уже пора заподозрить, что ты на эту фотографию подрочил, или еще рано? – Прикидываю, кто из нас выглядел бы выпендрежнее, если бы ты был в мундире, а не в гражданском, – ответил Тани. – У тебя выходной? Слышал, по выходным у вас принято громить чайные дома и драться с сумоистами. Хозяйка умолкла – наверное, подсчитывала предстоящий ущерб и писала в уме петиции во все государственные органы, которые вспомнила. Хиджикате стало ее жаль. – Драться выйдем на улицу, – обнадежил он, – да и на сумоиста ты не похож. – Спасибо на добром слове, – Тани засмеялся, блеснув зубами. – В прошлый раз я обещал тебя угостить, помнишь? – Помню, – подтвердил Хиджиката. Взгляд Тани приклеился к нему намертво. Желтый блик застыл прямо поверх зрачка. – Примешь мое приглашение? Обычно Хиджиката настораживался, когда его рассматривали так пристально. Раньше он начинал из-за этого драки, но с возрастом научился умерять такие порывы, хотя иногда очень хотелось дать им волю. Сейчас раздражения почему-то не было – наверное, из-за любопытства, перекрывшего все остальное. В прошлую их встречу Тани тоже задавал вопросы, но ни в одном из них не было столько заинтересованности услышать ответ. – Почему нет, – сказал Хиджиката. Улыбка скользнула по губам Тани и спряталась в уголках рта. – Накройте нам стол, – обратился он к хозяйке. Та расцвела, как подсолнух. Интересно, думал Хиджиката, выуживая из рукава «Майоборо» и зажигалку, что ему нужно? Возможно, дело было в том, что Тани теперь знал, кто он, и хотел вытянуть из него за выпивкой какие-нибудь секреты; возможно, даже хотел убить его, как многие ронины. Палочками для еды, с особой жестокостью. Хиджиката прекрасно понимал, что рядом с ним надо держаться начеку, и не отметал предположений, насколько сомнительными те бы ни казались поначалу. Бросаться на него с палочками Тани не спешил и вообще двигался неторопливо и скупо, будто настраиваясь на спокойный и приятный досуг. Возможно, он просто подкатывает, думал Хиджиката, наблюдая за тем, как он выкладывает на стол костяной футляр для трубки и кисет из змеиной кожи. – Ты сказал, что я не похож на сумоиста, – сказал Тани. – На кого я, по-твоему, похож? По крайней мере, антураж был точь-в-точь как в первых сериях субботних дорам. Тех, что показывают поздней ночью с возрастным ограничением от восемнадцати. Бессмысленные реплики и бесталанные актеры, но почему-то каждый раз досматриваешь до финальных титров. Хиджиката щелкнул зажигалкой, прикурил сигарету и с наслаждением вдохнул дым. Приглушенный свет размазывал тени по фусума. Тани набил чашу кисэру табаком, протянул руку к зажигалке. Край шелкового рукава коснулся запястья Хиджикаты легко и прохладно, будто насекомое задело крылом. – За эту пару месяцев ты, должно быть, неплохо подзаработал, – произнес Хиджиката. – Устроился музыкантом к какой-нибудь богатой вдове? Тани выпустил дым изо рта длинной струйкой. Запах был душноватый и очень крепкий – Хиджиката почти ощутил вкус на языке. Дым тлеющего табака смешался с дымом его сигареты, и они потянулись к потолку одним прозрачно-серым облаком. – Вдовы – это не ко мне, – ответил Тани и почему-то хмыкнул. Снаружи шелестел дождь, из коридора время от времени доносилось тихое шарканье ног. Где-то затренькал сямисэн; Тани прикрыл глаз, вслушиваясь. На переносице резко обозначилась морщина. – А вдовцы? – спросил Хиджиката, стряхивая пепел с сигареты в пепельницу. Тани был из тех людей, чье присутствие чувствуется физически, а взгляд оседает на коже, как прикосновение. Он занимал намного больше места, чем его тело, – к таким тянутся, за такими идут, в таких верят. Жаль, что на собеседование он так и не пришел. – Ты всегда сразу берешь быка за рога, да? – заметил Тани. – По-моему, ты первый это сделал, – отозвался Хиджиката. – Хотя в прошлый раз ты так не пялился. Я что, похорошел с тех пор? – В прошлый раз было темно, – пояснил Тани, – а сегодня я увидел тебя при свете. Кстати, ты выглядел так, как будто собираешься кого-нибудь убить. – Не беспокойся, – ответил Хиджиката, – не тебя. Освещение, конечно, было ни при чем. В этот раз Тани ни секунды не смотрел сквозь – он совершенно точно смотрел на Хиджикату, но видел что-то внутри своей головы. Не то чтобы Хиджикату занимало, что именно. Что из всего этого получится – другое дело. – Заместитель начальника всегда работает больше всех, – Тани пододвинул к Хиджикате чашку. Блестящая поверхность сакэ, налитого почти до края, не дрогнула. – Но хозяйку ты, конечно, напугал. – Почему только я? – усмехнулся Хиджиката. – Ты тоже не похож на хорошего парня. – Да, я помню, что выгляжу как любовник богатой вдовы, – Тани отложил кисэру и отсалютовал своей чашкой. – Или вдовца. Но я не работаю на правительство, а ты работаешь. Скорее всего, на кухне сейчас вовсю сплетничают. Они осушили чашки. Донышки стукнули о столешницу одновременно. – Видела того шинсена? – вдруг прогнусавил Тани, очень точно изображая интонации хозяйки. – Да у него же на лбу написано, головорез, каких поискать! И эти люди мнят себя самураями новой эры, фу-фу-фу. Хиджиката удивленно моргнул, глядя на его лицо, преувеличенно невозмутимое, а потом расхохотался. Тани плотно сжал губы вокруг мундштука – наверное, чтобы сдержать смешок. – Я не самурай по происхождению, – проговорил Хиджиката, отдышавшись, – так что мне, в общем-то, посрать. У простого народа принято поливать грязью тех, кто работает на правительство. – Происхождение, кланы и моны – все это не имеет значения, – сказал Тани. Его голос прозвучал суховато, а край рта дернулся едва заметно, но явно недовольно. – Больная мозоль? – предположил Хиджиката. – Я абсолютно здоров, если не считать того, что у меня нет глаза, – возразил Тани, вытряхивая из кисэру истлевший табак. – Впрочем, сплетничать они могут и по другому поводу. Например, о том, почему мы сидим тут вдвоем и даже наливаем себе сами, когда вокруг столько женщин. Хиджиката взял палочки, щелкнул ими друг о друга, примеряясь к блюдам. Сашими нарезали так тонко, что кусочки рыбы казались прозрачными и таяли во рту. Готовили здесь неплохо, но майонез к еде не подавали. – Потому что ты меня клеишь, так? – уточнил Хиджиката, достал из-за пазухи бутылку «Кьюпи» и выдавил на сашими щедрую порцию. – Угощайся, если что. Тани с нечитаемым выражением посмотрел на ту половину блюда, которую закрыл нежно-желтый слой майонеза. – Я, пожалуй, воздержусь, – решил он наконец и поднял лицо. Радужку подсветило сбоку – словно бензиновая пленка дернулась на поверхности воды, не показав глубины. – Занятные у тебя пристрастия в еде. – Майонез – это лучшее изобретение человечества, – сказал Хиджиката и положил в рот еще один кусочек. Тани, не скрываясь, остановил взгляд на его губах. – В прошлый раз ты сам почти подкатывал. «С моим мечом нет никаких проблем», помнишь? Это было очень двусмысленно. – А у тебя хорошая память. – Отличная, – подтвердил Тани. – Я уже думал, ты начнешь меня обыскивать. Например, вот так. Его рука, расслабленно лежавшая на столешнице, вдруг протянулась над тарелками, ловко ни в одну не попав рукавом, и коснулась запястья Хиджикаты. Ладонь шершаво и горячо скользнула по предплечью к локтю. Хиджиката проводил ее глазами, посмотрел на Тани – лицо у того оставалось непроницаемым. Кончики пальцев забрались под рукав Хиджикаты, легли на кожу в сгибе локтя, царапнув жесткими подушечками, а потом Тани спросил: – Можно тебя поцеловать? Хиджиката задумчиво дожевал рыбу и сказал: – Обычно я трахаюсь с женщинами. – И что надо, чтобы стало необычно? – поинтересовался Тани, убрав руку, и разлил сакэ по чашкам. – Больше выпивки? Или, может, цветы? Хиджиката засмеялся. – Так ты все-таки подрочил на ту фотографию? – Нет, – ответил Тани, – но, думаю, у меня еще будет возможность. Про тебя часто пишут в газетах. Тани поцеловал его после того, как закончилась первая бутылка. Перегнулся через стол – теплое дыхание коснулось подбородка. Надавил губами на губы – одновременно напористо и мягко. Его язык двигался медленно, но не изучающе – уверенно и без обиняков, и еще так, будто Тани целовал его далеко не в первый раз и точно знал, как Хиджикате нравится. Хиджикате нравилось, и он отвечал так, как ему нравилось. Им обоим, судя по всему, нравились похожие вещи. Вкус табака растекался во рту, смешиваясь со вкусом «Майоборо», но не перекрывая его. Хиджиката смотрел на Тани – глаз у того был закрыт, но сомкнутые ресницы изредка подрагивали, и из-под них выглядывала туманная муть. Поцелуй вышел долгим – насколько хватило дыхания. Затем они выпили еще по чашке сакэ, уже из новой бутылки, и Хиджиката сказал: – Надо позвать кого-нибудь. – Значит, пока обычно, – Тани чуть поерзал, ища удобную позу. Сощурившись, с шутливой досадой припечатал: – Обломщик. – Может, как-нибудь в другой раз, – хмыкнул Хиджиката. Потом он трахал ту девушку в голубом кимоно, поставив ее на четвереньки, трахал неспешно и плавно, с оттяжкой, и время от времени поворачивал лицо к Тани. Тот сидел, чуть откинувшись назад и упираясь одной рукой в пол, юката сползла с плеча; пальцы другой рассеянно скользили по густым волосам смуглой брюнетки, которая склонилась над его бедрами и размеренно двигала головой. Тани выбрал ее, толком не посмотрев, и сейчас тоже не смотрел. Каждый раз, поворачиваясь, Хиджиката встречался с ним взглядом. Когда Хиджиката вышел из чайного дома, дождь прекратился, но воздух был сырым и тяжелым. Плотнее запахнувшись в хаори, Хиджиката прикурил сигарету и зашагал по улице. Фонари плыли мимо, как умирающие светляки, блики дробились о влажный асфальт. Тани сказал, что останется до утра. Выходя из комнаты, Хиджиката слышал, как тот требует принести сямисэн. Тани Уменоске, странствующий музыкант. Черта с два. На сямисэне «Тани Уменоске», быть может, и играет, но такие мозоли на ладонях появляются только от меча – и только у тех, кто постоянно тренируется. Или сражается. А еще и тогда, на мосту, и сегодня Тани был внимателен и собран, как хищник перед прыжком. Он привык ходить по краю и привык убивать. Хиджиката выдыхал дым. В ближайшую неделю предстояло много грязной работы – вряд ли все, кого приговорят к сэппуку, согласятся делать его добровольно, – но сейчас в голове были приятная пустота и легкость. Букет прислали в штаб на следующее же утро. Синие ирисы выглядели так, словно их только что срезали с клумбы. Кондо-сан целый день подкарауливал Хиджикату в укромных уголках и расспрашивал про загадочную женщину, которая настолько свободна от предрассудков и богата, что сама посылает любимому свежие цветы осенью. Сого долго крутился вокруг букета, видимо, пытаясь найти записку, а потом приволок откуда-то свадебный журнал и заявил, что Хиджикате больше всего подойдет платье со шлейфом с двадцать третьей страницы. Остальные делали вид, что ничего не произошло, но к вечеру слухи превратили Хиджикату то ли в женатого человека с двумя детьми (чем ближе дело было к ночи, тем больше становилось детей и жен), то ли в активиста борьбы за права сексуальных меньшинств. Иногда казармы слишком сильно напоминали женский пансион. От записки Хиджиката предусмотрительно избавился, как только прочитал. Иероглифы были выведены резкими, энергичными штрихами: «Под цвет твоих глаз. Удачных убийств». А вскоре Ямазаки принес информацию о том, что в Эдо видели Такасуги Шинске. Совсем недавно Хиджиката пролистывал отчет полицейских из Киото: резня в ресторане, с десяток убитых чиновников и намного больше – телохранителей, снимки с места преступления – крови столько, что, казалось, от бумаги, на которой они напечатаны, шел сладковато-железный запах. Говорили, что убийца был один; а он неплох, думал тогда Хиджиката, разглядывая фотографии, он очень неплох, этот Такасуги Шинске, возможно, его не зря считают самым опасным человеком в Джои. Обычно Такасуги действовал чужими руками, а когда выходил на сцену сам, то закрывал лицо и редко оставлял свидетелей, так что его фотографий в архивах полиции не было – лишь разномастные фотороботы, объединенные только отсутствием левого глаза. Но мало ли у кого нет левого глаза. Теперь Хиджиката рассматривал нечеткий снимок с телефонной камеры, и беспокойный адреналиновый жар запоздало покалывал ладони. Фиолетовая клякса на фоне серой бетонной стены, черты лица размыты движением и расстоянием – в другой раз Хиджиката вряд ли так просто поверил бы осведомителю с настолько хреновым доказательством. Но Хиджиката хорошо запомнил это лицо и мог во всех подробностях дорисовать его в воображении – худощавое, с тонким носом, насмешливым ртом и едва заметными морщинками у глаза, и с обратной стороны зрачка то и дело выглядывает хитрая плотоядная тварь. ○○○ В конце ноября Хиджикате пришло сообщение с неизвестного номера: «Приглашаю выпить в “Васильковый сад” сегодня ночью». Без подписи – наверное, отправитель был уверен, что она не понадобится. «Я знаю, кто ты», – написал Хиджиката. Новое сообщение пришло практически сразу: «Так да или нет? =_\\». Хиджиката рассмеялся и набрал ответ, не раздумывая. Потом нажал кнопку вызова – абонент, разумеется, не обслуживался. По темным улицам разлилась тонкая дымка тумана. «Васильковый сад» оказался старой одноэтажной гостиницей – облетевшая живая изгородь отделяла ее от городского шума, на воротах висела табличка с надписью «Закрыто на ремонт», но калитка была не заперта. Хиджиката зашел во двор и увидел темную фигуру, стоящую на энгаве. Сквозь сёдзи сочился приглушенный свет, бросая на доски настила длинную размазанную тень. – О, сегодня ты надел форму, – донесся знакомый голос. – Неужели пришел меня арестовать? Хиджиката затворил за собой калитку и неспешно направился к энгаве, засунув руки в карманы. Перешагнул через низкий бортик, глухо стукнув по полу подошвами ботинок, и сказал: – Пока нет. Такасуги Шинске. Хиджиката стоял к нему вплотную, еще полшага – и мог бы дотронуться до его ресниц губами, если бы захотел. – Вот как, – произнес Такасуги. Он чуть задирал голову, чтобы смотреть Хиджикате в глаза, и выражение его лица было странным. – Надеюсь, я не отвлек тебя от работы. – Такие, как ты, и моя есть работа, – усмехнулся Хиджиката. – Снова двусмысленность, – отметил Такасуги. – Ты даже не спросил мой номер телефона, так что часть твоей работы я сделал за тебя, учти это. – А ты бы дал? – спросил Хиджиката. Уточнил: – Номер. Такасуги тихо фыркнул. Юката на нем была такая же фиолетовая и такая же богатая, как в прошлый раз, только с другим расположением цветов и с птицами вместо бабочек. – Ты всегда так одеваешься? Когда мы познакомились, ты выглядел попроще. – Так сложились обстоятельства, – пояснил Такасуги. – Одежда испортилась, надел что было. – И меч, наверно, сломался тогда же. – Хиджиката скользнул глазами по распахнутому, точнее, едва запахнутому вороту: резкие линии ключиц, кожа на груди покрылась пупырышками от прохлады. Меч торчал из-за пояса – тот самый, без цубы. – Починил? – Да. Понес к кузнецу, как только мы разошлись, – сказал Такасуги и отодвинул сёдзи. – В Эдо хорошие кузнецы. Может, уже зайдем? Тут холодно. – Часто бываешь в Эдо? – спросил Хиджиката, стягивая ботинки. Остановил взгляд на голых ступнях Такасуги, стоявшего на досках босиком. Мутное напряжение расползалось по телу, как алкогольная хмарь. От Такасуги пахло табаком, совсем чуть-чуть – сакэ. – Раз на раз не приходится. Они вошли внутрь, и Такасуги задвинул сёдзи – деревянные рейки ударились друг о друга с негромким звуком, отгородив просторную комнату от остального мира слоем полупрозрачной бумаги. Тут же вспомнилась фраза из какой-то передачи про дикую природу: два хищника не уживутся на одной территории. Фантомное ощущение рукояти кольнуло правую ладонь. Стол был накрыт, но в доме стояла тишина и не ощущалось ничьего присутствия. Свет, судя по всему, горел только здесь. Хиджиката сел за стол, вытащил сигареты. – Позавчера в районе портовых складов было убито трое наших парней, – сказал он, прикуривая. – Ты имеешь к этому какое-нибудь отношение? Такасуги, набивавший кисэру, посмотрел исподлобья. Когда он улыбался, ямочки появлялись только на одной щеке – левой, будто для симметрии, компенсируя отсутствие глаза. Это казалось притягательным. – Если я скажу, что никакого, – произнес он с расстановкой, – ты поверишь? – Почему нет, – ответил Хиджиката. – О. А не слишком ли много доверия так сразу? – Да нет. Просто я уже во всем разобрался и знаю, что ты ни при чем. Такасуги прищурился, сунул мундштук в рот, перекрутил в руке зажигалку и поинтересовался: – Зачем тогда спрашивать? – Хотел посмотреть, как ты выглядишь, когда говоришь правду. – Скорее всего, как обычно, – предположил Такасуги, мешая слова с дымом. – Я же прямой, как жезл. Хиджиката затянулся и, скруглив губы, выпустил кольцо дыма. Оно поплыло вверх. Такасуги поднял голову и выдохнул вдогонку длинную тонкую струйку, явно метя в его центр. – Двусмысленность, – заметил Хиджиката. – Точно. – Знаешь, я по-другому тебя представлял. – Да? Любопытно, как именно, – Такасуги задумчиво почесал подбородок. – Наверное, я твердил что-нибудь пафосное. Убьем продажных псов правительства, изгоним чужаков, построим светлое будущее своими руками, вперед, что-то вроде этого. – Многие патриоты таким страдают. – Что ж, реальность не всегда соответствует нашим представлениям, – серьезно сказал Такасуги, – но все равно чаще всего мы видим только то, что хотим. Ну как, пафосно получилось? И, кстати, я не патриот. – Ну надо же, – Хиджиката приподнял брови, демонстрируя удивление, которого не испытывал, но, не удержавшись, хмыкнул. – И чего ты хочешь? – Не чего, а кого, – поправил Такасуги. – Тебя. Снаружи ветер шумел в голых ветках. Хиджиката втянул полные легкие дыма – пальцы обдало теплом от тлеющей бумаги. – Ты ничем не болеешь? – спросил он, впечатывая окурок в пепельницу. Такасуги отложил кисэру, уголки его рта дернулись вверх, снова показав ямочку на левой щеке. – Умеешь ты сбить романтический настрой. Нет, я же говорил, что абсолютно здоров. Хиджиката потянул узел шейного платка. – А футон есть? Здесь не слишком-то тепло, не люблю мерзнуть, когда трахаюсь. – Не замерзнешь, – пообещал Такасуги. Футон нашелся в соседней комнате, уже расстеленный. Такасуги высвободился из одежды быстрее – ее было слишком мало, чтобы потратить на раздевание больше нескольких секунд, юката скользнула на пол пестрой лужицей, как сброшенная змеей шкура. Под юкатой оказались фундоши и много шрамов. Фундоши без промедления последовали на пол за юкатой. Он сел на футон, глядя, как Хиджиката расстегивает рубашку. Спросил: – Предпочитаешь сверху или снизу? – Без разницы, – ответил Хиджиката, свернул рубашку и положил поверх уже свернутого мундира. Такасуги наблюдал – его глаз был похож на гладкий, отполированный до блеска камень, выброшенный на берег штормом и скучающий по морю. – Тогда разберемся по ходу. Хиджиката стянул брюки и трусы, сел рядом. Горячая ладонь легла на поясницу, горячее дыхание влажно пощекотало шею – Хиджиката вздрогнул, повернул голову, встречая губы Такасуги. Тот целовался так же, как в прошлый раз: ресницы были плотно сомкнуты. Хиджиката придвинулся еще ближе, провел рукой по щеке Такасуги, задел повязку. Контраст между шершавым бинтом и кожей навел на мысль о том, как бы это было – потереться о его лицо членом. Возбуждение ударило в голову, мягким теплом разлилось в затылке, Хиджиката шумно втянул воздух ноздрями и на мгновение отстранился, пропустил между пальцами гладкие пряди, сжал и потянул. Такасуги приподнял веко, его взгляд блуждал, а рука выписывала по спине Хиджикате щекотные круги. – Давно не приходилось ждать третьего свидания, чтобы потрахаться, – сообщил он, прерывисто выдыхая гласные. – Ты сложный. Хиджиката фыркнул, снова прижался, скользнул губами по чисто выбритому подбородку, широко лизнул под челюстью. Ощутил, как под кожей бьется жилка. Такасуги положил другую руку ему на грудь, царапнул мозолями сосок и медленно повел ладонь вниз, заставляя мышцы живота поджиматься, а дыхание – застревать в горле. – Ляжем, – сказал Хиджиката, – а то у меня уже шея затекает. И, не дожидаясь ответа, потянул Такасуги за собой на футон. Вздрогнул, прижавшись спиной к прохладной простыне, но Такасуги навалился сверху теплой тяжестью и слегка прикусил ему нижнюю губу, прежде чем засунуть язык глубоко в рот. Хиджиката огладил его спину, от лопаток вниз, повторив пальцами контуры попавшихся под руки шрамов, помял поджарые ягодицы. По позвоночнику будто текло растопленное масло, но прохлада все равно отвлекала. Хиджиката пошарил сбоку, нащупал одеяло и, не прекращая двигать языком, принялся натягивать его поверх Такасуги. Тот издал странный полузадушенный звук и привстал на локте, весело блестя глазом и зубами. – Мы будем трахаться под одеялом? Серьезно? – Сказал же, не люблю мерзнуть. – Я тебя согрею, – Такасуги приподнялся выше, Хиджиката почувствовал прикосновение его члена к животу. – На тебя слишком приятно смотреть. Ты же толком не смотришь, мог бы сказать Хиджиката, а если и смотришь, то не на меня – на что-то другое, что видишь во мне, как в телевизоре. Но он пришел сюда не ради задушевных разговоров, так что сказал: – Зачем смотреть? Просто делай, – и схватил Такасуги за член. Мягко сжал, продернул в кулаке, провел большим пальцем по головке. Такасуги издал длинный шипящий звук, наклонился и ощутимо куснул за плечо, и это было пронзительно хорошо, так хорошо, что Хиджиката не сдержал стона. Такасуги на секунду замер, потом тихо и как-то ласково усмехнулся прямо в ухо: – Ладно, под одеялом так под одеялом. Он качнул бедра навстречу – Хиджиката ухватил и свой член тоже, сжал оба, притиснув их друг к другу, одинаково горячие и напряженные, и Такасуги застонал вместе с ним. Хиджиката облапал его за ягодицу свободной рукой, надавил, чувствуя, как теплеет кожа под пальцами. Воздух под одеялом нагревался, простыня начинала липнуть к спине; Такасуги покусывал его ухо, толкал внутрь кончик языка и втягивал в рот мочку. В теле растекался жар – Хиджиката шумно вздохнул, расслабленно перекатил голову набок. – Я хочу тебе вставить, – шепнул Такасуги, просовывая ладонь ему под задницу. Хиджиката напоследок еще раз двинул рукой по членам, вырвав стон и из него, и из себя, а потом сказал: – Валяй. – Где-то тут должна быть смазка, – пробормотал Такасуги, выпростал руку из-под одеяла, впустив снаружи прохладу. – А ты неплохо подготовился. – Хиджиката недовольно поерзал, и Такасуги, ухмыльнувшись, прижал холодный тюбик к его боку. – Да блядь! Такасуги снова хмыкнул. Взгляд у него был задумчив и далек. Хиджиката немного по-другому это представлял – грубее, болезненнее, нетерпеливее, с искусанными до крови губами и россыпью синяков по всему телу, но укусы скорее поддразнивали, чем действительно причиняли боль, пальцы чаще гладили, чем сжимали, а нетерпеливость затушевывалась плавностью; и все вместе оно слилось в тягучий, иссушающе приятный ритм. С мужиками Хиджиката обычно предпочитал жестче, но с Такасуги этот ритм казался таким органичным, будто они уже трахались раньше и успели найти самый подходящий – а контраст с недоверием, пропитавшим воздух, делал ощущения еще острее. – Почему в этот раз ты согласился? – спросил потом Такасуги. Он лежал на животе, подперев локтем голову, и волосы свесились ему на лицо, загородив глаз тенью. Бедро, липкое от испарины, прижималось к бедру Хиджикаты. – Тебя во мне привлекает только то, что я террорист? – Ты еще тарелки побей, – посоветовал Хиджиката, – чтобы как в дораме. – Не думал, что это могла быть засада? – Думал. Но решил, что вряд ли. – Почему? – Интуиция. Такасуги засмеялся: – Любопытные, должно быть, вещи творятся в твоей голове. – В твоей тоже. – Тебе же платят за то, чтобы ты защищал всяких чинуш от таких, как я. Или ты решил отвлечь мое внимание сексом? Оригинальный метод. Хотелось курить, Хиджиката дотянулся до мундира, вытащил сигареты и карманную пепельницу. – Дай мне тоже, – сказал Такасуги. – Оставил табак на столе. – Не очень-то предусмотрительно, – поддел Хиджиката, протягивая пачку. – Мне нет дела до чинуш, я здесь не из-за денег. – Я не сомневался, – Такасуги вытряхнул сигарету, неплотно сжал губами фильтр. – Если бы тебе нужны были деньги, ты бы мог стать… ну, допустим, порноактером, ты быстро сделал бы себе имя. Или любовником какой-нибудь богатой вдовы. Ему шло быть без своих цветастых тряпок, с обычной сигаретой вместо кисэру. – Ты любишь поговорить, – заметил Хиджиката и подумал, что их, наверное, вполне могли бы принять за братьев. – Или просто редко выдается возможность? Такасуги посмотрел внимательно и цепко. – И все же интересно, – сказал он после секундной паузы, – что ты видишь, глядя на меня? На плече у него было три родинки, выделявшиеся на бледной коже ярко, как чернильные пятна. Немного костлявый, но тогда, в чайном доме, он ел с аппетитом, да и кость – широкая. Возможно, от природы он должен был быть массивнее, но что-то сушило его изнутри, делало похожим на трос, свитый из хорошо просмоленных волокон. – А ты? – спросил Хиджиката. Такасуги наклонил голову набок, чуть отодвинулся, будто разглядывал драгоценный экспонат в музее. – Ты красивый, – сказал он наконец. – Даже слишком красивый. И глаза эти. Хочешь, я посвящу им стихи? Хиджиката фыркнул. – Давай лучше еще раз трахнемся, как докурим. Такасуги был не против. ○○○ Они встречались урывками – в среднем раз в пару месяцев. Закрывались в каком-нибудь уединенном месте, пили, ели, курили и трахались – и никто из них, конечно, не принимал это всерьез. Хиджиката принимал всерьез только Шинсенгуми, Такасуги же на первый взгляд не принимал всерьез ничего, да и на второй тоже. Потом, правда, в глаза все же начинали бросаться кое-какие мелочи. Иногда в его движениях проскальзывала такая невозможная, такая сумасшедшая нежность, что она могла бы резать наживую, если бы Такасуги дал ей волю. Возможно, однажды он воспринял что-то слишком всерьез, настолько всерьез, что с тех пор его больше ни на что не хватало, но Хиджикаты это не касалось – да и, если честно, было неинтересно. В конце концов, он не из тех, кто подбирает на дороге потерянные кем-то вещи, и сам он тоже не потерянная вещь. Зато интересно было посмотреть на Такасуги без его вечной повязки. Она постоянно привлекала взгляд, заставляя гадать, что под ним спрятано. Когда они занимались сексом лицом к лицу, Хиджиката представлял то шрам, то красный лазер, как у Терминатора, то шаринган, иногда высказывая предположения вслух; где-то на шарингане он начинал смеяться, и Такасуги, мстительно скалясь, сжимал его внутри себя или резче двигал бедрами – в зависимости от того, кто был сверху. Когда Хиджиката перестал предполагать и просто спросил, Такасуги все-таки снял повязку. – Странные у тебя вкусы, – ехидно сказал он, развязывая узел. – Наверное, однажды ты случайно подрочил на отчет криминалистов, и тебе понравилось. – Однажды я подрочил на фотку из твоего досье, – хмыкнул Хиджиката, – специально. Он смотрел, как распускается узел, как белая полоска скользит между жилистыми пальцами, разматывается слой за слоем, и чувствовал, как тяжелеет член – даже в поясницу отдавало горячей волной. Судя по всему, это отразилось на его лице – Такасуги скосил глаз, моргнул, насмешливо сказал: – Извращенец, – и наконец уронил бинт на футон. Хиджиката, невольно сглотнув, придвинулся, отвел волосы с его лба, чтобы лучше видеть, и сказал: – Я думал, у тебя тут шрам. Шрама под повязкой не оказалось. Было прикрытое запавшее веко, чуть вывернутое. Неровно пушащиеся ресницы, совсем светлая, не тронутая загаром кожа. – Видишь, никакого шарингана, так что ты проспорил, – напомнил Такасуги, – и должен мне отсос. Хиджиката обвел пустую глазницу кончиками пальцев. Бровные волоски топорщились, примятые бинтом, и от них было щекотно. Во рту стало совсем сухо. – Отсос – не проблема, – хрипло выдавил он. – Хоть два. Пальцы будто сами собой соскользнули с надбровной дуги, осторожно коснулись века, приподняли, открыв пустоту. У Такасуги напряглись плечи, и Хиджиката отстраненно подумал, что сейчас тот, наверное, пробьет ему в челюсть, но в следующую секунду Такасуги расслабился, губы шевельнулись в улыбке, будто он увидел что-то забавное. Провал глазницы выглядел на его лице чужеродно – и поэтому притягивал внимание. Хиджиката смотрел на нее, и ощущение было такое, будто он заглянул в колодец безлунной ночью. Темнота, наполненная тупой тоской. Мысли расплылись вязко и хаотично. Память закрутила в мозгу картинки – тусклые, подернутые мутной дымкой времени. Огонь. Кровь на руках. Кровь на лезвии. – Наверное, тут живут твои демоны, – сказал Хиджиката. – Демон, – ответил Такасуги и наконец отстранился. – Ну все, хватит. Хиджиката опустил руку. – Демон? – Один демон, – Такасуги указал на пустую глазницу, – живет вот здесь. А здесь, – он положил руку на грудь, – еще один. Выходит, в этой комнате сейчас три демона, включая тебя. Он засмеялся и лег на спину, разбросав руки и запрокинув голову. Хиджиката посмотрел на его горло, опустился следом и несильно прикусил кожу над кадыком, а потом поцеловал в отсутствующий глаз. Веко под губами было мягким и теплым. Такасуги ощутимо вздрогнул и произнес вполголоса: – Кажется, мы слишком много выпили. – Может быть, – отозвался Хиджиката и подхватил его под бедро, устраиваясь между ног. – Ты вроде бы собирался мне отсосать. – Я и сейчас собираюсь. Не трогай себя, и сможешь кончить мне в рот. Судя по слюдяному блеску в глазу, Такасуги этот вариант вполне устраивал. Хиджиката наклонился, чтобы оставить ему большой засос над ключицей. В поле зрения попали их мечи: они всегда лежали рядом с футоном, так, чтобы можно было легко дотянуться. Дань привычке, вызов и напоминание одновременно. Позже Хиджиката задремал, но удушливое ощущение чужого взгляда выдернуло его из сна. Такасуги заметил, что он проснулся, и прикрыл глаз, не снимая улыбки. – Пялиться на спящих – это тоже довольно странные вкусы, – пробормотал Хиджиката, потер лицо. Нашарил возле себя телефон, прищурился на дисплей: половина четвертого, можно было поспать еще с час, прежде чем возвращаться в штаб. – А спать рядом с террористом – это верх неприличия для полицейского, – ухмыльнулся Такасуги. – Знаешь, мне даже обидно. Я же могу убить тебя, пока ты спишь. Неужели ты в этом сомневаешься? – Нет, – честно ответил Хиджиката, подперев рукой голову. – Просто я сплю очень чутко. Такасуги посмотрел на него, задумчиво поджал губы. – Наверное, тебе даже хочется, чтобы я захотел тебя убить, – предположил он. – Ты ждешь этого, как десерта. А все почему-то считают, будто это я псих. – А разве нет? – Точно, не самая удачная фраза получилась, – решил Такасуги с нарочито сокрушенным видом. – Надо было сказать «только» вместо «это». Будто только я псих – так лучше? Снова этот треп ради трепа – впрочем, Хиджикату он не раздражал, слушать было даже интересно и в какой-то мере возбуждающе. Негромкий голос, мягкие, обволакивающие интонации. Такой опасный под безмятежным фасадом – и такой проницательный. Неудивительно, что за ним шли: люди любят тех, кто их понимает. Блеск его взгляда напоминал заманчивое горение фонарика-удочки. – Для тебя трахнуться со мной – это как сходить в парк аттракционов, – продолжал Такасуги, – на что-нибудь адреналиновое. Ты склонен к разрушению. Нашел себе место, где тепло и хорошо, и прячешь клыки, но с этой потребностью ничего не поделать. Пока он говорил, Хиджиката прикуривал сигарету – в зажигалке заканчивался газ, и с первого раза не получилось. – Что за пафос, – фыркнул он и выпустил дым через ноздри. – Не мешай мне держать имидж, – Такасуги пихнул его ногой, потом наклонился, почти коснувшись носом виска. – Не мешай мне курить, – тем же тоном ответил Хиджиката, отводя сигарету в сторону. – Ты недоверчивый и расчетливый, – каждое сказанное слово застревало в волосах теплым выдохом, – но при этом слишком рисковый. Будь осторожнее, иначе все может пойти наперекосяк, и сожаления сожрут тебе глаза. – Не зарывайся, – ровно произнес Хиджиката. Кусочек пепла с сигареты упал на пол. – С тобой здорово трахаться, но это не значит, что я не захочу прикончить тебя прямо сейчас. – Захотеть и суметь – разные вещи, – заметил Такасуги и отстранился. Хиджиката поднес сигарету ко рту, глубоко затянулся и добавил: – Если все-таки захочу, то второго отсоса, который я остался должен, тебе в любом случае не видать. Такасуги рассмеялся. – Ну нет, это меня не устраивает. Сколько у нас еще времени, около часа? – Ага. – Можно успеть даже больше, чем отсос. – Это точно. ○○○ Они вышли на улицу, когда воздух еще не начал светлеть. Вдали горели фонари, со стороны залива ветер нес тонкий нервный запах моря. Темная пустота неба была разбавлена холодным голубоватым сиянием Терминала. Такасуги на секунду задержал на нем непроницаемый взгляд, затем посмотрел на Хиджикату. – Приятная была ночь. Хиджиката кивнул, достал сигарету. В пачке осталось всего несколько штук. – Не попадайся мне, когда я на работе, – сказал он и тут же осознал, что ошибся в выборе слов. Такасуги криво улыбнулся и ответил: – Не беспокойся, я приезжал по личному делу. Снова нужно было починить меч. Я же говорил, в Эдо хорошие кузнецы. Лучше, чем в Киото. Хиджиката зажал сигарету в углу рта, сунул руки в карманы, щурясь от ветра. В груди неловко ворочалось тянущее мутное чувство, похожее на то, что испытываешь, сталкиваясь во сне с самим собой. – Может, еще увидимся, – добавил Такасуги. В этот раз они улыбнулись оба. Они одинаково хорошо понимали, что последней эта встреча не станет. Когда они встретятся в последний раз, то хотя бы один из них потом больше никогда никуда не сможет вернуться. Так что им обязательно придется увидеться вновь – и видеться до тех пор, пока не наступит эта последняя встреча, которая доведет все до логического конца. Пожалуй, ждать осталось не так много: они уже слишком близко друг к другу подошли. Потом Хиджиката шагал по освещенной фонарями улице. Справа тянулись витрины магазинов, его блеклое отражение перетекало из одного стекла в другое – только позумент мундира выделялся ярким золотом. Память почему-то проматывала перед глазами один и тот же момент: узор на хаори уже не видать, а вскинутая рука все еще белеет в предрассветной темноте. Мысли в это время суток движутся вяло и бестолково; и все-таки, – думал Хиджиката, – можно ли идти по светлой дороге, если темная сидит внутри? Но тут впереди весело заморгала вывеска круглосуточного магазина, и он вспомнил, что надо купить сигарет.

@темы: Кихейтай, фик: авторский, Joui Wars - 2015, Романс

Comments

[Корю]

Ох, дорогой автор, как же вы мне додали Уже давно не было так хорошо. Потрясающий фик, потрясающе получился пейринг Диалоги Такасуги и Хиджикаты описания намёки на то, что мы знаем, а Хиджиката - нет Очень кинковый секс, очень понравилось, что всё случилось не сразу, очень понравился фанон на Хиджикату и то, каким его видит Такасуги. Всё просто идеально, спасибо

«Так да или нет? =_\\».

Такасуги уже тогда был знаком с Сасаки?

а потом поцеловал в отсутствующий глаз. Веко под губами было мягким и теплым.

обожаю

[Автор ДВ]

Корю,

Ох, дорогой автор, как же вы мне додали

Автор думал о вас в процессе счастлив, что получилось додать, спасибо за сердечки

Такасуги уже тогда был знаком с Сасаки?

Кто знает Такасуги и айфон - в любом случае ОТП
Очень рад, что текст понравился)

[Корю]

Автор думал о вас в процессе

[Кэр Ри]

Очень понравилось, какие они прекрасные получились, спасибо!

– Один демон, – Такасуги указал на пустую глазницу, – живет вот здесь. А здесь, – он положил руку на грудь, – еще один. Выходит, в этой комнате сейчас три демона, включая тебя.

[Автор ДВ]

Кэр Ри, спасибо за отзыв! Рад, что вам понравилось)

[ronron chat]

тот самый случай, когда в процессе чтения сначала замечаешь стилистику и думаешь: о, очень красивый фик, интересные неизбитые метафоры, кинковые моменты, приятные фаноны, а потом дочитываешь до конца, и оно пробивает эмоционалкой так, что приходится отойти от компьютера, чтобы попить воды или покурить. образный язык автора - это действительно что-то потрясающее. всё складывается в общую картину, ни одной лишней детали, каждое слово работает на фабулу. очень порадовали отсылки как к канону, так и к историческим событиям. такахиджи прекрасны, хотя я не фанат пейринга, и ещё очень здорово, что текст - это их диалог, и слова других персонажей переданы косвенной речью. такагины, хоть и очень закадровые, тоже прекрасные, на моменте с белыми карпами прямо пробрало. спасибо автору за замечательный текст

[J.Jey Will]

Очень красивый и чувственный текст! *_*
Положу в копилку лучшего, буду перечитывать. Прям всё так нравится вообще: и темп повествования, и ситуации, и взаимоотношения персонажей.

[Автор ДВ]

ronron chat, ого, спасибо за такой подробный и теплый отзыв рад, что понравилось, да еще не-шипперу))

на моменте с белыми карпами прямо пробрало.

Приятно слышать, с этого образа весь фик и начался)

J.Jey Will, здорово, что вам понравилось большое спасибо за отзыв!)

[Marlek]

Какое же оно ...гипнотическое

– Вдовы – это не ко мне, – ответил Тани и почему-то хмыкнул.

Это точно, нечего повторяться

Хиджиката представлял то шрам, то красный лазер, как у Терминатора, то шаринган

Автор на шарингане спалил ноосферу, или вот просто подсмотрел одну из моих идей, или оно так и смотрится, ахаха

Прекрасный фик, очень чувственный и красивый, спасибо большое

[Автор ДВ]

Marlek,

или оно так и смотрится, ахаха

Да, наверное, в этом дело
Спасибо за отзыв здорово, что текст понравился)))

[Rin-ne]

фик просто прекрасен
вот уж и правда, додали по всем статьям. Понравилась стилистика, сюжет, невероятно вхарактерные герои и неторопливое развитие их отношений.
На самом деле, после прочтения осталось столько эмоций, что я их сейчас даже передать не могу. Пойду лучше, перечитаю)
Автор

[Автор ДВ]

Rin-ne, спасибо за отзыв, автор очень рад здорово, что вам понравилось))