камелии распустятся на твоём достоинстве.

[хрупкий мотылёк вселенского пиздеца]

Название: Без дна Автор: хрупкий мотылёк вселенского пиздеца Бета: хрупкий мотылёк вселенского пиздеца Размер: мини [1028 слов] Персонажи: Сакамото Тацума|Такасуги Шинске, Саката Гинтоки Тема: юмор Жанр: UST Рейтинг: PG-13 Саммари: «Каждый проходит в развитии своего мировоззрения несколько ступеней. Первая: больны все». © Примечание: незаметная невооружённым глазом цветовая AU На шестой час, что они околачивались в лавке торговца тканями, Тацуме подумалось: пресловутый чёрный зверь Шинске – не иначе как ворон. Оставался ещё, конечно, вариант с драконом, но для дракона тот был мелковат, а вот для ворона в самый раз – нахохлился, зыркнул исподлобья. Волосы в полумраке подсобки казались почти чёрными. – Шинске, – шёпотом позвал Тацума, – что мы здесь делаем? Шинске не ответил, продолжая ворочать тяжёлые рулоны ткани. Люминесцентное шитьё бледно поблёскивало и поражало воображение – с летальным исходом. Тацума отступаться не собирался. – Вот это вот что, тест, как его, мата... шахахаха... да понял ты, да скидка на сто процентов, что понял. Нет, серьёзно? Журавлики? На них шаттл с денебианского крейсера не приземлялся часом? А это? Это нервная система журавликов? Схема процернарского метрополитена? А это что ещё за лямбда? Какая космея, что украшает – устрашает она... Пойдём выпьем, а? А, мы уже... ну так ещё выпьем! Консерваторство твоё помянем, земля ему прахаха... А всё-таки рука у Шинске даже по пьяни была тяжёлая. – Я, – он остановился, мотнул головой, отбрасывая с лица волосы, – тебя, между прочим, с собой не звал. Тацума коротко хохотнул, потёр гудящий затылок. Засмотрелся на линию горла, скользнул по вырезу кимоно, зацепился за небрежно завязанный оби: пальцем поддень – размотается, распахнётся. – Дались тебе эти тряпки, – пробормотал он, подаваясь ближе, – ты же у нас по суми-э, ханакотоба; космеи, что там космеи – космос? Зачем тебе инопланетная дурь, люминесцентные шелкопряды, мало ли, чем их там кормят, может, радием... А! И Хагакурэ, Хагакурэ – это главное, особенно та часть про искусство, что же там котобалось... – Искусство, – иронично заметил Шинске, отступив на шаг, – это взрыв. – Взрыв мозга? – смиренно спросил Тацума, – мозгу – хана? У Шинске в глазу разверзлась бездна сочувствия, она влекла, как чёрная дыра, напоминала космическую пустоту, и Тацуме казалось, что шептала: у тебя вместо серого вещества окаменелость, дуб времён палеолита, – а, может, не палеолита, да какая к звёздам разница, когда кожа такая гладкая, такая горячая; нет, не окаменелость – пыль, атомы, да нечего уже взрывать, незачем, он и так... Шинске повёл плечом, сбрасывая его ладонь. – Иносказательно, – снизошёл пояснить он. – Взрыв. Кульминация эстетического напряжения. Возьмём, к примеру, моё кимоно... – У меня, – Тацума сгрёб его в охапку, – сейчас тоже кульминация наступит, какое кимоно, зачем тебе вообще кимоно, зачем возьмём, возьмём, к примеру, тебя. – Кимоно, – сказал Шинске, выворачиваясь, – это душа самурая. – Что ж она у тебя вечно нараспашку? – легкомысленно ляпнул Тацума. На следующую встречу Шинске, чтоб его, вот бы его, пришёл в поддетом под кимоно джубане, да ещё и хаори сверху накинул. Тряпок на нём было, на вкус Тацумы, многовато. Когда он попытался это исправить, Шинске выдернул у него из пальцев отворот и заметил, что нечего лезть ему в душу. Трёхслойную, между прочим. – Как Б-52? – восхитился Тацума. – Воспылай же, я изопью! – Как Стратофортресс, – с достоинством ответил Шинске, не особо-то воспылав. Потом они пили Б-52, Б-52 горел, горел какой-то квартал, да и весь город мог гореть синим пламенем, Тацума не заметил бы, у него по левую руку полыхало зелёное, дикое. – Какая жалость, – саркастично сказал Шинске, он глядел на огонь, на тела, проплывая мимо. Какая жалость, молча согласился Тацума, что не осталось ни капли, что ты ни капли не поддаёшься, не подаёшься, как искорёженный взрывом шлюз отсека, в котором заканчивается кислород, и лёгкие жжёт – вдохнуть бы. – Какая жалость, – продолжил тот, – что у фейерверков не тот эффект. Я взорвал бы Гинтоки – казалось бы, что над ним расцвела немофила, а потом увяла, поблёкла, осыпалась в небытие. Или всё-таки дракон? Огнедышащий – горячее дыхание, срывающееся с губ, горячие штучки в грузовом отсеке, любой бы потерял от таких голову, да что там, и всё остальное потерял бы тоже, гейм овер на атомарном уровне. Шинске лежал на дне лодки, а сакэ вертело небом, как хотело: под ним, внизу, на дне неба, расстилалась, вспыхивала гора цветочного филигранного золота, тая в отражениях на воде. Тацума навалился, вклинил колено меж бедёр, небо дёрнулось, плеснуло, выбросило его наружу, он забарахтался. – Ты, – лениво протянул Шинске, – лишён добродетельной ненавязчивости. Баран поддатый. – Отрадна дата? – Тацума уцепился за борт лодки, гадая, что нынче за мацури. Шинске ударил – метил по пальцам своей тяжёлой рукой, попал – ещё бы он не попал. Течение занесло Тацуму под сень моста, в безысходность. – Такие дела, – он уронил голову на все шесть столов разом, попытался поднять, уронил снова. Расхохотался. – Я это, подумал, поди я всё не так... надо эти, как их, депоненты... деференты, инсургенты, нет, не то, он же не то, что мы с тобой, по-простому, у него зверь, мацури, фейерверки, подрыв правительственного аппарата, вообще подрыв... ты представляешь, тряпки, километры тряпок, хватит Солнечную обернуть, да у галактических айдолов меньше тряпок. И он мне говорит: представь, если бы конец света был шёлковым полотном; говорит: я сотку его, сошью из него кимоно, на спине будет ад, на спине будет Эдо, багровый и чёрный, мягкие золотые нити. Говорит: я хотел бы свернуть этот мир, как рулон ткани, взрезать, выкроить под себя, ну что мне с ним делать, Кинтоки, он же совсем того. Осенью не носят кимоно с космеями, весной – с умэ, аманто развели люминесцентных шелкопрядов, спрос не рождает предложение. Что мне ему сказать, а? Такое, чтоб с эффектом, как от фейерверка, чтоб так, я, значит, прихожу и такой задвигаю оферту: твой чёрный зверь похож на, на что он похож, Кинтоки? И короче всё, я получаю акцепт. На что он похож, не решу никак. Они такие, Кинтоки, они чёрные и летают. Который из двух? С клювом или пых, пых? Пшуууух. Как крокодил, но другой. – Пиздец, – сказал Гинтоки, закрывая лицо ладонью. – О, – обрадовался Тацума. – Это, – час спустя пытался объяснить он Шинске. – У тебя, там. Чёрное. Пиздец. – Ты прав, – неохотно признал тот, помолчав, – достоинство самурая не менее важно, нежели душа. Он опустошил токкури, сбросил с руки, остановился у лавки торговца тканями – да сколько их было в Эдо, оккупировали они его, что ли. Над дверью звякнули колокольчики. – Эй, старик, мне бы отрез ткани на фундоши. Тацума обречённо приложился лбом о притолоку, и что было после – уже не помнил. Название: Крамер и Крамер Переводчик: хрупкий мотылёк вселенского пиздеца Ридер и эдитор: хрупкий мотылёк вселенского пиздеца Оригинал: Kramer * Kramer © Sudako Land [North Dakota] Пейринг: Такасуги Шинске/Кацура Котаро Тема: юмор Рейтинг: PG-13 Количество страниц: 7 Саммари: «...эй, Зура...» © Примечание: в названии содержится своеобразная отсылка к этому фильму Скачать архив | 3.09 МБ

@темы: Такасуги, Юмор, фик: авторский, додзинси, Joui Wars - 2013

---

Сакамото, юмор

[Ahahaman]

Название: Саччо
Автор: команда Сакамото
Размер: драббл (832 слова)
Персонажи: Сакамото, Кацура, Сайго
Рейтинг: G
Задание: юмор
Краткое содержание: Сакамото предстоит помирить мадам Сайго и Кацуру

Всё началось с того, что к Сакамото пришёл Кусака Хэйсуй и попросил о помощи.
Если точнее, Кусака раненым лосем вломился в хост-клуб, где Сакамото в десятый раз заказывал для Рё Нарасаки какой-то особо дорогой коктейль, и взревел:
- Спасите командира от этого пидораса!
- Ты бы потише, - дружелюбно посоветовала ему Рё. - А то мадам Сайго явится и пахать тебе на него, пока не извинишься. Он у нас кого угодно нагнёт во имя толерантности всех ко всем, сам знаешь.
- Да мне всё равно! - Кусака стукнул кулаком по столу и только сейчас стало ясно, насколько тот пьян. - Я за себя не боюсь! Я за командира! Горой! Даже в трансвеститы! А его...

Сакамото переглянулся с Рё: обоим было ясно, что Кусаку надо было нейтрализовать до того, как явится Отаэ-тян и устроит погром во имя наведения порядка.
- Давай по существу. Что такого мадам Сайго сделал с этим... Кацурой?
- Переодел в бабьи шмотки.
- Он это со всеми делает, не заморачивайся.
- Да, но командир там уже третью неделю!
- Ну, может, ему понравилось.
- Это не может никому понравиться! Его заставляют стоять на холодном ветру в женском платье и зазывать клиентов!
- Зато патруль его в таком виде ни за что не узнает и не остановит.
- Это женское платье - китайское!
- А вот это уже довод, пожалуй... - Сакамото решительно допил коктейль. - Рё, милая, я на тебе обязательно женюсь, но не сегодня. Сегодня мне придётся... - и он оборвал сам себя на половине тоскливого стона.
«Мне придётся улаживать разногласия между трансвеститом и транссексуалом».

***

- Давайте ещё раз. Чего вы от него хотите, мадам Сайго?
- Я хочу, чтобы он перестал позорить моё заведение!
- Поэтому выставляете его зазывалой? - Сакамото начал понимать, что чего-то не понимает.
- Поэтому я его прогоняю, а он снова является! И стоит в своём чудовищном китайском платье инопланетного пошива!
- Клиентов распугивает, - покивал один из официантов.
- Так, хорошо. Зура, почему ты распугиваешь клиентов мадам Сайго?
- Потому что внутри я прекрасная женщина! И я не Зура, а Кацура, - несколько раз взмахнул ресницами тот.
Нельзя было отрицать, что в красном китайском платье, накрашенный и с укладкой он выглядел премило, но Сакамото не ощутил ничего, кроме внезапной жалости к старому товарищу.
- Так. И, поскольку ты женщина, ты здесь ищешь родственные души?
- Да! А они меня гоняют.
- Потому что он распространяет брошюрки про своих проклятых Джои и таскает с собой свою уродскую утку!
- Это не утка, а Элизабет!

Разбирательство шло уже второй час.
Как выяснилось, стоять зазывалой Кацуру никто не просил, это он сам выбрался из подвала, где его закрыли, чтоб не мешал, и решил проявить инициативу.
При этом он был не прочь прекратить самодеятельность, но только если мадам Сайго разрешит ему наравне с прочими обслуживать клиентов.
При этом Джои настаивали, чтобы командир был одет, как положено благородному самураю, хоть и трансвеститу, а не в галактический ширпотреб.
Мозги потихоньку закипали, и Сакамото не выдержал:
- А давайте вы подпишете контракт! - решительно внёс он предложение. - Кацура составит список своих требований, мадам Сайго - своих, Джои - своих. Потом вычеркнем всё лишнее, и Зура останется работать в баре, но на полставки, чтобы успевать трудиться на дело революции. А в счёт трех первых зарплат, без учета премий и надбавок, вы, мадам Сайго, выдадите ему приличное кимоно.
Ещё полчаса ушло на улаживание деталей.

- Исторический момент... - благоговейно прошептал Кусака, глядя на то, как Сайго ставит свою печать рядом с печатью Кацуры.
Сакамото Тацума поспешил скрыться.
Последнее, чего бы он хотел - это чтобы его имя оказалось связано с... с этим.
И потом, Рё Нарасаки всё ещё ждала в хост-клубе.

__________________________________________________________

Название: Всегда ли смогут договориться два старых друга?
Автор: команда Сакамото
Форма: арт
Персонажи: fem!Тацума, fem!Гинтоки
Жанр: фемслэш, юмор
Тема: юмор
Рейтинг: PG-13

@темы: арт/коллаж, фик: авторский, Joui Wars - 2013, Сакамото

---

Окита, юмор

[Sougo Sadistic Fan]

Название: Работа под прикрытием
Автор: команда Sougo Sadistic Fan
Персонажи: Окита Сого, Хиджиката Тоширо, Кондо Исао
Тема: юмор
Рейтинг: R

@темы: Окита, Юмор, арт/коллаж, Joui Wars - 2013

---

Нобуме, юмор

[Mukuro, Gintama edition]

Название: Случайности
Автор: Mukuro, Gintama edition
Бета: Mukuro, Gintama edition
Размер: мини (2018 слов)
Персонажи: Нобуме, Гинтоки, Тама, Кацура, Кагура, Окита, Хасегава
Тема: юмор
Жанр: джен, юмор, экшн
Рейтинг: PG-13
Саммари: если тебе скучно в твой выходной - просто прогуляйся по Эдо
Примечания: намеки на Гинтоки/Нобуме и Нобуме/Тама

Нобуме шла по широкой людной улице и внутренне сияла ярче солнца. Естественно, по ней этого никто никогда бы не сказал, но в тот момент она хотела делиться своей радостью со всем миром. Мир наверняка бы не оценил такого порыва, но держать эмоции в себе было совершенно невмоготу.
Впрочем, даже тот, кто знал Нобуме больше года, никогда бы не уловил разницы между её обычным состоянием и теперешним. Если этот «тот», конечно, не эмпат.
Нобуме остановилась возле одного из голосистых зазывал. Тот энергично размахивал руками и громким уверенным басом возвещал о новых ласковых сотрудницах их заведения.
– У меня сегодня выходной, – важно заметила Нобуме, перед этим осмотрев зазывалу безразличным взглядом.
Тот лишь натужно улыбнулся и с деланным дружелюбием ответил:
– Рад за вас.
В этом же случае не обязательно было быть эмпатом, чтобы сообразить, насколько он её сейчас ненавидел. Понимание этого только еще больше приободрило Нобуме. Она чеканным шагом направилась дальше вдоль улицы.
Там её ждал городской парк, неизменное пристанище детей и бездомных.
И впрямь, вместе с зеленью в пейзаж добавилось несколько стариков потрепанного и весьма антиэлитного вида. Один из них сидел на деревянной лавочке, медленно, со вкусом, докуривал сигарету и грустно смотрел на облака поверх затемненных очков.
– У меня сегодня выходной, – Нобуме села рядом и тоже уставилась на небо.
– У меня тоже, – вместе со струей дыма выдохнул бездомный. – И вчера у меня был выходной. И завтра тоже будет выходной. Вся жизнь – один огромный выходной. Вот думаю, как же порой хочется устроить выходной от самой жизни...
– Могу помочь, – в руке Нобуме блеснуло заточенное лезвие. Вот оно остановилось в миллиметре от заветной сонной артерии. Старик же заботы не оценил – только резко отпрянул, быстро встал с лавочки и начал осторожно пятится:
– Знаете, я как-то сам. Ну, там веревки, стулья и все такое, – он хохотнул напоследок, развернулся и почти бегом скрылся в толпе.
Несмотря на очевидный облом, настроение Нобуме только улучшилось.

***

Раньше Нобуме не приходило в голову, что можно вот так просто бродить по городу и даже получать от этого удовольствие. Оказалось, что каменные джунгли таили в себе не меньшее количество тайн, нежели дневник пятнадцатилетней школьницы.
Особенно Нобуме привлекали темные подворотни – там без труда можно было затаится с оголенной катаной и... Наверное, другие люди тоже понимали, что в подворотнях можно легко затаится с оголенной катаной, поэтому обходили их наиболее окольными путями. Это Нобуме сообразила спустя час ожиданий. Разочарованно вложив катану в ножны, она уже решила отправиться на поиски новых приключений, как на нее налетело орущее белое пятно.
– Спрячь меня! – панически прошептал Саката Гинтоки прямо ей в ухо. – Как же я не подумал, что сегодня именно тот день, когда огнедышащий терминатор собирает арендную плату! Постой, ты... Ты же...
Пока Гинтоки, судя по выражению, усиленно пытался вспомнить её имя – перечень его знакомых в Эдо слегка перевалил за отметку «очень много» – Нобуме решила взять ситуацию в свои руки. Она не была знатоком киноиндустрии, но и тех знаний хватило для классического выхода из ситуации. Нобуме обхватила Гинтоки за шею и крепко поцеловала. Тот от неожиданности замахал руками в воздухе, но все же быстро втянулся и даже слегка её приобнял. Они закружились в неком подобии вальса, мастерски изображая страстный засос. Левым глазом Нобуме заметила стоящую рядом горничную с пылающей шваброй.
– Гинтоки-сама, вы идиот, если думали, что против меня сработает такая примитивная уловка, – говорила та.
Гинтоки в ответ только что-то замычал.
Горничная прицелилась.
Гинтоки мгновенно разорвал поцелуй, рефлекторно подватил Нобуме на руки и побежал. Они вместе убегали от пылающей праведным гневом машины для сбора ренты. Буквально пылающей.
Нобуме никогда не думала, что её будут так нести – словно невесту к алтарю. В самых глубинах её души что-то зашевелилось – может, пробуждалась надежно, почти навечно, запрятанная женственность, а может, и что-то другое. Окончательно тому пробудиться помешал противно-жизнерадостный голос справа:
– Гинтоки, ты тоже решил заниматься пробежкой по утрам?
– Как видишь, Зура. Чем же это еще может быть, как не ободряющей пробежкой? – Гинтоки сорвался на истеричный вопль – компания этого жизнерадостно фрика, очевидно, его раздражала.
–Давай за мной, я знаю короткий путь! – и они свернули в один из едва заметных переулков. Там поначалу оказалось неожиданно темно, почти как ночью, а потом...
...горячий ветер мгновенно осушил кожу даже от пота. Земля под ногами тряслась. Впереди простирался огромный бездонный каньон, а где-то вдали из незначительно возвышающейся кальдеры вулкана медленно выливалась лава. В их сторону летели и при этом пронзительно пищали безобразные кожистые твари...
– Короткий путь... куда? – стоя на краю пропасти, пораженно выдавил Гинтоки. Нобуме на его руках заинтересованно посмотрела вниз. Но, не увидев там ничего, кроме дыма и темноты, утратила к этому хоть какой интерес.
– Прости, кажется, мы не туда свернули, – извиняющимся тоном заметил Зура и резко развернулся назад.
Они забежали в одну из многочисленных пещер, темнота которой вскоре оказалась темнотой того самого переулка. Выбежав на широкую светлую улицу – судя по всему, это все заняло всего пару секунд, поскольку горничная все еще бежала позади – они устремились вдоль домов.
– Зура, что это только что было? – завопил Гинтоки, уклонясь от огненного шара. Горничная всё сокращала дистанцию.
– Я Кацура! Если не ошибаюсь, мы только что случайно порвали ткань реальности и открыли врата в потустороннее измерение.
– Какого хрена!?
– Теперь, если мы их не закроем, то в Эдо ворвутся полчища монстров и... – Зура сделал характерное движение руками, которое лучше всего истолковывалось фразой: «Нам конец!»
Гинтоки же, похоже, вспомнил, что все это время нес на руках Нобуме.
– Слушай, ты же сама бежать можешь? – спросил он у нее явно с надеждой избавиться от лишнего груза. Нобуме только подтвердающе кивнула, а потом добавила:
– Да мне и так хорошо.
Но Гинтоки, видимо, спрашивал только из подобия вежливости. В следующий же момент он осторожно опустил её на землю и сказал напоследок:
– Мне некогда с тобой носиться, иначе скоро будут нести меня. В черном гробу.
Но за эти минуты вместе Нобуме настолько прониклась его печальной судьбой, что даже украдкой пустила скупую слезу, а потом сказала почти ободряющим тоном:
– Вы бегите дальше, а я её задержу... – для большей эффектности она даже кашлянула.
– Но Тама... – своим взглядом Гинтоки мог воскрешать.
– Это так прекрасно! – рыдал в стороне Зура.
Тама тем временем приближалась. Они буквально чувствовали это кожей – воздух становился все теплее и теплее.
– Хорошо, договорились. Только не надо её резать! – напоследок быстро протараторил Гинтоки, и они вместе с Зурой скрылись за ближайшим столбом. Видимо, в их случае желание понаблюдать за схваткой превысило инстинкт самосохранения.
Нобуме же вытащила обе катаны и приготовилась во всеоружии встретить опасность.
Вот Тама уже появилась на горизонте и, приблизившись, резко затормозила. Она серьёзно посмотрела в глаза Нобуме и неживым голосом предупредила:
– Уйдите с дороги. Если Гинтоки-сама не заплатит ренту, то Отосе-сама отправит его ночевать на улицу. Я не хочу, чтобы он ночевал на улице, поэтому заставлю Гинтоки-сама заплатить ренту даже ценой его жизни.
Нобуме лишь склонила голову набок и внимательно осмотрела Таму.
– Ты же механическая? – спросила она.
Тама не ответила – встала в боевую стойку. Индикатор на рукояти её швабры уже набрал приличное количество черточек и усиленно мигал. Новый заряд огня был уже на подходе.
– Значит, всё-таки механическая, – сама для себя подтвердила Нобуме и попыталась вспомнить, как можно остановить робота. Самым адекватным решением было бы найти в ней кнопку, которая отключала бы всю систему. Кое-что вспомнив, Нобуме молниеносно подлетела к Таме, присела, одной рукой обхватила её ногу, а вторую засунула под юбку.
Где-то на заднем плане послышались крики Гинтоки: «Дура, она не чобит! На лбу кнопка, на лбу!»
Но уже было поздно: Нобуме, не сбавляя темпа, резко засунула два пальца Таме в промежность. Не меняя положения, она внимательно посмотрела вверх, на лицо Тамы, но увидела там только немигающий безразличный взгляд.
Не сработало.
Левым ухом уловив крики Гинтоки, Нобуме всё-же резко поднялась и со всей дури приложила Таме кулаком по лбу. Та в один момент прекратила подавать признаки жизни – отключилась.
Но на швабру это не распостранялось. Закончив очередной заряд, та без ведома хозяйки принялась метать огонь.
Где-то вдалеке Зура очень экспрессивно убеждал Гинтоки в том, что им еще нужно спасать мир.
Нобуме же оставалось только бежать. Против огня катаны были беспомощны.

***

Ожог на правом колене Нобуме не только выглядел весьма неприглядно – остатки кожи приобрели буроватый оттенок и покрылись волдырями – но и невыносимо болел. Это было одно из тех ранений, когда недостаточно просто подуть, чтобы притупить боль.
Как прирожденного воина, Нобуме не пугала боль, но ходить при таком раскладе оказалось весьма затруднительно.
Она сидела на входе в одну из таинственных темных подворотен. Временами мимо нее пробегали отвратительного вида чудовища, а временами – орущие от ужаса люди.
Вот и сейчас мимо пронеслось жалобно скулящее от ужаса исчадие Ада. За ним в переулок сначала ворвалось несколько пулеметных очередей, а потом и прыгающая, словно мячик, девочка в красном. Заметив Нобуме, она остановилась и недоуменно спросила:
– Нобу-чан? Что ты?..
Потом она заметила её рану.
– Нобу-чан, ты не можешь ходить?
От этого вопроса Нобуме даже внутренне скривилась, но внешне, как всегда, осталась все такой же безэмоциональной.
– Я хочу сражаться, – лишь сказала она.
Кагура уселась рядом и задумчиво уставилась на подгоревшую ногу. Тут она подняла вверх указательный палец. Больше всего это было похоже на внезапное озарение.
– Я могу тебе помочь, – на этой фразе Кагура встала и с улыбкой протянула Нобуме свою руку.
Излишней и глупой гордостью Нобуме никогда не страдала, поэтому вскоре, удобно восседая на спине Кагуры, она рубила монстров направо и налево. Можно было сказать, что её выходной удался на славу.

***

В Эдо в это время творилась самая настоящая неразбериха. Невесть откуда город заполонили десятки агрессивных и безобразных чудовищ. Шинсенгуми яростно и упорно пытались сократить их количество, но это не особо помогало.
Потом появился Саката Гинтоки и вполне доходчиво истолковал, откуда же эти чудища взялись. И что нужно сделать, чтобы уничтожить источник их возникновения.
Почетную миссию по закрытию врат из другого измерения взял на себя первый отряд.
Как раз в это время Окита со своими людьми короткими перебежками пробирался к вратам.
Вот им уже оставалось всего ничего – перебежать дорогу, как из-за угла выбежало... что-то. Двухголовое и гневно визжащее, оно было хуже всех монстров вместе взятых.
– Поберегись! – закричало оно знакомым голосом, но было уже поздно. Будто специально, оно повалило Окиту на землю, тщательно вытерло ноги о его форму и даже немного попрыгало на месте.
Когда двухголовое чудище исчезло, один из рядовых осторожно подбежал к Оките, чтобы спросить, все ли с ним в порядке.
– То самое чувство, когда тебя переехал тэ-тридцать четыре-два, – едва слышно прокряхтех тот.
– Простите, капитан? – непонимающе спросил рядовой, помогая Оките подняться.
– Китайский элитный танк. Ну стервы, ну держитесь!
– Капитан, нам еще нужно врата закрыть, если вы не забыли, – напомнил рядовой.
– Вы же справитесь без меня? – Окита уже явно не мог больше ни о чем думать, кроме мести.
– Капитан! – уже было возмутился рядовой, но...
– А впрочем... – заметив в стороне предполагаемых врат тот самый китайский элитный танк, Окита тут же поменял своё решение. – За мной! Защитим город!

***

Нобуме определённо нравился этот день. Вот она сидела верхом на Кагуре, и ветер неистово трепал её распущенные волосы.
Вот она резала и рубила, вкладывая в каждый удар всю свою силу – монстры исчезали один за другим.
Вот они сбили с ног придурка из Шинсенгуми – тут Нобуме позволила себе слегка улыбнуться.
А сейчас они спасут целый город.
Чувство эйфории настолько накрыло Нобуме, что она уже даже не ощущала боль в ноге.
Осталось лишь добраться до врат.
Вот они с криком ворвались в тот тёмный переулок. Рядом уже бежал Гинтоки – и когда он только успел здесь оказаться? Чуть дальше палила огнём во все стороны Тама. Еще дальше нестройным шагом их догонял отряд Шинсенгуми. В первом ряду бежал Окита и что-то возмущенно им кричал. То там, то здесь мелькала таинственная тень – Зура.
Вот они всей почти дружной компанией ввалились в параллельное измерение и... остановились.
И вовсе не от страха перед пропастью. И не от восхищения открывшимся их взглядам пейзажем. В воздухе повис один единственный вопрос, который тут же озвучила Кагура:
– А дальше-то что делать?
Ответом ей служило дружное «э-э-э».



Название: Что общего между пончиком и симулятором свиданий? Сюжетная ветка!
Автор: Mukuro, Gintama edition
Бета: Mukuro, Gintama edition
Размер: 1 780 слов
Персонажи: Нобуме | Шинпачи
Тема: юмор
Жанр: юмор
Рейтинг: PG
Саммари: Глядя на упаковку, ты наивно думаешь, что знаешь, чего ожидать.

Шинпачи считал себя воистину ценителем симуляторов свиданий. Он прошел множество таких игр, свел с ума уйму 2D девушек, и даже разок чуть не выиграл в соревновании Лав Чорис, если бы не вмешался Гин-сан. Поэтому, когда он услышал о том, что в Эдо поступила в продажу новая игра «Белое на белом», не задумываясь, кинулся в магазин. Шинпачи любил проходить такие игры одним из первых, а потом гордо рассказывать другим членам фан-клуба Оцу-чан о том, что он способен растопить сердца даже самых холодных девушек мира 2D. Все-таки он был капитаном.
Упаковка игры была абсолютно белой, даже без изображения главной героини. Только красная надпись с одной стороны «Я заставлю твое сердце биться чаще» давала понять, что перед вами не просто белая коробка.
— Стильно, не правда ли? — довольно поинтересовался продавец, полный мужчина лет тридцати пяти. Они с Шинпачи были старыми знакомыми.
Надо упомянуть, что Шинпачи имел золотую карту клуба симуляторов свиданий, и мог получать игры на предпродаже до официального их релиза, что, собственно, и давало ему превосходство перед остальными.
— Но эта фраза — один из банальнейших из штампов современной индустрии симуляторов, — Шинпачи даже расстроился.
— Зато, говорят, игра повышенной сложности с очень необычным сюжетом. Хоть и героиня всего одна. Представляешь, что там за девушка? Небось, не девушка — Богиня! Новая Харухи Судзумия! Сам я еще не начал, испытываю своего рода благоговение, понимаешь?
Шинпачи кивнул.
— Что ж, сегодня вечером эта девушка больше не будет чувствовать себя одинокой, — он гордо поправил очки.
Сестра работала в ночную смену, значит, Шинпачи мог полностью посвятить себя игре.
«Хотя… Всего одна девушка… — размышлял он, загружая игру в консоль. — Думаю, это не займет слишком много времени».
Как же он ошибался в тот момент…
Все пошло не так с самого запуска. Вместо того, чтобы попросить представиться, консоль выдала один единственный вопрос.
— Девственник?
Шинпачи удивленно протер очки. Вариантов, кроме «Да», не было.
— Эй, я вообще-то думал, в начале игры спрашивают имя, нет?
— Меня не интересует твое имя, — раздался меланхоличный голос из консоли, — Отвечай на поставленный вопрос.
Голос был тихим и явно принадлежал девушке.
— Что это еще у вас за вопросы такие?!
После недолгой паузы, консоль вновь поинтересовалась:
— Ну, так ты будешь отвечать или нет?
Шинпачи сдался. В конце концов, это была всего лишь игра. Отчаянно краснея, он нажал на единственный вариант «Да».
— Умри. — Незамедлительно последовал ответ из консоли всё тем же меланхоличным голосом.
— Нооо, — запротестовал Шинпачи, — у вас не было других вариантов!
— А у тебя были?
— Нннееет, — он запнулся.
— Ну тогда все правильно. Умри.
Вновь наступила неловкая пауза.
— Послушайте, — нарушил молчание Шинпачи, — мне бы…игру начать...
— А ты уже проиграл.
— Как я мог проиграть, ответив на один-единственный вопрос, у которого даже не было выбора ответов?!
Консоль, казалось, задумалась.
— Ну и лузер же ты, — выдала она в итоге.
Шинпачи рассвирепел.
— Что это еще за дурацкая игра, где даже с девушкой пообщаться не дают?! Вы что, сэкономили на графике?!
— Тебе что, так хочется пойти на свидание с девушкой?
— Да!
— Хорошо. Тогда слушай порядок действий…
— ???
— Сначала ты должен разместить свою анкету на loveplanet.com…
— Да ты перестанешь издеваться?! Я заплатил за эту чертову игру, и я хочу в нее поиграть!
— Ну ладно, тогда я загружаю локацию.
— Стоп! С чего ты вдруг согласилась?!
Впрочем, Шинпачи быстро взял себя в руки. Надо было настроиться на игру. Перед ним на экране сидела черноволосая девушка с красными глазами. Лицо ее не выражало абсолютно никаких эмоций. Разве что смертельную скуку. Судя по локации, они находились в кафе.
— Мы на свидании? — удивленно спросил Шинпачи. — А разве я не должен был сначала познакомиться с тобой? Перевестись в новую школу, столкнуться на перемене, потом защитить тебя от бандитов? Ну хотя бы узнать, что ты моя подруга детства, которая много лет назад уехала из Японии, потому что ее отца перевели по работе в другую страну!
— Зачем такие сложности? — поинтересовалась девушка. — Ты же хотел свидание? У нас свидание.
К ним подошел официант, не дав Шинпачи объяснить, что происходящее кажется ему не совсем нормальным.
— Что будете заказывать?
«Пончики». Один единственный вариант ответа. Опять.
— Да что это за игра такая?!
— Пончики, — кивнула девушка. Экран выбора мигнул и погас. Официант удалился за заказом.
— Стоп, ты сделала выбор за меня?
— Ты долго думал, — девушка пожала плечами.
Ладно… Шинпачи уже был почти готов смириться с происходящим. Это была странная игра, следовало просто действовать по ее же правилам.
— А как тебя зовут? — неловко начал он.
— Тебе это знать необязательно.
— То есть, я с тобой уже пошел на свидание, но не знаю, как тебя зовут?!
— Тебе кажется это странным?
— Да!
— Нобуме.
— Что?
— Меня зовут Нобуме.
— Стоп… А я тебя, случаем, не знаю? Я начинаю припоминать, почему ты кажешься мне знакомой…
— А ты бы повел незнакомую девушку в кафе?
Шинпачи опешил. Надо было брать ситуацию в свои руки.
— Ладно… Нобуме-сан, расскажи о себе. Твое хобби, к примеру…
— Я люблю окрашивать всё красным цветом.
— О, так ты художник?
— Я убийца.
— О чем ты?!
— О, заказ принесли!
— Подожди! Что ты только что сказала?!
К Шинпачи наклонился официант, протягивая счет.
— С вас двадцать тысяч йен.
— У вас что тут, пончики из золота делают?!
— Забыла сказать, — промычала Нобуме, запихивая в рот очередной пончик, — по сюжету ты беден, как церковная мышь.
— Как же я тогда заплачу за наше свидание?
Нобуме пожала плечами, поднимаясь из-за столика.
— Это твои проблемы.
— Погоди! Куда ты?
— Напоминаю, ты не можешь выйти из кафе, не заплатив по счету.
— Но…
Официант достал из-за спины дробовик, и направил его на Шинпачи.
— Если он тебя убьет, ты вернешься к началу повествования, — заметила Нобуме.
— А разве я сейчас не в начале?
— Ты, можно сказать, уже ближе к концу. В первый раз мы запускаем ускоренную версию игры, и тебе не приходится убивать 666 монстров – слуг Сатаны, потом идти в волшебный лес к старой ведьме, чтобы взять у нее квест на эликсир здоровья для маленькой больной девочки, дочери главы города.
— Какое отношение имеет этот сюжет к симуляторам свиданий?!!
Нобуме задумалась. Потом достала откуда-то из-под стола книжку с надписью «Прохождение» и начала ее листать. Просмотрев мануал до конца, она напряженно посмотрела на Шинпачи и, наконец, произнесла:
— «Белое на белом». Мы за разнообразие!
После этого Нобуме последовала к выходу.
— Да я сейчас просто выключу эту дурацкую игру… — вздохнул Шинпачи.
Нобуме остановилась возле двери.
— Если ты это сделаешь, — спокойно заметила она, — весь интернет узнает, что ты девственник. Наш разговор записывался.
— Да какого черта-то?!!
— Пройди игру до конца, и я, может быть, удалю эту запись.
— Может быть?!
— Лучше «может быть», чем «нет», ты не согласен?
Шинпачи вздохнул — похоже, других вариантов не предвиделось.
— Что я должен сделать, чтобы найти деньги для оплаты счета?
— Мне откуда знать?
— У тебя в руках «Прохождение»!
Нобуме заглянула в книжечку еще раз.
— Ты должен отправить смс на короткий номер...
— Другие варианты будут?!
— Ммм… Ты должен помыть тарелки. Они сейчас будут появляться на экране, кликай по ним.
Тут же по экрану начали мелькать тарелочки. Шинпачи, как мог, старался попадать по ним стилусом, но скорость их появления была слишком высокой.
Через некоторое время на экране опять появилась Нобуме.
— Твой долг перед кафе возрос до сорока тысяч.
— Это еще почему?!
— Тарелочки, на которые ты не успел кликнуть, разбились.
— Есть хоть какой-нибудь способ пройти эту игру? Или хотя бы покинуть это кафе!
— Можешь уходить из кафе. Пока ты мыл тарелки, его владелец умер от сердечного приступа.
— Только не говори, что я в этом виноват. Что за ужасная сюжетная ветка?
— Нет, виноват он сам. Призрак жены, которой он при жизни регулярно изменял с официантками из этого кафе, забрал его с собой.
— Но в этом кафе нет ни одной официантки!
Нобуме как-то странно посмотрела на него.
— Когда эта история успела стать хоррором? – хрипло переспросил Шинпачи.
— В любом случае нам пора идти. Куда пойдем теперь?
— О, я могу выбрать? А будет больше, чем один вариант?
Нобуме кивнула.
Перед Шинпачи высветились шесть вариантов ответа. И все они гласили «Кафе».
— Попытай удачу, — поддержала его Нобуме.
— Моя удача больше не выдержит таких пыток, — мрачно заметил Шинпачи.
— Тогда просто тыкни на любой. У нас все равно только одна локация.
— Зачем тогда было делать шесть вариантов?!
— Ну ты хотел, чтобы был выбор. Ты слишком непоследовательный.
— Ладно, допустим, — Шинпачи нажал на один из вариантов, — Но хозяин кафе-то умер!
— Кафе выкупила моя семья, а ты мой одноклассник, который принес мне конспекты, потому что я неделю не появлялась в школе. Ты беспокоился за меня.
Это уже больше напоминало сюжет игры. Шинпачи постарался изобразить беспокойство в голосе:
— Нобуме-сан, что у тебя случилось? Почему ты не приходила в школу? Ты заболела?
— Просто я узнала, что мои родители – приемные… — тихо произнесла Нобуме.
— Нобуме-сан…
— А мой настоящий отец, Лорд Демонов, проиграл свою войну, когда его 666 слуг были разбиты. И поэтому он не мог себе позволить растить меня, как подобает.
— Стоп, а это не те самый 666 слуг, которых должен был уничтожить я в самом начале игры?..
В руках Нобуме материализовалась катана, которую она направила на Шинпачи. Ее глаза сверкнули.
— Я должна убить тебя. Ты виноват в моем несчастном детстве.
— Но подожди! Я сейчас прохожу ускоренную версию!
— Похоже, тебе крупно повезло, — ответила Нобуме, убирая катану и заглядывая в мануал, — итак, у нас осталось еще двенадцать штампованных вариантов развития событий…
К утру Шинпачи успел побывать хулиганом-задирой, одаренным учеником, которого ненавидели одноклассники, обычным человеком, окруженным людьми со сверхъестественными способностями, и даже наследником Лорда Демонов ради разнообразия. Его тошнило от сюжетных штампов, которые Нобуме выворачивала, как ей удобно. Когда Отае вернулась с работы, Шинпачи попросил ее уничтожить коробку с игрой. А заодно и игровую консоль. И золотую карту клуба, чтобы наверняка. Увидев выражение лица брата, Отае лишних вопросов задавать не стала.

***

— Еще один есть, — Сасаки Исабуро зевнул, сидя перед ноутбуком.
Правительственный план по перевоспитанию пассивной молодежи был запущен и работал довольно неплохо. После того, как Шимура Отае уничтожила коробку с игрой, в базе данных напротив имени Шинпачи появилась галочка.
Нобуме сидела в кресле возле рабочего стола Исабуро и вертела на кончике меча пустую коробку из-под пончиков.
— Передай мне один, пожалуйста, — Исабуро кивнул в сторону другой, полной коробки.
Нобуме искоса посмотрела на него и меланхолично произнесла:
— Могу предложить на выбор три варианта: клубничный, ванильный и шоколадный.
— В конце какой ветки нас будет ждать самое интересное развитие событий?
— Спойлеры запрещены.
— Ну хорошо, — Исабуро усмехнулся, — тогда попробуем ванильный.

@темы: Юмор, фик: авторский, Нобуме, Joui Wars - 2013

---

Кацура, юмор

[Katsura-team]

Название: Мужские серьезные извинения!
Автор: くのきあ
Переводчик: Katsura-team
Бета/Эдитор: Katsura-team
Оригинал: 男でマジすんません
Язык оригинала: Японский
Персонажи: Четверка Джои, Элизабет, Матако, Муцу, Кагура.
Тема: Юмор
Рейтинг: PG-13
Количество страниц: 13
Ссылка на просмотр
Ссылка на скачивание





Название: Всегда может быть хуже
Автор: Katsura-team
Бета: анонимный доброжелатель
Размер: 1572 слова
Персонажи: Кацура Котаро, Сакамото Тацума, Муцу, Икумацу
Тема: юмор
Жанр: повседневность, юмор
Рейтинг: PG-13
Саммари: скрываясь от гнева Муцу, Сакамото идёт к Кацуре. Он не подозревает, что у Кацуры будет ещё хуже.

– Ахаха!
Сакамото смеялся рефлекторно - от ужаса, а не от того, что ему весело. Радоваться было нечему: случайное нажатие кнопочки (а ведь он просто хотел связаться с камбузом и попросить на обед печёночное рагу!) открыло грузовой отсек, и весь товар улетел в тёмные межзвёздные дали. Повезло ещё, что никого из команды в тот момент не было с грузом, ведь люди, которых забирает космос, обратно не возвращаются. Правда, Сакамото и сам был бы не против оказаться где-нибудь подальше – когда Муцу узнает о пропаже контейнеров с товаром, ему не поздоровится.
Он решительно тряхнул головой: «Самурай я или кто?! Нужно просто пойти и сказать всё Муцу».
Тут Сакамото совсем некстати вспомнились тяжёлые сапоги его помощницы и не менее тяжёлый характер, который без зазрения совести позволял ей пинать своего же капитана по всяким нежным, уязвимым местам. Сакамото поморщился. Нет, чистосердечное признание наказания явно не облегчит.
– Может, спрятаться? – вслух подумал Сакамото.
Но куда? На корабле места не так и много. Не может же он сидеть в шкафу, пока у Муцу не пройдёт гнев. Тогда точно обеда не достанется. Жаль, он не такой специалист по маскировке как Кацура – можно было бы изобразить декоративную сосну, и никто бы ничего не заподозрил. Разве что удивились бы, откуда на капитанском мостике сосна.
Внезапно Сакамото осенило.
– Зура, ахаха! – воскликнул он.
Раз тот столько времени смог скрываться от властей, то и Муцу его не сможет найти. Нужно просто наведаться на Землю и переждать опасные времена в гостях у Кацуры.
Уже через пять минут мини-звездолёт Сакамото резво рассекал пространство, направляясь прямым курсом на его родную планету.
А через полчаса Муцу обнаружила сначала пропажу груза, а потом и отсутствие капитана.
– Так, – ровным голосом сказала она.
Присутствующие побледнели, а особо слабонервные попадали в обморок.
– Найти его! – приказала Муцу.
Объяснения не требовались, экипаж корабля кинулся выполнять.

*

Отыскать в Эдо Кацуру не так сложно, если знать его привычки. Почему Шинсенгуми до сих пор не смогли поймать его товарища, для Сакамото было загадкой. Он нашёл Кацуру в первом же мейд-кафе. Номинальный лидер Джои играл с симпатичной горничной в Уно.
– О, Сакамото! Давно не виделись! – поприветствовал его Кацура. Горничная воспользовалась моментом, когда Кацура отвлёкся, и спрятала обратно в колоду лишнюю карту.
– Давненько, ахаха, – согласился Сакамото, присаживаясь за их столик. – Девушка, мне кофе!
Горничная подозвала официантку, а Кацура ловко подглядел её карты.
– Ты в Эдо надолго? – спросил Кацура.
– Не знаю, дело есть. Лучше поговорить без свидетелей. Извини, куколка, ахаха! – Сакамото очаровательно (как ему показалось) улыбнулся горничной. Та надула губки, но ушла.
– Так в чём дело? – Кацура сразу посерьёзнел.
– Мне нужно у тебя перекантоваться, – перешёл к делу Сакамото. – Не знаю, на сколько, но надо, чтобы меня не нашли.
Кацура нахмурился:
– Джои - революционеры, а не укрыватели преступников. Если ты сделал что-то незаконное...
– Нет, нет! – замахал руками Сакамото. – Просто, знаешь, весь этот бизнес, конкуренция, стресс!..
– Жить у меня негде, – сразу предупредил Кацура. – Мы с Элизабет ночуем на тайных квартирах, подолгу на одном месте оставаться нельзя.
– Круто же, ахаха! Ты, я, Элизабет… Если ещё Гинтоки позвать, то совсем как в старые времена будет - возрождение Джои!
Кацура едва заметно поморщился. Гинтоки он звал уже не раз, но тот пока не торопился бороться против режима. Ну ничего, зато теперь хоть Сакамото есть.

*
– И что мы сегодня сделаем? Умоемся кровью наших врагов? – Сакамото пылал энтузиазмом.
Кацура посмотрел на него как на больного.
– Нет, это теперь не наш метод. Мы закидаем штаб Шинсенгуми тухлыми яйцами. Я специально месяц назад купил сто яиц, они уже должны были протухнуть. Они были где-то тут... – Кацура стал раскапывать ящики, сложенные в углу одной из тайных квартир.
– Здесь только скорлупки! – гневно воскликнул он, перепачкавшись о старые коробки. – Элизабет, что это значит?
"Последний месяц ты ел омлет на завтрак, обед и ужин. И тебе ничего не показалось странным?"
– Как ты могла?! Эти яйца были не для еды, это было оружие пролетариата!
– Давайте купим новых яиц? – предложил Сакамото. Было забавно смотреть на метания Кацуры, но должен же хоть кто-то внести рациональное предложение.
– Не пойдёт, – отказался Кацура. – Закидывать свежими яйцами - совсем не то. Но ничего, у меня есть план Б.
Он опять порылся в ящиках и извлёк оттуда пухлую кипу бумаги.
– Вот! – Кацура бросил её на стол перед Сакамото, подняв пыль и заставив его чихать.
– Ахаха, что это?
– Мы погребём штаб Шинсенгуми под нашими анонимными жалобами! – ответил Кацура, протягивая Сакамото чернильницу и кисточку.
Тот без энтузиазма взял письменные принадлежности.
– Главное, больше разоблачай! И не забывай клеймить порочность и лень командующего состава! – Кацура уже был весь в работе и написал полстраницы мелким каллиграфическим почерком.
– А может, ты как-нибудь без меня? – робко предложил Сакамото.
– Без тебя – никак! – отрезал Кацура.
Тут Сакамото понял, что, вероятно, поторопился с решением скрываться от неприятностей у Кацуры.

*
– Мы писали, мы писали, наши пальчики устали... – пробормотал Сакамото. Руку сводило судорогой. Даже Муцу не была таким извергом и не заставляла так долго подписывать документы.
– Как насчёт саке, отпраздновать достижение? – с надеждой спросил он.
– Праздновать будем, когда свергнем власть сёгуна! – пафосно ответил Кацура. – А пока рано. Тем более, самураю не пристало употреблять крепкие напитки. К тому же, нам нужно отнести эти письма в штаб Шинсенгуми.
– А это точно хорошая идея? – спросил Сакамото.

*
– Ахаха! – орал Сакамото от смешанного с ужасом восторга, убегая от разъярённых Шинсенгуми, вооружённых базуками. К счастью, их эмоциональное состояние сильно влияло на способность целиться, но Сакамото готов был поклясться, что пролетевший мимо снаряд базуки слегка опалил его волосы.
– За мной! – крикнул Кацура. – Сюда за нами не последуют!
Он нырнул в какой-то бар в подворотне. Сакамото, не думая, поспешил за ним. И тут же встал как вкопанный – его окружили жуткие химеры, порождение кошмаров, покрытые синей щетиной и толстыми слоями грима.
– Зурако, душечка, наконец ты нас снова навестила! – ворковали эти чудовища. – А кто этот импозантный мужчина с тобой?
– Дамы, это мой старый товарищ Сакамото Тацума. Он тоже давно хотел попробовать свои силы в кабаре!
– Шта? – переспросил Сакамото. Для него такие желания были новостью.
– Это для конспирации, – тихо шепнул ему Кацура. – Девушки тут не знают, что я из Джои.
– Девушки?! – тихонько взвыл Сакамото. – Они не девушки, некоторые из них уже дедушки! Вот тот седой в розовом точно..!
– Это же мадемуазель Сайго, не говори так, – оскорбился Кацура.
Сакамото не успел спросить, почему Кацура так защищает этого окаму – воркующие "девушки" мягко, но настойчиво подхватили его под локти и потащили за собой.
– Подкорректировать брови...
– ... неплохо, если волосы выпрямить...
– ... побрить обязательно.
Обрывки их разговоров вселяли ужас в Сакамото.
– Зура, спаси! – взмолился он.
Но ответом ему было только: "Не Зура, а Кацура!"

*
– У меня всё чешется, – пожаловался Сакамото.
– Привыкнешь, – ответил Кацура.
– Зачем вообще это было?
– Зато так мы от Шинсенгуми оторвались, – пояснил Кацура.
«Оторвались-то да, но стоило ли это моих любовно взращённых волос на ногах», - подумал Сакамото.
– А теперь что? – спросил он.
– Ты, наверное, уже устал? – участливо спросил Кацура.
– Ужасно, ахаха!
– Так лидер Джои проводит каждый день! – с гордостью сообщил ему Кацура. – А теперь так дни будешь проводить и ты.
– Серьёзно? – кисло спросил Сакамото.
Кацура явно принял этот вопрос за радость. Он просиял и хлопнул Сакамото по плечу.
– Сегодня мы неплохо поработали, пожалуй, можно и немного поразвлечься, – сказал он.
– Ооо! – воспрял духом Сакамото. – Онсен? Кабаре-клуб? Ёшивара?
– Лучше! – заговорщицки подмигнул Кацура. – В музее истории Эдо сейчас выставка рукописей древних...
Остальное Сакамото пропустил мимо ушей.
«Муцу-чан, забери меня отсюда!» - причитал он про себя.

*
– Пожалуй, пора поужинать. Я знаю, где подают отличный рамен, – сказал Кацура.
К тому времени Сакамото в своём воображении уже совершил с десяток смертоубийств Кацуры. Ничего скучнее древних рукописей он никогда не видел. Годовой баланс и отчёты по товарообороту казались песней по сравнению с этими рукописями. А ведь Кацура ещё и зачитывал каждую вслух! Пока их, наконец, не выкинули из музея за шум. В общем, обещаниям хорошей еды от Кацуры Сакамото уже не верил. И правильно делал.

– Что, явился? – спросила женщина за прилавком ресторанчика.
– Добрый вечер, Икумацу-доно! – вежливо ответил Кацура.
– Добрый вечер, – так же вежливо повторил Сакамото. Женщина ему чем-то напомнила Муцу, а значит, с ней шутки плохи.
– Ты мне не добрый вечер, ты деньги принёс? Как долго я тебя в кредит кормить буду? – Икумацу погрозила Кацуре половником.
– Икумацу-доно, дело в том... – начал Кацура.
– И Шинсенгуми тут теперь шастают! А Элизабет пугает клиентов! – всё больше распалялась Икумацу.
В воздухе запахло семейной ссорой. Сакамото с опаской озирался – куда прятаться, если вдруг темпераментная дамочка начнёт кидаться тарелками?
Вдруг с улицы раздался знакомый, ни с чем не сравнимый шум двигателей флагманского корабля Кайентай.
– Это за мной, ахаха! – счастливо крикнул Сакамото и выбежал на улицу.
И правда, корабль уже парил над крышами домов, а прямо у входа ждала Муцу.
– Муцу-чан, я скучал, ахаха! – Сакамото попытался повиснуть у неё на шее, но сразу получил пинка и почувствовал подозрительный хруст в коленной чашечке.
– Как ты меня нашла? – прохрипел он.
– В прошлый раз, когда ты валялся пьяным, наш врач сунул тебе в зад радиозонд. Теперь я тебя где угодно найду, – зловеще сказала Муцу. – Пойдём на корабль, поговорим о том, куда делся груз.
– А может тут поговорим? – внезапно Сакамото расхотелось возвращаться.
– Тут нельзя. Дети смотрят, это может их травмировать.
Муцу не стала слушать протесты Сакамото, схватила его за воротник и потащила на транспортную платформу.

*
Икумацу и Кацура наблюдали в окошко, как Муцу волочет по земле упирающегося Сакамото.
– А мне кажется, он всё-таки мог бы неплохо вписаться в Джои, – наконец сказал Кацура.
– Возможно. Но там он счастливее.
– Там он на своём месте. Для такого человека, как он, Земля маловата, – согласился Кацура. – Я думаю, у меня получилось избавить его от ностальгии.
Икумацу улыбнулась. Ностальгия тут не при чём, только женщина могла заставить Сакамото так внезапно пытаться заново вступить в Джои.
Но Кацуре нравилось думать, что он сделал доброе дело, так что пусть считает, что спас товарища от тоски. В каком-то смысле ведь это правда – с Кацурой скучно не бывает.

@темы: Кацура, Юмор, фик: авторский, додзинси, Joui Wars - 2013

---

Хиджиката, юмор - 3

[Baragaki no Mayora-13 in Mayoland]

Название: Глупец тот, кто надеется на здоровый освежающий восьмичасовой сон после отбоя, не говоря уж о большем
Автор: Синфик
Бета: Baragaki no Mayora-13 in Mayoland
Размер: 1040 слов
Пейринг: Хиджиката|Окита
Тема: юмор
Рейтинг: R
Примечания:

спойлер

по заявке ХІІ-09. Хиджиката/Окита. Окита неоднократно заходит слишком далеко в попытке убить Хиджикату. Хиджиката - почетная стюардесса Гинтамы.

Однажды Оките приснилось, что под покровом ночи он пробрался в комнату Хиджикаты и, прижав меч к его горлу, надавил так, что кровь брызнула на лезвие – а Хиджиката взял и не умер, только прижал пальцы к ране, пачкая их бурым, и пробулькал что-то очень осуждающее. Проснувшись, Окита от души выругался и сразу отправился на кухню – приправлять весь майонез пургеном. В конце концов, со стороны Хиджикаты не умереть хотя бы во сне тоже было ужасной подлостью. К несчастью, на завтраке он так и не появился, а у Шинсенгуми давно выработалось стойкое отвращение к майонезу в любых количествах, так что на дежурство Окита отправился в плохом настроении.

На следующую ночь он душил Хиджикату подушкой, а тот почти не сопротивлялся. Когда спустя пару минут Оките надоело, и он приподнял орудие убийства, Хиджиката посмотрел на него чуть раздраженно и устало спросил: «Сого, ну сколько можно?». В тот день Окита от злости так промахнулся с выстрелом из базуки, что следующий час они всем отрядом вытаскивали Хиджикату из-под обломков кирпичной стены, а потом еще полчаса слушали отборный мат и проклятья.

Ночью ему приснилось, что в наказание Хиджиката заставил его драить туалеты, а Окита попытался утопить его в унитазе, но Хиджиката тонуть никак не желал, только выпускал пузыри и ругался, обещая ввести специально для Окиты должность штабного чистильщика санузлов.

Так продолжалось еще несколько ночей – Окита испробовал все, начиная от тяжелых увечий и заканчивая ядами, но Хиджиката умирать во сне явно не собирался. А Окита совершенно перестал высыпаться – тщетные попытки убийства выматывали не хуже, чем в реальности. С действительностью его мирило только то, что днем Хиджиката тоже выглядел не лучшим образом. Оките нравилось думать, что его мучает бессонница из-за угрызений совести.

Спустя неделю Оките приснилось, что у него кончились идеи. Он так и сидел рядом с футоном, пытаясь изобрести что-нибудь новенькое, когда Хиджиката повернулся набок и тяжело вздохнул; в темноте его глаза чуть заметно поблескивали.

– Что на этот-то раз? – раздраженно спросил он.
– Хиджиката-сан, вот как у вас получается всегда все испортить? – сварливо отозвался Окита.
– Сого, делай то, зачем пришел, и вали отсюда, – прорычал Хиджиката.
– Не могу, – признался тот, – у меня идей нет.
Хиджиката звонко приложил ладонь к лицу.
– Может, тогда сделаешь вид, что уже ударил меня по голове балкой, и пойдешь спать?
– Самураи так не поступают! – возмутился Окита. – И вообще, Хиджиката-сан, как я пойду спать, если я уже сплю?
В его словах явно был какой-то подвох. Хиджиката моргнул пару раз.
– Сигареты мне передай, – буркнул он наконец, – лунатик хренов.

– Э? – глубокомысленно ответил Окита и кинул в него пачкой.
Кроме нее на столе обнаружились исписанные листы и ручка. Окита повертел ее в руках – ощущения были какие-то подозрительно реальные для сна, даже иероглифы на бумаге не расплывались. Хиджиката, чертыхаясь, искал зажигалку вблизи футона. Снаружи громко стрекотали кузнечики.
– То есть я не сплю? – осторожно поинтересовался Окита.
Хиджиката наконец нашел зажигалку и, закурив, кивнул. Окита подсел к нему.
– Хотите сказать, что я, сам того не осознавая, пришел к вам сюда ночью? – Хиджиката снова кивнул, а Окита наклонился ближе: – И уже не в первый раз?
– Так и есть, – неуверенно пробормотал Хиджиката, откладывая сигарету, а Окита склонился еще ниже, почти касаясь его носа своим.
– И каждую ночь я делаю одно и то же?.. – интимно прошептал он почти в самые губы Хиджикате, а потом без замаха воткнул ему в шею ручку.

Хиджиката выругался, вскочил, отпихивая его, рывком вытащил ручку, швырнул в сторону. Кровь толчками выплеснулась ему на пальцы, так что пришлось зажать рану углом простыни.
– Скотина, – прорычал он, – опять мне все постельное белье выкидывать. Даже яд специальный нашел. Неужели нельзя хоть раз сделать это не кроваво?
Окита ущипнул себя. Потом еще раз ущипнул для верности. Ничего не изменилось – Хиджиката, что-то бормоча под нос, шарил по полу в поисках сигареты, и белая ткань под его пальцами покрылась темными пятнами.

– Так не бывает, – сказал Окита, протирая глаза. – Люди только во сне не реагируют на воткнутые в шею предметы.
– Сого, иди спать! – рявкнул Хиджиката. – Подумаешь утром, какой странный кошмар тебе приснился.
– Нет, так дело не пойдет, – твердо сказал Окита, с силой толкнув его обратно на футон, и оседлал, перебросив ногу через бедра. – Почему вы не умираете, Хиджиката-сан? Вы киборг? Вы пришли, чтобы отнять у нас одежду и мотоцикл? Тогда можете не торопиться, Кондо-сан вам первое сам с радостью отдаст, а второе можно конфисковать у данны. А может, вы пришелец, у вас есть какое-нибудь супер-пупер спрятанное сердце, и за ваше убийство мне дадут баллов сорок?
– Сого, – проникновенно ответил Хиджиката, – я устал и хочу спать. Видишь, своего ты добился, тебе наверняка дадут полсотни за рвение, а сейчас оставь, пожалуйста, меня в покое.
– Ну Хиджиката, в кои-то веки не будь мудаком и ответь нормально, – протянул Окита, сложив руки на груди и всем своим видом показывая, что никуда он уходить не собирается. Хиджиката тяжело вздохнул и, ухватив его за бедра, перекатился, опрокидывая на пол и нависая сверху.

– Я зомби, – серьезно сказал он, придерживая Окиту за запястья. Простыня была забыта, и теперь кровь щекотно капала Оките на шею. – Живу в Шинсенгуми, потому что все равно тут ни у кого мозгов не наблюдается, – он помолчал. – Да и некогда мне умирать – отлучишься на минутку, а вы уже бунт устроили, половину рейтингов растеряли, даже отчеты написать некому. Детский сад, а не серьезная организация. Все, вали спать теперь, – даже не подумав отодвинуться, закончил Хиджиката.
– Фу. Вы, наверно, и из могилы откапывались, и все у вас давно сгнило, просто под формой не видно, – Окита брезгливо скривился, но отпихнуть его не попытался.
– Еще как, – с энтузиазмом откликнулся Хиджиката, – советую держаться подальше, а то вдруг заразишься, – он отпустил Окиту и сел обратно на футон.
– Хиджиката-сан, – уже в дверях обернувшись, пробормотал Окита, – а может, вы хотите быть упокоенным? Кол в сердце, там, серебряные пули – все устроим по первому классу!
В ответ Хиджиката швырнул в него пачкой сигарет, а Окита, хмыкнув, увернулся и выскользнул в коридор. Он знал, что на самом деле ничего из этих дешевых трюков не поможет. А вот старое доброе разрезание на мелкие кусочки срабатывало всегда. С этой приятной мыслью Окита отправился спать.

@темы: Хиджиката, Юмор, фик: авторский, Joui Wars - 2013

---

Хиджиката, юмор - 2

[Baragaki no Mayora-13 in Mayoland]

Название: На мотороллере в «странное» будущее
Автор: Seliamar
Бета: Baragaki no Mayora-13 in Mayoland
Размер: 7500 слов
Пейринг/Персонажи: Хиджиката/Гинтоки
Жанр: романс, флафф, юмор
Рейтинг: R
Саммари: О рисках игры в «бутылочку».

Во всем была виновата «бутылочка». Дурацкая игра в «бутылочку» – подходящая забава для прыщавых школьников, но никак не для офицеров Шинсенгуми.
Впрочем, когда старик Мацудайра вскидывал пистолет и говорил «один», возразить было трудно. Так что во всем был виноват старик Мацудайра. А еще весна и цветущая сакура, которой так захотел полюбоваться сёгун. И, конечно же, сакэ. И нахально ухмыляющийся Сого, и даже, хотя такие мысли в некоторой степени отдавали кощунством, Кондо-сан, первым упомянувший эту глупую игру, – видимо, в тщетной надежде на то, что бутылочка сыграет для него роль колеса фортуны, хотя Шимура Отаэ скорее разбила бы бутылочку о его голову.
Но больше всех был виноват Саката Гинтоки.
Хиджиката несколько секунд гипнотизировал взглядом злосчастную бутылку из-под сакэ, но та не двигалась, неумолимо указывая донышком на него самого, а горлышком – на этого кудрявого идиота, который ее и раскрутил. Еще бы немного – и радость привалила бы Кондо-сану. Тот был бы на седьмом небе от счастья; хотя эта мысль тоже казалась несколько кощунственной, но – к побоям ему не привыкать, зато какая-никакая, а все же удача. Ну и что, что вместо поцелуя ему достался бы хук правой…
Но от Гинтоки бесполезно было ждать чего-то путного, а Хиджиката никогда не был везунчиком.
Он поднял глаза. Гинтоки в этот момент сделал то же самое, и они принялись сверлить друг друга раздраженными взглядами. Наверное, примерно такое выражение Хиджиката увидел бы на своем лице, если бы посмотрел сейчас в зеркало.
Он уже открыл рот, чтобы заявить, что этот раз не считается, но Гинтоки его опередил:
– Давайте заново. У меня рука соскользнула. К тому же для мужиков это как-то…
– Ну уж нет, – перебил его Сого. – Игра есть игра, и неважно, мужики это или китайские монстры.
– Не хочу слышать это от садиста-недоделка, – фыркнула Кагура, отрываясь от закусок. – И вообще, научись сначала флиртовать как следует. Твои попытки жалки.
Хиджиката воспрял было духом, рассчитывая, что эти двое сейчас сцепятся и отвлекут внимание остальных, но его надежды пошли прахом, когда Кагура добавила:
– Но игра есть игра. Гин-чан, просто закрой глаза и представь, что это не майонезник, а Кецуно Ана.
– Не произноси ее имя в одном предложении со словом «майонез» и его производными! – запротестовал Гинтоки.
– Игра есть игра, – мягко улыбнулась Отаэ.
Хиджиката мог понять мотивацию Сого: тому всегда лишь бы поиздеваться. Но вот причина, по которой женщины так любят всякие двусмысленные ситуации вроде этой, для него оставалась загадкой.
– Игра есть игра, – подтвердил сёгун.
Хиджиката удивленно моргнул, но в случае сёгуна было как-то неловко задаваться вопросом «почему».
– Да кто в здравом уме поцелует этого придурка?! – скривился Гинтоки.
Услышав это, Хиджиката почему-то почувствовал себя слегка уязвленным.
– Какого хрена, Ёрозуя? – огрызнулся он. – Это моя фраза! Да ты наверняка даже если целовался с кем-нибудь, то разве что во сне!
– Не беспокойтесь, данна, – ехидно вклинился Сого. – Хиджиката-сан купит вам парфе. Он ни за что не упустит такого шанса. Не правда ли, Хиджиката-сан?
– Сого! – рявкнул Хиджиката.
– Данна, будьте с ним поласковее, хорошо? У него это впервые…
– Да не стану я его целовать, Окита-кун, – Гинтоки замотал головой для большей убедительности. – Я даже за парфе этого не сделаю, понятно? Даже за два парфе!
Услышав это, Хиджиката почему-то разозлился.
Вот сволочь. Да кем он себя возомнил? Неужели он считает, будто слишком хорош для Хиджикаты? Да это Хиджиката для него слишком хорош!
И кто вообще придумал игру в «бутылочку»? Злые демоны, не иначе. Демоны гребаной сакуры, несколько лепестков которой запуталось в лохматых белесых патлах, похожих на мочалку.
Все, что произошло потом, тоже было происками этих демонов, наславших на Хиджикату временное безумие. По крайней мере, он не мог объяснить того, что сделал в следующее мгновение, ничем другим.
– Гин-сан, – казалось, слова доносятся издалека, через плохое соединение и очень старый динамик, приглушенные и смазанные, – парфе нам не нужно, а вот стиральный порошок закончился, да и аренду скоро платить…
В сопровождении бормотания Шинпачи весь окружающий мир окончательно отступил на задний план, померк и разлетелся ворохом лепестков. Хиджиката наблюдал за собой будто со стороны. Вот он приподнялся, потянулся вперед, схватил Гинтоки за волосы, притянул его ближе; заметил, как распахнулись в недоумении странные вишневые глаза; почувствовал смутное злорадство: нечасто доводится видеть такое выражение на этом лице.
И поцеловал в губы.
А потом увернулся от удара в челюсть, торжествующе усмехнулся, сказал:
– Ну что, получил?..
И застыл.
На мгновение стало очень тихо. Хиджиката смотрел на Гинтоки, тот смотрел на Хиджикату, все остальные смотрели на них обоих.
– Как вам ваш первый поцелуй, Хиджиката-сан? – первым нарушил тишину Сого, и голос у него был нежный, как шелковая удавка. – Хорошо, что я успел сфотографировать. Расклею снимки по всему штабу… нет, лучше по всему городу, чтобы вы в любой момент могли оживить в памяти этот чудесный момент.
– Раз уж ты украл первый поцелуй Гин-чана, майонезник, то теперь просто обязан на нем жениться, – кивнула Кагура. – И так как я твоя будущая теща, то с этого момента будешь покупать мне все, что я захочу.
Отаэ загадочно улыбнулась, сёгун отвернулся и промокнул глаза салфеткой.
– Тьфу! – сказал наконец Хиджиката и принялся остервенело тереть губы рукавом; когда он случайно посмотрел на Гинтоки, оказалось, что они начали делать это синхронно. – Сого, немедленно удали фотографию!
– Ну уж нет, – тот любовно взглянул на свой телефон. – Сначала я выжму из этого все, что можно.
– …Холодильник с мороженым, десять бургеров, – перечисляла Кагура, – луна-парк, корм для Садахару…
– Тоши, – растроганно сказал Кондо-сан, – ты такой решительный. Пожертвовать первым поцелуем ради игры в «бутылочку»…
– Да что за ерунда про первый поцелуй? Сого, прибью когда-нибудь за дурацкие шутки, точно говорю!
– Хиджиката-сан, своей подозрительной реакцией вы делаете только хуже. Не правда, ли, Кондо-сан?
– Тоши, я действительно восхищен…
– Гин-чан, если он переедет к нам, то пусть спит под раковиной, шкаф я ему не отдам.
– Чайна, ты такая смешная. Если Хиджиката-сан переедет к данне, то естественно, что они будут спать вместе. Кстати, я тоже настаиваю на том, чтобы Хиджиката-сан переехал к данне. Предварительно уволившись из Шинсенгуми, разумеется.
– Ну уж нет, мамочка не допустит разврата в своем доме. Чтобы какой-то майонезник спал вместе с нашим Гин-чаном – ха, еще чего не хватало. Правда, Шинпачи? И увольняться он не будет, а то где я возьму денег на луна-парк? Но он может у нас подрабатывать. Слугой Садахару, например.
– Выносить дерьмо? Слушай, а ведь неплохая идея… Кондо-сан, вот заявление Хиджикаты-сана об увольнении, подпишите, пожалуйста…
– Какое на хрен заявление? Сого, прекрати уже, серьезно… Нет, нет, Кондо-сан, не вздумайте подписывать! Уберите ручку… нет, лучше дайте ее сюда!
Хиджиката переломил ручку надвое, разорвал в клочья фальшивое заявление, снова цыкнул на Сого, выпил чашку сакэ, и ему стало легче. Правда, что-то все-таки было неправильно. Хиджиката достал сигарету, щелкнул зажигалкой и только потом понял, что именно: в какофонии голосов, которая уже успела чуть поутихнуть, голоса Гинтоки так и не прозвучало.
– Кажется, мы переборщили, – громким шепотом сказал Шинпачи и добавил громче: – Гин-сан, ты что, обиделся?
Тот, ни на кого не глядя, покачивал в руке чашку с сакэ, и вид у него был настолько хмурый, что Хиджиката даже разозлился: тоже мне, нашлась оскорбленная невинность. Да была бы воля Хиджикаты, он бы лучше поцеловал гадюку, чем этого… Он несколько секунд подбирал подходящее слово, которое достаточно красочно выразило бы его отношение к Гинтоки, но так и не подобрал, поэтому просто – этого. В любом случае Гинтоки сам виноват: даже бутылку не смог крутануть нормально.
– Гин-чан, не беспокойся! Если майонезник тебе настолько противен, я его и на пушечный выстрел не подпущу к нашему дому!
– Я? Беспокоюсь? – Гинтоки фыркнул и опрокинул чашку одним махом. – Я просто дезинфицировал рот.
– Тут сакэ не поможет, – сочувственно сказал Сого. – Разве что бензином прополоскать…
– Я тебе сейчас прополощу, – пообещал Хиджиката, правда, так до конца и не определившись, к кому обращается. – Я тебе сейчас так прополощу – мало не покажется.
Потом он еще раз случайно посмотрел на Гинтоки и увидел, что уши у того почти малиновые. Такие яркие, что вся сакура в сравнении с ними безнадежно меркнет и кажется совсем бледной.

В последнее время Хиджиката чувствовал себя странно. Если бы его спросили, когда это началось, он бы не смог ответить точно. Возможно, «странно» появилось в его жизни примерно в тот же момент, когда в ней слишком часто начал появляться Гинтоки. Как ни крути, все это была вина Гинтоки. Ну, появлялся бы и появлялся, шел бы дальше своей дорогой, но нет – каким-то образом он еще и заставлял обращать на себя внимание.
Да, это «странно» Хиджиката испытывал не просто так, а по отношению к Гинтоки. Когда волей судьбы, в роли которой чаще всего выступало расписание патрулей, Хиджикату заносило в Кабуки-чо, «странно» периодически поворачивало его голову в разные стороны и выискивало его глазами лохматую макушку, ослепительно белую в ярких солнечных лучах; и, если макушка все-таки оказывалась в поле зрения, «странно» сушило губы и сворачивалось тугим комком в глотке. Поначалу Хиджиката вполне успешно принимал «странно» за раздражение и желание пройтись кулаками по чьей-нибудь наглой морде. «Странно» – это просто такой способ признать чужое существование, говорил он себе, ведь их отношения не назовешь дружбой – по крайней мере, из них двоих точно никто не назовет, – но и враждой тоже не назовешь, и уж тем более равнодушием. Легче всего было так и говорить – «странно».
Придя к этому выводу, Хиджиката перестал думать про «странно». Но ненадолго, потому что однажды старик Мацудайра решил сводить сёгуна в караоке.
Видимо, карма у сёгуна была такая же тяжелая, как у самого Хиджикаты, так как спустя некоторое время в кабинке оказалась Ёрозуя почти в полном составе – хорошо, что хотя бы без пса. Пока Хиджиката пытался разобраться, откуда они там взялись и почему не уходят, Кагура успела смести со стола практически все стоявшие на нем закуски, а Шинпачи – разложить по контейнерам остатки.
Но вскоре Хиджиката отвлекся.
– Ка! То! Ке! Н! Самба! – воодушевленно выкрикивал Гинтоки, стоя перед экраном. Микрофон он держал слишком близко ко рту, и каждое «Ка! То! Ке! Н!» било по мозгам отбойным молотком.
– Ёрозуя, да по твоим ушам пробежалась сотня медведей как минимум! – заржал Хиджиката. – И все наверняка были в альпинистских ботинках с шипами!
Гинтоки его не услышал – продолжал петь, приплясывая, свисающий рукав мотался сзади, как хвост. Нос и щеки раскраснелись от алкоголя – как и почти на всех присутствовавших, на нем уже сказывалось отсутствие закусок. Вдобавок он нацепил на себя шапку из цветных перьев и держал в руке тамбурин, умудряясь мастерски не попадать в ритм и окончательно став похожим на клоуна.
– Ха-ха-ха!.. – давился смехом Хиджиката, пока его не прервали грубым и очень сильным тычком в бок.
– Ничего ты не понимаешь, – с назидательным видом говорила Кагура, пока он пытался отдышаться. – Неважно, как ты поешь. Песня в любом случае получится хорошей, если поешь с душой. А Гин-чану души не занимать.
В ее словах был какой-то смысл, Хиджиката и не сомневался в том, что душа у Гинтоки отчаянно фальшивая.
А «Като Кен самба» тем временем закончилась, и cёгун, отложив в сторону укулеле, захлопал в ладоши.
– Шинпачи, найди-ка «Тысячу ветров»! – распорядился Гинтоки, пьяно блестя глазами, и перья на его шапке всколыхнулись, наплыли на Хиджикату пестрой волной, заняли все его поле зрения и растворились в яркой подсветке потолка.
Хиджиката почувствовал себя «странно». В горле застрял ком – воздух преодолевал его с трудом, и сердце будто замерло на мгновение. Ну и кулаки у этой девчонки, так и дух вышибить недолго, и как Гинтоки живет с ней в одном доме и при этом до сих пор жив…
Хиджиката силой воли заставил себя вдохнуть и решил, что такое «странно», вызванное в основном насильственным путем, не считается. Хиджиката затолкал его в дальний уголок памяти и снова перестал о нем думать, и вроде бы жизнь покатилась дальше – своим чередом, по накатанной колее…

А потом был гокон. После гокона Хиджиката и заподозрил неладное.
На гокон его вынудил пойти Кондо-сан. Глядя с надеждой, сказал: поддержи ребят. «Ребята» в офицерских кителях смущенно топтались на месте и тоже всем своим видом выражали надежду – она сквозила в их взглядах и позах, а у Харады проглядывала даже в лысине. «Ребятам» Хиджиката отказал бы без проблем, снабдив заодно дисциплинарными взысканиями, но Кондо-сану – не смог.
– Как здорово, что фукучо пошел с нами… – шептали «ребята» друг другу в уши. – Девушки так улыбаются… Девушки так охотно разговаривают…
Кажется, тот факт, что улыбались они в основном Хиджикате и разговаривать пытались по большей части с ним же, их особенно не беспокоил. Зато он беспокоил самого Хиджикату, потому что не слишком-то это легко – выдерживать такой напор звонких голосов, переливчатого смеха и застенчиво-настойчивых улыбок. Он курил одну сигарету за другой и тоскливо смотрел на часы. Время шло невыносимо медленно.
– Хиджиката-сан, – она была похожа на райскую птицу, ворковала так же сладкоголосо, поглаживала пальчиком с аккуратным красным ноготком фарфоровую чашечку с чаем – при взгляде на нее никак не получалось думать «палец», «ноготь», «чашка», – вам больше нравятся высокие или не очень?
– Ну… – ответил Хиджиката, вкручивая окурок в пепельницу, – примерно… с меня ростом.
– О, – приподняла брови другая, с сережками «Хэлло Китти». – А что насчет волос? Покороче или подлиннее?
– Покороче, – сказал Хиджиката неожиданно быстро и уверенно даже для себя самого, – светлые и кудрявые.
– Кудрявые? – разочарованно протянула третья и закрутила идеально прямую прядь платиновых волос вокруг пальца.
– Мои вьются от природы, – вступила в разговор четвертая, помаргивая густо накрашенными ресницами-кружевом. – Хотя все думают, что это бигуди…
Остальные девушки захихикали – мол, ну и врунья, но Хиджиката этого уже не слышал, так как застрял в прошлом, на том моменте, когда закончил произносить слово «кудрявые». «Странно», вытолкнутое этим словом из дальнего уголка памяти, разливалось в груди неясным томлением. Хиджиката вспомнил торчащие во все стороны патлы Гинтоки, короткие, светлые и, черт возьми, кудрявые, кудрявее некуда, и ему стало душно. Почему Гинтоки? Он что, единственный кудрявый человек на свете? Потом он вспомнил наглую, дразнящую ухмылочку Гинтоки, шапку из перьев и то, как он выплясывал в караоке, вертя задницей, будто заправский стриптизер.
Потом раздался хруст.
– Фукучо, – зашептал сидевший рядом Харада, взволнованно сверкая глазами и лысиной, – потерпите еще немного, ну пожалуйста! Девушки…
Хиджиката опустил взгляд и обнаружил, что случайно сломал свои палочки. Кусок рыбы, так и не донесенный до рта, грустно лежал на его колене и пропитывал ткань юкаты жиром.
А духота все не отступала, и Хиджиката решил, что надо отлить.
– Сейчас вернусь, – сказал он, поднялся с места и пошел сначала в туалет, а затем на улицу.
Нет, не то чтобы он хотел сбежать с гокона…
Ладно, допустим, он все-таки хотел сбежать с гокона, но в тот момент Хиджиката попросту про него забыл. «Странно» устроило сумбур в его голове. Мысли метались подстреленными куропатками, память подло подсовывала внутреннему взору всякие дурацкие картинки: то рыбьи глаза, то торчащий из ноздри мизинец, то обтянутую белым кимоно задницу. На заднице Хиджиката окончательно рассвирепел, пнул мусорный бак, которому не повезло попасться по пути, распугал одним-единственным взглядом компанию подростков, стоявших на углу, дошел до кинотеатра и купил билет на «Возвращение Педоро». Несмотря на то что он ходил на этот фильм уже трижды, впечатление все равно было такое же, как после первого просмотра. Педоро всегда поддерживал его в сложные моменты жизни, не подвел и сейчас: к тому времени, как пошли финальные титры, Хиджиката более-менее успокоился. Потом он еще некоторое время побродил по городу, смутно надеясь встретить где-нибудь Гинтоки и хорошенько наподдать ему за то, что очередной выходной день пошел насмарку по вине «странно» – ну, и еще гокона. Черт, какое же хитрое оказалось это «странно» – мастерски делало вид, что прошло, а на самом деле засело в Хиджикате так же крепко, как ржавчина въедается в старую раковину.
Но Хиджиката с Гинтоки не встретился – еще один аргумент в пользу того, что корень всех проблем кроется именно в нем.
Правда, в чем конкретно заключался этот корень, Хиджиката пока не определился.

А потом случилось то злополучное любование сакурой, и кривые руки Гинтоки привели в движение бутылку и шестерни судьбы.
Увидев его малиновые уши, Хиджиката все понял. Их цвет был так ярок, что прожег дымчатую пелену, которая застилала и искажала реальность. Хиджиката смотрел на них, и осознание того, чем на самом деле является «странно» – эта назойливая ржавчина, окислившая металл его души, – захлестывало его с головой. Посмотрев на них, Хиджиката как бы взглянул в глаза правде.
И Хиджиката от нее не отвернулся. В конце концов, хотя у него и было несколько вредных привычек, вранье самому себе не входило в их число.
Да, в тот день Хиджиката понял, что влюбился.
Время для этого было не самое подходящее – весна, праздники, повышенная угроза терактов и насморка, дел невпроворот. А уж каким неподходящим был объект его чувства – словами не опишешь.
Ёрозуя.
Саката, блин, Гинтоки.

– …ши! Тоши!
Хиджиката поднял голову и спросил:
– А?
Кондо-сан смотрел встревоженно.
– Тоши, что-то случилось?
– Да нет, – соврал Хиджиката, – ничего. Просто задумался.
Так задумался, что даже не услышал сразу голос Кондо-сана. Это вызвало новый прилив раздражения, и Хиджиката выместил его на тосте – вгрызся в него зубами и принялся энергично пережевывать.
– Тоши, – повторил Кондо-сан. Теперь он смотрел еще и с укоризной, – что-то случилось, я же вижу.
Хиджиката и не думал, что он так легко поверит: в конце концов, в некоторых вопросах Кондо-сан все-таки был очень проницателен. Он вздохнул и уставился на тост в своей руке, думая, что сказать, – не признаваться же, что влюбился, точнее, что влюбился в какого-то лохматого, ковыряющего в носу, жрущего сахар килограммами и сутками просиживающего штаны в пачинко прощелыгу, – а Кондо-сан тем временем продолжал:
– Если все в порядке, почему ты завтракаешь без майонеза?
Вот это фейл, подумал Хиджиката, скрипя зубами.
За последние дни он докатился до того, что почти возненавидел свою зрительную память. Он раньше не осознавал, насколько она отменная. Малиновые уши Гинтоки постоянно всплывали перед глазами; они преследовали его во время патрулирования, ночного просиживания над бумагами и даже принятия душа. Хиджиката, конечно, мог заставить себя не думать о них, но они все равно маячили где-то на краю сознания, будто выжидали момент, когда он ослабит защиту. И когда этот момент наступал, они бросались в атаку с удвоенными силами. А если атаку удавалось отбить, на смену ушам приходили тонкая черная полоска ремня на белом фоне и нога в облегающей штанине, виднеющаяся между краями кимоно. Все это ужасно мешало. Надо было что-то делать, и желательно срочно.
Придя к такому выводу и сходив на «Возвращение Педоро» еще раз, Хиджиката успокоился окончательно. Досада, разумеется, еще оставалась: в конце концов, неужели во всем Эдо ему больше не в кого было влюбиться? Но он рассудил здраво – хотя Хиджиката вообще всегда рассуждал здраво – и решил принять свою влюбленность как свершившийся факт. Что теперь делать, раз уж так получилось. Страдать из-за какого-то придурка Хиджиката не собирался. Тем более, как он с прискорбием признал после некоторых размышлений, во всем Эдо действительно больше не в кого было влюбиться. С женщинами он предпочитал иметь сугубо деловые отношения, не выходившие за пределы чайных домиков, а о мужчинах никогда раньше не задумывался. Задумавшись, представил себя влюбленным, например, в Кондо-сана или Сого – и ужаснулся. Действительно, Хиджиката ведь почти и не общался с людьми, которые не состояли в Шинсенгуми. Ну, были еще те, с кем он беседовал на допросах, но они тем более не шли в расчет.
В общем, Хиджиката смог принять этот удар судьбы, лишивший его свободы выбора, с достоинством. И так как он был человеком рациональным, то сразу начал думать над тем, что делать дальше.
На первый взгляд ситуация казалась довольно безнадежной. Гинтоки никогда не делал поползновений в эту сторону – не подмигивал, не облизывал губы нарочито медленно, не ел бананы, томно закатывая глаза, – по крайней мере, в присутствии Хиджикаты. В присутствии Хиджикаты он только отвешивал дурацкие шуточки, пил сакэ и блевал возле мусорных баков. И могло бы показаться, что все так и останется на этом этапе, если бы не одно «но».
Малиновые уши Гинтоки.
Если подумать, то в тот день Гинтоки повел себя довольно странно. Хиджиката вспоминал его молчание, хмурое лицо и эти малиновые уши, думал, анализировал и в итоге решил, что больше всего Гинтоки походил на примерную школьницу, которую потрогал за грудь одноклассник-хулиган. С чего бы ему так реагировать? Ладно, допустим, уши могли покраснеть и от злости, но почему он тогда молчал?
Ясно было, что ему не все равно.
Если так посмотреть, Гинтоки очень повезло, что Хиджиката в него влюбился. Практически как выиграть в лотерею: Хиджиката красивый, пользуется успехом, хорошо зарабатывает. В конце концов, на нем здорово сидит форма – поначалу она казалась Хиджикате немного чересчур претенциозной, но это не отменяло того факта, что она классная.
– …та-сан. Хиджиката-сан.
Он едва увернулся от пепельницы – та пролетела над его головой и громко ударилась о дверцу стенного шкафа.
– Сого, черт тебя дери!
– В последнее время вы так часто витаете в облаках, – невозмутимо сказал тот, стоя на пороге его кабинета. – Вон, даже пепел с сигареты стряхиваете прямо на стол. Так нельзя, Хиджиката-сан, нужно быть аккуратнее.
– Кто бы говорил.
– Осторожнее. А то ведь умрете ненароком…
– Сого, иди куда шел, а.
– …и никаких больше поцелуев.
Хиджиката подобрал пепельницу и швырнул ее обратно, но Сого уже исчез из дверного проема, и казалось, что только его насмешливая улыбочка осталась висеть в воздухе…
А потом, когда Хиджиката, разозлившись, выгнал всех, кого нашел в штабе, на дополнительную тренировку, – Сого уже успел слинять, паршивец, – на стволе стоявшего во дворе клена обнаружилось несколько таинственных символов, выцарапанных ножом: «Х», знак плюс, «Г», знак равенства и какая-то странная фигура – то ли облачко, то ли амеба.
– Это еще что? – нахмурился Хиджиката.
– Х плюс Г равно… – начал было оказавшийся ближе всех Ямазаки, но осекся.
– Ну, – Хиджиката перебросил сигарету из одного угла рта в другой, – дальше.
– Ну… Это… – ответил Ямазаки и снова замолчал.
– Дальше, – Хиджиката добавил в голос несколько процентов угрозы свыше нормы.
– Сердечко, – замирающим тоном сказал Ямазаки и вжал голову в плечи.
– И что это значит? – не понял Хиджиката.
– Э-э… – Ямазаки натужно улыбнулся, – может, это реклама свадебных кредитов от какого-нибудь нового банка… Совместного банка… ну, например, Хаякавы и Гушикена… Новые банки сейчас ведь чуть ли не каждый день…
– Кто испортил дерево из-за такой чуши, – пробормотал Хиджиката, а потом вспомнил улыбочку Сого, посмотрел на надпись еще раз, выругался и понял, что дальше так продолжаться не может.
– А ну не отлынивать! – рявкнул он. – Еще тысяча хая-субури!
Проблема была обозначена, и теперь пришло время эту проблему решать.

Гинтоки обнаружился, как обычно, в кабаке. Он был уже в некотором подпитии; увидев Хиджикату, сначала демонстративно поморщился, потом не менее демонстративно отвернулся.
Хиджиката невольно уставился на его уши. Зрительная память за невостребованностью отступила на задний план, уступив место воображению. Впрочем, если начистоту, то воображение приходило и раньше – особенно во время принятия душа. Хиджиката слегка прикусил щеку, чтобы отвлечься от зуда в кончиках пальцев. Слишком уж ярко встала перед глазами картина того, как он дергает, выкручивает эти уши – неожиданно аккуратной, красивой формы, – чтобы кровь прилила, чтобы помалиновели…
«Странно», которому теперь уже было подобрано подходящее название, всколыхнулось с новой силой и потребовало немедленных действий. Ну, или хотя предпосылок к ним. На языке упорно вертелась фраза «Ёрозуятуттакоеделовобщемпошли», но Хиджиката не был бы Хиджикатой, если бы не умел держать себя в руках, когда это необходимо.
– Опять пропиваешь деньги на детское питание, – поздоровался Хиджиката.
Да, все-таки надо было хоть как-то подготовить почву, чтобы подойти к закономерному итогу постепенно. А то бывает ведь и такое, что вместе с джекпотом люди получают инфаркт миокарда.
– Тебя забыл спросить, – отозвался Гинтоки.
Хиджиката сел рядом и заказал выпивку.
Пока он шел из штаба, то успел продумать подводящий к вышесказанной фразе сценарий от и до, но теперь все вылетело из головы внезапно, резко и полностью: эти проклятые уши его деморализовали. Но, опять же, Хиджиката не был бы Хиджикатой, если бы не умел собраться, когда это необходимо.
– Слышь, Ёрозуя, – сказал он.
Тот скосил на него глаза. Взгляд ничего не выражал – дохлая рыба как есть, во всей ее красе. Хиджиката поморщился – нет, совершенно непонятно, как его угораздило втюриться в… в это.
Так, что там дальше-то было запланировано…
Ах да, точно, заезженная и, значит, испытанная временем тема – «мой знакомый испытывает чувства».
Хиджиката прикурил сигарету, выдохнул дым и начал:
– Что сейчас в кино хорошего идет?
– А? – моргнул Гинтоки.
– Глухой? В кино, говорю, что хорошего.
– «Возвращение Педоро», – ответил Гинтоки и, помедлив, добавил: – Я уже раз пять сходил, и все время как первый.
– Да, – кивнул Хиджиката. – Особенно тот момент про «это не котобус, детка, это мотороллер».
– «Мотороллер не мой, я просто разместил объяву», – закончил Гинтоки и засмеялся.
Все-таки «Педоро» – это не просто фильм. Это шедевр, а шедевры объединяют, помогают людям находить общий язык.
Все, теперь, когда настроение задано, точно можно переходить к знакомому, решил Хиджиката, но потом принесли сакэ, и разговор естественным образом перерос в попойку.
Вечер уже катился к ночи, а к сценарию вернуться все не получалось. Хиджиката смотрел на Гинтоки и в какой-то момент поймал себя на том, что сказал «да», не успев понять вопроса. Он напрягся было, ожидая подвоха, но вопрос, видимо, был риторическим, потому что Гинтоки не обратил на это «да» никакого внимания. Продолжал говорить… о чем?
– И Хасегава-сан… Скидка… Мыльный массаж…
Ерунда сплошная, как обычно. Но Хиджиката все равно слушал – голос, не слова.
Может, его действительно зацепил голос? Да нет, обыкновенный голос. К тому же стоит только вспомнить, как Гинтоки поет, и сразу тянет заржать. И лицо у него самое обыкновенное. Приятное, конечно, но не больше, на красавца не тянет. Лоб, нос и щеки вспотели от выпитого, и он зачем-то без конца промокал их скомканной салфеткой. Абсолютно бесполезно: как только он стирал один слой, пленка почти сразу появлялась снова – летом он, скорее всего, и вовсе потеет как свинья. А на рукаве у него красовалось огромное жирное пятно, наверняка какой-нибудь заварной крем.
Ничего в Гинтоки не было такого, чем Хиджиката мог бы объяснить возникавшее при взгляде на него теплое щекотное шевеление в своей груди.
– Что это ты на меня так смотришь? – настороженно спросил Гинтоки.
– А? – не сразу отреагировал Хиджиката.
– Не надо так на меня смотреть, – пояснил Гинтоки. – А то у меня сейчас включится инстинкт самосохранения. Я ничего противозаконного не делал… Ну, в последнее время.
– Да кому ты нужен, – фыркнул Хиджиката, – смотреть еще на тебя. Насмешил.
В доказательство он принялся смотреть не на Гинтоки, а на стол. На столе стояли тарелки, бутылки, пепельница. А еще на нем лежала ладонь Гинтоки, который в этот момент дернул рукой как-то так, что рукав кимоно сполз до локтя. Волоски на его предплечье были светлые и почти незаметные, но когда на них падал свет вот так, как сейчас, сверху и немного сбоку, то они будто мерцали, и казалось, что Гинтоки просыпал на себя жемчужную пудру. Это… заводило.
Черт, что за мысли, хоть лбом об стену бейся. Или бей Гинтоки лбом об стену: в конце концов, это же он во всем виноват.
– В чем это я виноват? – переспросил тот с раздражением: кажется, последнюю фразу Хиджиката произнес вслух.
Впрочем, он не смутился – это ведь была правда – и ответил:
– Да во всем.
Гинтоки стукнул стаканом о столешницу. Хиджиката оторвал взгляд от волосков на его руке, снова посмотрел на него прямо и увидел, что его глаза из вишневых превратились в почти черные.
– В чем – во всем? Слушай, я же не знал, что эта чертова бутылка окажется такой подлой тварью.
– Чего? – спросил Хиджиката. Беседа, перепрыгнув этап со знакомым, как-то слишком резко свернула в ту сторону, куда он хотел направить ее изначально, и это оказалось слегка неожиданно.
– Если хочешь на кого-то катить бочку, то кати ее на своего начальника.
– При чем тут Кондо-сан? – нахмурился Хиджиката. – Не трогай его!
– И вообще, это ведь ты ко мне полез целоваться, а не я к тебе. Так что сам виноват, понял?
– Я? Я виноват? Не сваливай на меня вину за свой плохой глазомер!
– Блин, я только-только смог про это забыть… И нечего пялиться на меня, как на убийцу женщин, детей и котят! Если хочешь подраться, так и скажи!
«Так и скажи», – эхом отозвалось в голове, и Хиджиката наконец вспомнил, что пришел все-таки не драться. И даже не разговаривать про Педоро. Он пришел сюда с продуманным, взвешенным решением, которое теперь было подкреплено еще и хорошей порцией алкоголя.
– Слышь, Ёрозуя, – сказал он, – в общем, тут такое дело.
– Ладно, – кивнул тот, – подраться так подраться, пойдем выйдем…
– Да заткнись, – Хиджиката поморщился, – дай договорить. Тут такое дело, Ёрозуя. Я, это самое, влюбился. Что скажешь?
Тот удивленно моргнул, замолчал и застыл – будто кто-то приостановил воспроизведение шумного видео. Пауза длилась несколько секунд. Потом он начал:
– И при чем тут… – и снова замолчал.
– Ну да, – ответил Хиджиката. – В тебя.
– Дай угадаю, – Гинтоки улыбнулся, вышло криво и натянуто, – ты проспорил желание Оките-куну, да?
– Нет.
– Вот как.
Гинтоки положил палочки для еды сначала справа от тарелки, потом слева, потом над тарелкой, а Хиджиката все это время смотрел на его ухо, проглядывающее из-под волос. Оно было ярко-красное – казалось, что если поднесешь спичку, то она загорится.
– Ну так что? – спросил Хиджиката.
– Я на минуту, – ответил Гинтоки, поднимаясь с места, – в туалет надо.
Он не вернулся ни через минуту, ни через пять, и Хиджиката понял: что-то не так.
Гинтоки в туалете не было – только прохладный вечерний воздух тянулся в распахнутую форточку.
Вот же сволочь!
– Стой, падла! – крикнул Хиджиката и тоже полез в форточку.
Оказавшись снаружи, он встал посреди улицы, огляделся и убедился в том, что Гинтоки и след простыл.
– Стой, падла! – донеслось из-за спины: это хозяин закусочной, обнаружив пропажу посетителей, выскочил следом, размахивая неоплаченным счетом.

Не то чтобы Хиджиката не понимал Гинтоки. Может быть, Хиджиката и сам поступил бы точно так же, если бы оказался на его месте. Но, во-первых, Хиджиката не оказался на его месте, а во-вторых, все это не отменяло того факта, что Гинтоки, разбудив в нем чувства, наглым образом смылся.
Вот же сволочь.
Обидно, черт побери. Хиджиката, значит, вывернул перед ним душу, а Гинтоки попросту взял и похерил всю его искренность. Да еще и заставил лезть в форточку.
Нет, ну сволочь же.
– Тоши, – Кондо-сан опять смотрел встревоженно, – что-то случилось?
Хиджиката отвлекся от внутреннего монолога и посмотрел в свою тарелку. Майонез в ней был – полностью прикрывал еду толстым слоем, как положено.
– Фукучо, – шепотом подсказал Ямазаки, – у вас мундир… наизнанку.
Хиджиката скрежетнул зубами.
– Не беспокойтесь, Кондо-сан, – произнес Сого, – просто Хиджикату-сана отбрили, вот он и бесится.
– Тоши, – глаза Кондо-сана влажно заблестели, – я как никто понимаю, насколько это тяжело…
– Никто меня не отбривал, – отрезал Хиджиката.
– …Но это еще не повод сдаваться! – Кондо-сан воодушевленно схватил его за руку и затряс. – Любовь, Тоши, она преодолеет все границы! Главное – бери с собой денег побольше и заказывай только «Дом Периньон»… И цветы, цветы не забывай! Ну и что, что они сразу отправятся на помойку! Да, не сдаваться – это самое главное!
– Кондо-сан, – вздохнул Хиджиката – и замолчал.
А ведь и правда, его не отбрили. С ним даже не подрались.
Эта мысль была как удар.

Таким образом, некоторое время спустя Хиджиката подходил к «Ёрозуе Гин-чана».
И все замедлял, замедлял шаг.
Метров за десять он окончательно остановился и посмотрел вверх, на закрытый балкон. Провел рукой по волосам, поправил узел шейного платка, сам не понимая, с какой целью, ведь при любом раскладе он выглядел бы хорошо, даже отлично. И вообще, зачем ему напрягаться из-за такого, как Гинтоки?
Но в голове абсолютно некстати всплыли слова Кондо-сана про цветы. Хиджиката остановил взгляд на виднеющейся в конце улицы вывеске цветочного павильона и подумал: ну уж нет, еще чего не хватало.
– Хиджиката-сан, здравствуйте, – раздался из-за спины бодрый голос.
Хиджиката обернулся и увидел Шинпачи – тот, судя по пакетам в его руках, шел из магазина.
– А, – ответил Хиджиката. – Ага.
Шинпачи моргнул и спросил:
– С вами все в порядке? Вы такой красный.
– Нормально все, – буркнул Хиджиката. – Мне нужно поговорить с вашим боссом.
– Гин-сан? Его нет. Он со вчерашнего вечера не возвращался. Наверное, опять проиграл в пачинко все деньги, а сегодня ведь надо было платить аренду, – Шинпачи вздохнул и покачал головой, будто мамаша, жалующаяся на сына-двоечника. – А что вы хотели? Я передам.
– Нет. Это не срочно.
Видимо, Гинтоки догадывался, что он придет, потому и не вернулся.
– Трус, – пробормотал Хиджиката и ушел.
Вернулся он вечером того же дня и в этот раз наткнулся на Кагуру.
– Гин-чан? – переспросила она. – Его нет. И не будет. Он записался добровольцем во Вселенский Союз Мелиораторов и улетел осваивать целину куда-то в Туманность Андромеды.
– Чего? – слегка опешил Хиджиката.
– Вселенский Союз Мелиораторов, говорю, – нетерпеливо повторила Кагура. – Купи мне суконбу, майонезник.
– Прекрати называть меня так, – поморщился Хиджиката.
Вселенский Союз Мелиораторов? Что, серьезно? Он представил Гинтоки в рабочем комбинезоне и на тракторе. Мелиорация – это ведь надо пахать и пахать, причем в буквальном смысле, и то, что Гинтоки подался пахать добровольно, не укладывалось в голове.
– И когда он вернется? – через силу спросил Хиджиката.
Кагура пожала плечами.
– Не знаю. Наверное, когда выйдет на пенсию. Но он ничего про это не говорил.
Что, неужели и форточка, и Вселенский Союз Мелиораторов – все это только для того, чтобы не встречаться с Хиджикатой?
– Купи суконбу, майонезник, – сказала Кагура, но Хиджиката не стал огрызаться, потому что не услышал.
Он представлял себе Гинтоки, заводящего трактор где-то в Туманности Андромеды, и ему было не по себе, будто он надел носок с дыркой на большом пальце. Гинтоки улетел, и это значило, что Хиджиката больше не увидит его ни в баре, ни в бане, ни в очереди за билетами на «Педоро». Гинтоки улетел, и собственная злость на него за то, что пришлось лезть в форточку, показалась чем-то мелким и не стоящим внимания.
Гинтоки – улетел. И не обещал вернуться.
Хиджиката задумчиво жевал сигаретный фильтр, устремив взгляд в окрашенное закатом небо.
Хотя Туманность Андромеды – это ведь не настолько далеко. Если взять отпуск на недельку… Нет, сейчас никак.
– Эй, я пошутила про Вселенский Союз Мелиораторов, – сказала Кагура. – Если купишь мне суконбу, я скажу, где сейчас Гин-чан.
Смотрела она насмешливо-снисходительно – все-таки не зря они с Сого так хорошо спелись. Хиджиката нахмурился, раздраженно поджал губы, поиграл желваками и сказал:
– Ладно.

Как ни странно, Кагура его не обманула.
Гинтоки действительно был в парке. Он развалился на скамье, в одной руке у него был «Джамп», в другой – коробка с клубничным молоком. Возле него сидел какой-то мадао, но, увидев Хиджикату, побледнел и отсел на две скамьи в сторону.
– Эй, Хиджиката-кун, – произнес Гинтоки, не отрывая взгляда от «Джампа», – ты в курсе, что распугиваешь простых людей одним своим видом?
– Я полицейский, – буркнул Хиджиката, садясь рядом, – так и должно быть.
– Да? Ну, я догадывался, что полицейские и головорезы в наше время стали одним и тем же.
– Не меняй тему, Ёрозуя.
– Где-то тут была тема? Я и не заметил.
– Я про вчера. Почему ты сбежал?
Гинтоки перевернул страницу.
– Забыл деньги, нечем было платить.
Город накрывало сумерками, только самый край неба еще теплился оранжевым. Хиджиката помолчал, потом спросил:
– Не темновато для чтения?
– Норма, – невозмутимо ответил Гинтоки и снова перевернул страницу.
Хиджиката скосил глаза.
– Ты в курсе, что держишь «Джамп» вверх ногами?
Гинтоки кашлянул, подавившись молоком. Кашлянул еще, и еще, и еще. Наконец ответил:
– Я с детства так привык. Как научили, так и читаю. Ты не имеешь права вторгаться в мою частную жизнь и указывать мне, как надо читать.
В таком освещении цвет его ушей было не разглядеть.
– Ну, – сказал Хиджиката.
– Что – ну? – раздраженно отозвался Гинтоки. – Деньги за выпивку потом отдам. Запиши на мой счет.
– Я про другое, – Хиджиката пожевал губы, повертел зажигалку – непонятно, когда успел вытащить – и наконец закончил: – Давно ты в меня втрескался?
– Что? Это кто еще… – начал было Гинтоки, но потом замолк, вздохнул и отложил «Джамп». – Не знаю, откуда мне знать.
– Ясно, – Хиджиката убрал зажигалку обратно в карман, посмотрел на качели, на турник, на сгорбленную фигуру мадао. – То, что я вчера сказал… Короче, я серьезно.
– Да я понял. Ты же всегда серьезно.
– Твоя рыжуха сказала, что ты сбежал во Вселенский Союз Мелиораторов. Знаешь, обидно стало.
Гинтоки как-то невесело засмеялся.
– Не понимаю, в чем дело. У нас и общение-то никогда особенно не складывалось, а тут.
– Ага, – согласился Хиджиката.
– Что будем делать? – Гинтоки смял коробку из-под молока и запустил в урну.
Хиджиката задумался.
И, разумеется, ничего не придумал.

Облетевшие лепестки сакуры покрыли Эдо розоватым снегом, и потом его убрали дворники, а у Хиджикаты и Гинтоки все было по-прежнему.
Никто из них так ничего и не придумал.
Ладно, хватит лукавить, одернул себя Хиджиката. Кое-что, конечно, придумывалось. Оно включало в себя различные горизонтальные поверхности, много голой кожи и майонез. Вот только то, как это «кое-что» осуществить и вообще с какого боку к нему подступиться, не придумывалось совсем.
– Слушай, так мы это, встречаемся, да? – спросил Гинтоки.
Он разливал по зеленым стаканам какой-то алкоголь, а Хиджиката на это смотрел. Он мог позволить себе просто смотреть, в конце концов, деньги-то были его – опять.
– Да, – сказал он.
А потом была горизонтальная поверхность, по которой оказалось очень трудно передвигаться в вертикальном положении, и сквозь туман прорвался голос Гинтоки:
– Поползем?
Хиджиката возмутился – по большей части из-за того, что его самого так и подмывало предложить то же самое.
Вот так они и встречались.
Все было по-прежнему: работа, Кондо-сан и Сого, вкус «Майоборо» и майонеза, к счастью, тоже. Но Гинтоки был особенно по-прежнему – порой бесил так, что хоть кости ему ломай. В барах Хиджиката по-прежнему ронял ему на ноги окурки и столовые приборы. Хотя если Гинтоки решал бесить, то его никакими окурками и столовыми приборами было не достать.
По-прежнему хотелось выкрутить ему уши – так, чтобы помалиновели.
А временами, когда Хиджиката смотрел, как Гинтоки разливает алкоголь по стаканам, возникало желание взять его за руку и прижать к губам внутренней стороной запястья.
Все-таки Хиджиката где-то глубоко, очень глубоко внутри был закоренелым романтиком. Но как быть романтиком с Гинтоки – об этом он понятия не имел.
Он удивился, когда Гинтоки первым признал:
– Надо что-то делать, Хиджиката-кун. Нет, точно надо что-то делать.
Потом он начал бормотать про горизонтальные поверхности, много голой кожи и взбитые сливки.
– Нет! – рявкнул Хиджиката в ответ на «взбитые сливки».
– Как нет? – опешил Гинтоки. – Платонические отношения – это, конечно, хорошо, но блин, мы ж не пенсионеры, в конце концов…
Когда Хиджиката объяснил, почему нет, Гинтоки запротестовал: никогда, ни за что, ни за какие коврижки, даже речи быть не может; дыхание у него было горячее и пьяное. И сексуальное – такое же, как уши и как белесые волоски на руках.
На самом деле не так-то просто это оказалось – вот так взять и улечься в постель вместе. Поэтому они и пили – для храбрости.
Или просто тянули время.
Это все было так тупо.

– Как-то тупо, – сказал Гинтоки, сунул руку за резинку трусов и почесал задницу.
– Как-то тупо, – согласился Хиджиката.
Закрывшись в одной комнате тет-а-тет и раздевшись до трусов, они резко стали намного менее пьяными, чем за полчаса до этого в кабаке. Там у Хиджикаты все плыло перед глазами, а сейчас вдруг оказалось преувеличенно четким и ярким. Клубничины на семейниках Гинтоки, ровная дорожка из волосков на животе Гинтоки – от пупка вниз, губы Гинтоки, глаза Гинтоки.
– Надо что-то делать, – произнесли губы Гинтоки.
– Надо что-то делать, – согласился Хиджиката.
– У тебя когда-нибудь было с мужиками?
Хиджиката заторможенно покачал головой: не хотелось отводить взгляд.
– И у меня, – сказал Гинтоки.
– Жарко.
– Ага.
На некоторое время воцарилась тишина.
– Может, телик включим? – предложил Хиджиката.
Гинтоки вздохнул, раскинул руки, придвинулся и решительно полез обниматься. Прислонился лбом ко лбу – глаза были закрыты, – запустил пальцы в волосы, почесал за ушами.
– Блин, я тебе собака, что ли? – поморщился Хиджиката, из-за побежавших по спине мурашек вытягиваясь и приподнимая плечи.
Гинтоки прижался губами к щеке, подышал, обдавая теплом; чуть сполз, уткнулся носом в шею – Хиджиката вздрогнул и наконец очнулся от неподвижности: огладил его по спине, потерся виском о висок.
Гинтоки на ощупь был твердый и гладкий, как обкатанная морем галька. Его ухо маячило прямо перед глазами, и Хиджиката, не выдержав, чуть прикусил мочку, лизнул. Гинтоки в ответ зашипел и сжал в объятиях так, что аж больно стало. Правда, тут же расслабил руки, снова вздохнул, приподнял лицо и поцеловал в уголок рта.
Хиджиката, конечно, представлял себе, как все это будет, но теперь, когда дело дошло до действия, не сразу сообразил, как реагировать. Как целовать Гинтоки – так же, как женщину? Как обнимать Гинтоки? Как…
– Слушай, – хрипло сказал он, – а как…
Гинтоки тут же отстранился, скривился:
– Испортил всю романтику.
Но не переспросил, что именно «как». Значит, подумал о том же.
Наверное, нарочно обнимал, чесал и всячески отвлекал, чтобы застать врасплох, хитрожопый придурок.
– Я первый, – быстро сказал Хиджиката.
– Это почему? – возмутился Гинтоки.
– Потому что я первый сказал, что я первый.
Гинтоки нахмурился.
– Ну ты это, – сформулировал он претензию несколько секунд спустя, – вообще.
Хиджиката прикрыл глаза, чтобы не пялиться на клубничины, дорожку из волосков, губы и все остальное. Слишком оно все отвлекало от разговора.
Не то чтобы для него это было принципиально, просто уступать не хотелось.
– И про другое я тоже первый сказал, – добавил он. – Так что имею право.
– Ну и что, – возразил Гинтоки. – Это нечестно, а отношения, Хиджиката-кун, должны быть честными. Давай в карты.
– Долго, – ответил Хиджиката. – И ты всегда мухлюешь.
– Джанкен.
– Я же говорю, ты всегда мухлюешь.
– Как можно мухлевать в джанкен?
– Да ты просто трусишь, признайся. Если признаешься, то все окей. Уступлю очередь.
– Ну ты и гнида. Брать на слабо – это подлый, грязный прием.
– Ну так что? Слабо?
– Что, что. Продолжим.

Но с «продолжим» – это он, конечно, махнул.
– Хм, – сказал Хиджиката, глядя в потолок.
– Э-э, – отозвался Гинтоки, лежавший сбоку. Хиджиката чувствовал его тепло всей правой половиной тела, кожу будто покалывало мелкими искрами – приятно.
Или это горели следы от его пальцев, непонятно. Кстати, синяки точно останутся. Ну и клешни у него – сжал за плечи так, будто сплющить хотел. Хорошо, что Хиджиката успел откатиться в сторону прежде, чем тот добрался до шеи.
– Ну и на хрена было так орать? – поморщился Хиджиката. – Наверняка все, кто тут есть, решили, что я тебя убил и теперь расчленяю труп, чтобы вынести по частям.
– Посмотрим, как ты запоешь, когда окажешься на моем месте, – безрадостно усмехнулся Гинтоки. – Знаешь, с этим никакой запор не сравнится.
– Нашел, блин, с чем сравнивать.
– И вообще, предложил бы поменяться, как благородный человек.
– Значит, признаешь, что слабо?
– …Сука ты, – со вздохом сказал Гинтоки, но в сравнении с теми цветистыми многоэтажными конструкциями, которые он только что выплевывал Хиджикате в лицо, это прозвучало даже нежно.
Все-таки они были еще не готовы, и «продолжить» не получилось. Точнее, все шло более-менее гладко до того момента, пока Хиджиката не приступил к непосредственному покорению доселе неизведанной территории… Тьфу, что за дурацкие иносказания. Короче говоря, потрахаться не вышло. Да еще в ушах теперь звенело: матерные вопли Гинтоки наверняка разносились даже не на всю гостиницу, а на квартал как минимум.
– Расслабиться надо было, – буркнул Хиджиката.
– Какие мы умные, – ехидно отозвался Гинтоки, сел и принялся натягивать трусы.
Потом они заказали бухло, включили телевизор, и Педоро снова пришел на помощь: на одном из каналов как раз шли вступительные титры первого фильма.

В следующий раз Гинтоки приволок порнуху.
– Нужен же какой-то материал для изучения, – пояснил он.
Порнуха, правда, не пошла. Неужели этот придурок не мог найти что-нибудь без цепей и деревянных коней? Или хотя бы с двумя участниками, а не десятком.
– Да ты издеваешься, – проворчал Хиджиката.
– Ну и придумал бы что получше, – буркнул Гинтоки, повернулся спиной и принялся ожесточенно распечатывать контейнер с пудингом, выглядя при этом каким-то… грустным, пожалуй.
Грустный Гинтоки, как оказалось, раздражал сильнее обычного Гинтоки.
– Ладно, – отважно произнес Хиджиката, – давай сначала ты.
– Ага, а ты потом будешь мне постоянно это припоминать, – сказал Гинтоки, недовольно дернул плечом и начал есть.
А доев, сказал:
– Ложись.
Хиджиката подозрительно прищурился, но лег.
Гинтоки опустился следом, перекинул через него ногу, навис над ним на вытянутых руках и замер, а затем, зажмурившись, как и в прошлый раз, поцеловал.
И как-то очень резко оказался сразу везде.
Прижался щекой к щеке, сжал бедра коленями, запустил пальцы в волосы, – опять чешет, что за привычка? – прильнул грудью к груди, потерся, дохнул в шею, мимолетно мазнул губами. А эрогенная зона там такая, что будто оголенным проводом ткнули – Хиджиката застонал и дернулся, не выдержав, но Гинтоки убрал руки от его головы и прижал запястья. Белесые ресницы дрогнули, и между ними проглянула темнота, захлестнувшая по самую макушку и выбившая воздух из легких; Гинтоки снова поцеловал его, провел языком по губам, по зубам – неужели пульс может быть таким частым, черт возьми…
Потом Гинтоки начал сползать ниже, целуя, облизывая, прикусывая, – и Хиджиката перестал его видеть, выгнулся, потому что было все это запредельно хорошо. До того хорошо, что, казалось, он вот-вот начнет плавиться под теплыми губами и языком, и тогда Гинтоки просто выпьет его, как молочный коктейль, до самого дна. Он не знал, что такого было в манере Гинтоки, в конце концов, его и раньше облизывали, профессионально и со всякими изысками; но с Гинтоки это ощущалось совсем по-другому, хотелось взвыть и изо всех сил стукнуть кулаком по стене. Но стены под рукой не было, и пришлось просто сжать в пальцах простыню, напрягая мышцы до боли.
Добравшись до трусов, Гинтоки на несколько секунд замер, будто задумался.
А у Хиджикаты кружилась голова и перед глазами все плыло.
– Не останавливайся, – произнес он, едва двигая языком, и положил руку ему на затылок. – Пожалуйста.
– Так я и знал, – сказал Гинтоки и облизнул губы. – Тебе от меня нужен только секс, признайся.
– Не только, – хрипло признался Хиджиката. – Но нужен.
– Сука ты, говорю же, – заключил Гинтоки и потянул резинку трусов вниз. – Сплошь запрещенные приемы. Мы же условились: главное правило этого самого – не говорить об этом самом.
Он коснулся губами головки, осторожно лизнул и, решившись, провел языком по стволу – а потом еще раз, и еще, и еще. Затем раскрыл рот шире – Хиджиката почувствовал горячую, скользкую твердость его нёба и не сразу вспомнил, как дышать; в члене творился пожар, плавился металл и плясали черти.
А когда Гинтоки случайно задел его зубами, в Хиджикате словно фейерверк взорвался.
– Хоть предупредил бы, – проворчал Гинтоки, отплевываясь. – Черт, интересно, тут есть зубные щетки…
Он все бормотал и бормотал что-то недовольное, а потом потянулся было к паху, видимо, собираясь подрочить, но Хиджиката, отдышавшись за это время, сел на кровати, толкнул его на спину, высвободил из клубничных семейников его член и обхватил губами.
– Вау, – только и успел выдохнуть Гинтоки.
У него было очень глупое выражение лица, когда он кончал.

– Слышь, Ёрозуя, – сказал Хиджиката после, – необязательно же, чтобы «все включено». Можно и так обходиться, программой минимум.
Гинтоки задумался и ответил:
– Не-а.

В следующий раз Гинтоки приволок какой-то пакет.
– Я наконец-то придумал, – сказал он. – Офигеть, какой я все-таки умный.
– Опять порнуха? – подозрительно спросил Хиджиката.
Гинтоки покачал головой.
– Афродизиаки? – еще более подозрительно спросил Хиджиката.
Гинтоки покачал головой и осклабился.
– Нет, Хиджиката-кун. Все гораздо круче.
Он запустил руку в пакет и достал оттуда белые трикотажные трусы, синюю фуражку с желтой звездой, солнцезащитные очки и накладные усы.
– П… – сказал Хиджиката. – Пе…
– Ага, – кивнул Гинтоки. – Педоро. Надень все это, и тогда я, может быть, смогу довериться тебе до конца.

– Тоши, – Кондо-сан смотрел встревоженно, – что-то случилось?
Хиджиката очнулся от мыслей, заглянул в тарелку – майонез в ней присутствовал в положенном количестве. С мундиром тоже все было в порядке. Он искоса зыркнул на Ямазаки, но тот сидел неподвижно, замерев с не донесенными до рта палочками, и в его глазах был испуг напополам с удивлением.
– Тоши, ты так гримасничаешь, – добавил Кондо-сан, – у тебя что-то с лицевым нервом?
Сого смотрел с легким интересом.
– Кондо-сан, мне кажется, это он так улыбается, – сказал он.
Кондо-сан застыл, а потом, глядя еще более встревоженно, повторил:
– Тоши, что-то случилось?
– Да нет, – ответил Хиджиката. – Все хорошо.

Педоро действительно никогда не подводил.

@темы: Хиджиката, Юмор, фик: авторский, Joui Wars - 2013

---

Хиджиката, юмор - 1

[Baragaki no Mayora-13 in Mayoland]

Название: Сотворение Тенко
Автор: Baby Face
Персонажи: Хиджиката, Тенко
Тема: юмор

@темы: Хиджиката, Юмор, арт/коллаж, Joui Wars - 2013

---

Садахару, внеконкурс, драма

[завеса жалости]

Название: Садахару никуда не уходит
Автор: команда  завеса жалости
Бета: команда  завеса жалости
Размер: драббл, 708 слов
Пейринг/Персонажи: Садахару, Сого, Шинсенгуми, Еродзуя
Тема: драма
Жанр: джен, драма
Рейтинг: PG
Саммари: Что бы они ни делали, Садахару не уходит
Примечание: и добавить здесь нечего


- Ты опять погрыз базуку. Знаешь, если бы ты помочился на нее, как вчера, я бы понял - ты вроде как метишь свою территорию. Но в следующий раз, будь уж так добр, погрызи лучше какой-нибудь другой предмет. Хиджикату-сана, например. Или помочись на него. Мы договорились?
- Сого, твою мать! Да сколько здесь еще будет эта собака!
Хиджиката явно не согласен с его отличным планом, но Сого это никогда особо не волновало.
Согласен ли с его идеей Садахару, Сого тоже не волнует.
В последнее время его мало что стало волновать.
Белая шерсть ужасно смотрится на черной форме и чертовски тяжело счищается, обслюнявленная повязка для сна регулярно нуждается в стирке. Зато и то, и другое учит терпению, так что теперь Сого располагает поистине неисчерпаемыми запасами.
- У меня завелись мыши, - ноет Гинтоки, почесывая в затылке. - Верни собаку, ну будь человеком, а?
- Данна, - спокойно отвечает Сого. - Они не сбегут даже от ужаса, уверяю вас. Если им хватило мужества поселиться с вами в одном доме, Садахару их не испугаешь, поверьте.
На обед у Садахару теннисная ракетка Ямазаки. На ужин - ужин Кондо. Для раннего завтрака чудесно подошла бы голова Хиджикаты, но в этом вопросе Сого с собакой до сих пор так и не достигли консенсуса.
- Я скоро поседею, - скорбно возвещает Шинпачи и воздевает руки к небу. Потом тычет указательным пальцем в макушку. - Вот, видишь? Второй седой волос за неделю, уже второй!
- В магазине через два квартала от вас продается чудесная краска для волос. И успокоительное. Из чего их варят, вам знать не стоит, но судя по тому, что владельцам хватает денег откупаться всякий раз от санпроверки, дела идут очень хорошо. И вроде никто еще не помер, - как можно вежливее отвечает Сого.
- Не отдашь? - мрачно спрашивает Шинпачи.
- Не отдам, - приветливо отвечает Сого.
На следующее утро Садахару сгрызает шкаф с годовыми отчетами. Хиджиката сперва бегает с саблей наголо за собакой, затем - от нее, Кондо лежит в обмороке, Ямазаки обмахивает его обмотанной скотчем ракеткой.
Сого пожимает плечами и идет покупать тамагояки.
К вечеру Кондо сначала приходит в себя, потом - в комнату Сого.
Он молча вздыхает и чешет щетину на подбородке.
- Нет, - говорит Сого и натягивает застиранную повязку на глаза.
Кондо мрачнеет.
- Это не просьба. Это приказ, Сого. Отдай им пса.
- Хотел бы, Кондо-сан, - сонно тянет Сого. - Но он же просто не уходит. Неужто вы думаете, я его здесь держу? Он сам пришел и не уйдет никак. Ничего не могу поделать.
Сого разводит руками и закидывает их за голову, вытягиваясь на футоне.
Слышны тяжелые шаги Кондо, которые медленно удаляются, пока все вокруг не окутывает тишина.
Сого даже успевает задремать, когда над ухом раздается шумное сопение.
Сого продолжает лежать.
Вокруг головы смыкаются челюсти, и тогда он, наконец, со вздохом садится и тянет с лица повязку, которая мгновенно оказывается во рту Садахару.
- Это и в самом деле начинает раздражать, - говорит Сого, глядя в стену.
Он зевает и потягивается, зябко передергивает плечами. Потом достает из-под подушки белый шарф и идет во двор.
Садахару бежит за ним, радостно лая.
Сого бредет в дальний угол, морщась от холодного ветра. Он машинально тянется обмотать шарф вокруг горла, но замирает и хмурится.
- Все, пора заканчивать.
Он разводит небольшой костер и долго смотрит на разгорающиеся поленья. Становится теплее. Садахару скачет вокруг, свесив ярко-розовый язык из огромной пасти, глупо моргает круглыми глазами, большой, неуклюжий, совершенно неуместный здесь.
- Вот дурак, - тихо говорит Сого и кидает шарф в костер.
Садахару замирает настороженно, а потом скалит зубы и задирает голову к небу, воя.
- Заткнись, - говорит Сого со злостью. - Вот, все, видишь - ее шарф сгорел. Все, не осталось ничего. Ума не приложу, как ты можешь чуять ее через столько месяцев после...
Костер потрескивает, Сого садится на бревно рядом с ним и бездумно глядит на огонь. Он уже не греет.
Садахару замолкает, переступает лапами по подмерзшей земле, пятится к забору.
Сого закрывает глаза и слушает тишину. Она пустая и холодная.
А потом в ухо ему тычется мокрый теплый нос, и Садахару ложится рядом, устраивая свою глупую тяжеленную голову у Сого на коленях.
Сого запускает руку в спутанную шерсть у него на загривке и шепчет, глядя в костер:
- Вот дурак.
Они сидят до самого утра, когда огонь уже давно перестает гореть.
Сого не холодно.
Садахару никуда не уходит.

@темы: Садахару, Драма, фик: авторский, Joui Wars - 2013, внеконкурс

---

Голосование: драма

[Joui Wars]

Голосование открыто и продлится до 7-го декабря включительно.

В комментариях к этому посту читатели могут оставить сообщение, которое должно выглядеть следующим образом:
1. *Имя персонажа* — 3 балла
2. *Имя персонажа* — 2 балла
3. *Имя персонажа* — 1 балл
Если в комментарии будет меньше или больше 3-х пунктов, такой голос не засчитывается.

Голосовать необходимо со своего аккаунта.
К голосованию не допускаются: очевидные виртуалы вроде ников для кинк-фестов и командных челленджей, сообщества, а также пользователи, зарегистрированные после 14-го октября 2013 года.
Большая просьба писать имена персонажей правильно для облегчения подсчётов результата голосования. В противном случае ваш голос могут не засчитать.
Голосовать за свои команды и даже за собственные работы - можно.

Список команд, за которые можно голосовать:
Кагура
Хиджиката
Цукуё
Сакамото
Нобуме
Кацура
Окита
Ямазаки
Тама
Такасуги
Гинтоки

@темы: Драма, Голосование

---

СИРЦА

[JW_tama_v.01]

Название: ЗЫ ХАРТ
Автор: JW_tama_v.01
Персонажи: Тама
Форма: арт
Тема: джен
Жанр: ангст
Рейтинг: R

Название: Перезапуск
Автор: JW_tama_v.01
Бета: JW_tama_v.01
Размер: драббл, 660 слов
Персонажи: Тама
Тема: джен
Жанр: ангст
Рейтинг: G
Саммари: Может, обновление невозможно без более новой версии?..

В ту ночь в окнах старого полуразвалившегося дома в захолустном районе Кабуки, жизнь которого угасла много лет назад, снова горел свет. Он не был похож на свет примусов, вокруг которого холодными вечерами собирались бродяги со всех концов Эдо. Он скорее напоминал свечение тысячи маленьких фей, спрятавшихся от любопытных глаз бездомных. И маленькие оборванцы, которым не хватило места у жаркого пламени примуса, не могли оторвать глаз именно от этого источника света. И маленькие ножки сами несли их к заброшенной закусочной на пустой улице.
– Ты что, куда идешь? – пискнул один из мальчишек, подавшись назад у самого входа. – Забыл, что взрослые говорят?
Он все теребил рукав друга, тщетно пытаясь оттащить его от страшного места, которое изредка появлялось в самых страшных снах малыша. «Пойдем же отсюда, пойдем», - сверкали немой жалобой его глаза. Мальчишка лишь тихо пискнул, когда его рука хватанула уже не влажную плотную ткань, а лишь дуновение ветра. Он отбежал от входа и с ужасом уставился на синий свет в одном из выбитых окон. Мальчик едва стоял на ногах от страха и тихо про себя читал мамины молитвы на ночь, перебирая в руках маленькие конфетки.

Мальчик тихо ступал по скрипучим половицам старого дома. Он зажимал себе нос, чтобы меньше дышать нестерпимой вонью этого места. Казалось, оно долгое время было пристанищем не только волшебных фей, но и последним пристанищем для нескольких поколений животных. Оказывается, самые страшные кошмары – это лишь преувеличенное отражение того, что ты обычно видишь на улицах.
Желтая сырость на потолке и гниль на стенах подсказывали ему, что волшебных существ ждать не придется. Но он упорно шел, тихо ступал, будя своими скрипами духов этого дома.
Его сердце замерло, а по телу до самых кончиков пальцев пробежался холодок, когда он увидел тот самый голубой свет в комнате напротив. И тихое, едва слышимое жужжание. Мальчик сделал шажок в сторону света – доска предательски скрипнула. Он затаился, выжидая какой-то реакции, но свет все так же горел, а жужжание не прекратилось ни на секунду. Мальчик сглотнул и потянулся ко входу в комнату.
В серой, пропитанной гнилью и сыростью комнате единственным источником голубого света могло быть только что-то, находившееся в руках у стоявшей к нему спиной девушки. Короткое, порядком износившееся и потерявшее изначальный цвет и форму кимоно говорило о том, что, вполне возможно, ее свет такой же старый, как и сам дом с привидениями. «Она вообще живая?» - подумал мальчик, приближаясь к жужжащей девушке.
– Сестренка, - тихо окликнул он ее. – Сестренка, что ты здесь делаешь?
Жужжание прекратилось и казавшаяся неподвижной фигура повернулась на его голос. Ребенок негромко вскрикнул, зажав рот грязными руками. Идеально ровное, фарфорового цвета лицо напоминало человеческое лишь наполовину – вторая же была съедена ржавчиной и коррозией. Но испугала его вовсе не механическая сущность этого существа, а то, что человеческая часть еще улыбалась. И эта улыбка казалась ему намного страшней всяких россказней о призраках.
– С-сестренка, - снова тихо позвал он неподвижное лицо, - почему ты здесь?
С жутким скрипом голова кивнула на что-то в руках у робота. Что-то темное, сухое, давно потерявшее жизнь.
- Сердце – главный орган жизнедеятельности человека, - просипел электронный голос. – Без сердца нет жизни, с сердцем жизнь есть.
Сердце? Этот робот держит в руках настоящее сердце? Мальчик невольно сделал шаг назад в сторону двери.
- Когда в хозяйке Отосе не осталось жизни, у нее все еще было сердце. Была жизнь. Значит, ее жизнь можно перезапустить. Тама решила перезапустить программу. Тама перезапускала программу.
Только теперь мальчик заметил что-то позади робота. К горлу подступил неприятный комок – он даже не хотел ничего предполагать. Внезапно тепло примуса показалось ему более близким, чем мечты о сказочных существах, о голубых феях.
– И Тама перезапускала и перезапускала программу, но жизнь так и не обновлялась, – робот начал надвигаться на ребенка, все так же сжимая что-то, называемое им сердцем, в холодных металлических руках. – Может, - скрипнул он, - вся проблема в сердце? Может, обновление невозможно без более новой версии?
Мальчик сглотнул. Он ощущал спиной холод стены, дальше которой ему некуда было отступать.

В ту ночь из комнаты в старом доме можно было услышать едва различимое жужжание. Только свет в окне стал немного ярче.

@темы: Тама, арт/коллаж, Драма, фик: авторский, Joui Wars - 2013

---

Гинтоки, драма

[World is Gin]

Название: Монстр
Автор:  Marlek
Бета:  esplodio
Размер: драббл, 666 слов
Пейринг/Персонажи: Гинтоки, все остальные
Тема: драма
Жанр: драма, AU
Рейтинг: PG
Саммари: Время течёт и всё меняется. Почти всё.
Примечание: Смерть персонажей.

Время кажется Гинтоки монстром.
Оно бьёт исподтишка и наотмашь, рвёт на куски привычный мир, любимых людей, город вокруг.
Стирает юношеские улыбки, щедро рисует сначала стрелки мимических чёрточек, а потом широкими бороздами старческих морщин заново вырезает знакомые лица.

Кагура выглядит шикарной женщиной с копной блестящих рыжих волос вплоть до сорока. Она встречает смерть вместе с отцом — лысым морщинистым дедуганом, — в очередной битве с братом.
Шинпачи практически не меняется с годами, разве что седеет быстро, становится беловолосой копией себя. Его очки с прожитыми годами наращивают толщину, будто питаются зрением. Он умирает в окружении десятка внуков и пары правнуков, уважаемым отцом семейства.
Когда приходит его срок, Садахару превращается в духа и улетает прочь. Кагура устраивает ему маленькое святилище, и городские дети часто приносят туда цветы.
Отаэ так и не выходит замуж и прощается с жизнью с улыбкой на лице. Снотворное в больших дозах — красивая смерть для красивой женщины.
Исао Кондо переживает её всего лишь на сутки.
Ягю Кьюбей — на год, в больнице от упадка сил.
Главой Шинсенгуми становится Окита Сого — молодой, но опытный офицер. Он руководит железной хваткой и не сгибается, даже когда его заместитель Хиджиката Тоширо погибает на очередном задании, напичканный пулями, подобно пирогу со свинцом. Как рассказывает потом Ямазаки, последней просьбой Хиджикаты была зажжённая сигарета. Окита умирает при загадочных обстоятельствах: отслужив в Шинсенгуми пятьдесят лет, он уходит в отставку и исчезает из Эдо. Куда он уходит и где обретает свой последний приют — неизвестно.

Они все умирают, на глазах Гинтоки или где-то в другом месте. Время делает это с людьми — забирает их себе, жадное чудовище.
Гинтоки каждый новый день выглядит так же, как и вчера. Он не меняется ни через год, ни через десять, ни через пятьдесят. Его волосы так же вьются, глаза похожи на глаза дохлой рыбы, но сам Гинтоки живёт, живёт, живёт...

Такасуги умирает в одиночной камере тюрьмы от истощения. Многочисленные попытки товарищей добиться его освобождения даже насильственным путём ничем хорошим для них не заканчиваются.
Кацура женится на Икумацу, и они долго присылают Гинтоки поздравительные новогодние открытки из Америки, где основали сеть ресторанов быстрого питания с нелепым названием "МакЗура".
Сакамото Тацума просто не возвращается после очередного полёта в космос.

Аманто тоже ненадолго задерживаются в этом мире.
Пугающий одним своим видом Хедоро с соседней улицы погибает во время большого пожара, спасая маленькую соседку. У страшного на вид аманто всегда было доброе сердце.
Принц Хата женится на своём клоне. Его вид оказался гермафродитом, а женитьба — дань законам землян. «В это интересно было поиграть», — говорит парочка хором в интервью на свадьбе. Через полчаса после этого их съедает свадебный торт, оказавшийся очередным экзотическим животным.

Гинтоки пытается покончить жизнь самоубийством.
Ввязывается в драки, живёт впроголодь, режет себе вены — уверенной рукой, вдоль, острейшим лезвием.
Но противники не могут нанести решающий удар, даже когда он подставляется. Раны заживают, добрые люди находят его на улице и отправляют в больницу.
Штатный психолог пытается выведать у него причины суицидального поведения, а Гинтоки молчит. Что он может сказать этому человеку, который через пятьдесят лет, а то и раньше, будет всего лишь пустым воспоминанием?

Время жрёт, чавкает, сплёвывает на землю надгробия и погребальные урны.
После смерти Шинпачи Гинтоки перестает ходить на кладбище.

Спустя сто лет Эдо изменяется до неузнаваемости, а Гинтоки остается всё таким же, каким и был. Он уезжает, чтобы не нервировать своим видом детей и внуков друзей, и много лет живет отшельником в горах, спускаясь в город несколько раз в году, чтобы прочитать в местной библиотеке подшивку Джампа.

Проходит тысячелетие, и ядерная война стирает с лица Земли большую часть человечества, смывает в пучину безызвестности когда-то шумную столицу. Ластиком подчищает весь мир, не забыв и про Японию.
Гинтоки продолжает жить даже в этом изменившемся мире.
Как и в далеком прошлом, его называют Белым демоном, уродцем из «этих доисторических самураев», стариком, мадао, аманто и просто мутантом.
Монстром из прошлого.
Но сам Гинтоки считает таковым время, с его способностью течь мимо него, выкорчёвывать с корнем то, что он любит, выбирать крупицы счастья из беспросветного зерна его жизни.
Время — единственный противник, которого Широяша так и не смог победить.


Название: Незавершенные до смерти дела вредят вашему душевному состоянию
Автор:  Космоёж
Бета:  esplodio
Размер: драббл, 785 слов
Пейринг/Персонажи: Кёджиро|Гинтоки
Тема: драма
Жанр: преслеш, UST, ангст
Рейтинг: PG
Саммари: У Гинтоки появляется не самый приятный для него преследователь

Кёджиро появляется, когда Гинтоки спит. Раскинув руки и ноги, он глубоко дышит и даже пускает слюни на подушку – беззаботность, достойная ребенка, – а Кёджиро осматривает себя, невесомо касается сбившегося одеяла. Рука проходит насквозь, и Гинтоки вдруг открывает глаза и недоуменно моргает. А потом оказывается у противоположной стены, и выражение лица у него такое, что Кёджиро не может удержаться от насмешливой улыбки.
– Твою ж, блядь!.. – вопит Гинтоки.
Кёджиро отстраненно думает, что призрак в доме – это и впрямь немного жутко, но все равно поднимает руку и говорит:
– Здравствуйте, Саката Гинтоки-сан.
Гинтоки сваливается в обморок.

За завтраком Кёджиро думает, что Гинтоки странный. Гинтоки – неубиваемый дьявол – боится его, потом не боится и орет почем зря, а потом снова боится. Кажется, он и сам не может определиться, страшно ему или нет, но за завтраком он сосредоточенно накладывает себе рис, пока дети рядом о чем-то оживленно переговариваются.
– Ого, какая непосредственная обстановка, – бормочет Кёджиро прямо над его ухом и едва успевает закусить язык на «у нас так никогда не было». Гинтоки дергает кулаком – Кёджиро шарахается, почувствовав движение воздуха, и только потом вспоминает, что ему больше нет смысла бояться ударов.
– Что там, Гин-чан? Комар? – интересуется Кагура.
– Ага. Такая обнаглевшая здоровая дура, все утро над ухом жужжит.
– Нужно купить средство от насекомых, – тут же реагирует Шинпачи, Кагура кивает, а Кёджиро заглядывает Гинтоки через плечо – для напуганного призраком человека тот слишком расслабленно держит палочки.

После Гинтоки раздраженно интересуется:
– Ну? Чего тебе? Остались незаконченные дела?
– Я бы выпил напоследок.
– Не за мой счет, ублюдок!
Наблюдать за Гинтоки весело: никогда не поймешь, о чем он думает. Кёджиро сам был человеком непредсказуемым, даже не с двойным – тройным – дном, и однажды перевернутое переворачивал еще раз. Но Гинтоки – Гинтоки переплевывает его, ничего для этого не делая. В Гинтоки нет двойного дна, думает Кёджиро, потому что Гинтоки – бездонный. От этой мысли захватывает дух сильнее, чем во время боя.
– Ну? – повторяет в это время Гинтоки.
Кёджиро раздумывает пару секунд и признается:
– Не знаю. Кажется, я забыл что-то сделать.

Кёджиро вообще мало что помнит. Но то, как Гинтоки тащил его через весь город, после того, как сам Кёджиро его чуть не убил, всплывает в памяти поминутно и очень детально.
Гинтоки, Гинтоки, Гинтоки.
В голове у Кёджиро больше ничего не осталось – одно это проклятое «Гинтоки». Кёджиро любопытно и жутко от этого одновременно, будто это не он призрак.
Забавно, думает он, а Гинтоки разворачивается и идет прямиком на кладбище – на могилу отца. Кёджиро онемело смотрит, как тот кладет на могилу цветок – сорванный тут же, между прочим – а потом разворачивается и устало трет затылок.
– Боже, это твоя забота.
Кёджиро улыбается – да, конечно. Конечно. А потом пытается представить, что с ним стало после смерти. Наверно, потом его все же оттащили с могилы и похоронили в канаве, как и было предрешено, но его это уже не заботит. Не заботит отец, не заботит молодой господин – с ними он встретится позже, он знает это также ясно, как и то, что светит солнце, просто знает.
А вот Гинтоки – заботит.
Безумно.

Гинтоки должен был умереть, напоминает себе Кёджиро. Но Гинтоки живой, живее многих, и чем дольше Кёджиро находится рядом, тем больше он чувствует себя непозволительно мертвым. К нему хочется прикоснуться, просто чтобы убедиться, и, когда к вечеру Гинтоки садится на веранде какого-то магазинчика, он протягивает руку. Та предсказуемо проходит насквозь, и Кёджиро фыркает: волосы Гинтоки смешно торчат во все стороны и просвечивают сквозь пальцы. Кёджиро обводит их ладонью, и почти чувствует – почти ощущает, как отдельные волоски щекочут кожу ладони. Гинтоки косится в его сторону недоуменно, но молчит и отворачивается – хозяин магазинчика приносит ему данго на тарелке. На некоторое время Гинтоки, кажется, вовсе забывает о его существовании.
«Забавно», – думает Кёджиро, ведет ладонью ниже, больше не пытаясь прикоснуться, но держа руку буквально в паре миллиметров. Он почти заставляет себя поверить в то, что чувствует тепло, и эта восхитительная иллюзия захватывает его с головой.
Он приходит в себя, когда Гинтоки опрокидывает в себя принесенную ему пиалу с саке, прикрывает глаза на пару секунд и поднимается с места.
– У меня от тебя мурашки по коже, – ворчит он, хотя за все это время и движения лишнего не сделал. – От тебя прямо могильным холодом веет, как от настоящего призрака.
– Я и есть настоящий призрак, – Кёджиро хмыкает чему-то своему и думает, что и впрямь не отказался бы сейчас выпить.
– Ага-ага. Бр-р-р, мерзость какая, – Гинтоки отходит, поднимая ладонь в знак прощания, владелец магазинчика топает ему вслед и жалуется, что тот опять не заплатил. Кёджиро так легко, как не было никогда в жизни.
– Точно, – говорит он. – Я вспомнил, что забыл.
Гинтоки останавливается, не оборачиваясь, и молчит.
– Забыл сказать тебе «спасибо», – с охотой признает Кёджиро, и в голове у него все наконец выстраивается ровно и по полочкам.
– Придурок. Сказал уже, или ты и это забыл? Не нужно мне больше призрачных визитов, – ворчливо бормочет Гинтоки и уходит.
Кёджиро кивает:
– Точно.
И улыбается абсолютно свободно.


Название: Куро
Автор:  Seliamar
Бета:  esplodio
Размер: мини, 3780 слов
Пейринг/Персонажи: Гинтоки, хиджигин фоном
Тема: драма
Жанр: ангст
Рейтинг: R
Саммари: "Он называл себя Куро, и Гинтоки его ненавидел".
Примечание: по мотивам

заявки

Гинтоки со времен войны ел людей. В школе у Шоё убил мальчика, но сенсей его прикрыл и пытался отучить. Теперь голод возвращается, Гинтоки начинает неосознанно присматриваться к окружающим. Кого съест — на усмотрение автора, но обязательно слизывать кровь и вынимать кусочки мяса пальцами, но только по мотивам

Вороны, жирные и неспешные, не обращали на него внимания. В конце концов, они тут были хозяевами пиршества, а он просто присел с краю, чтобы стянуть со стола первый попавшийся кусочек.
А стол был щедрый: много, много тел. Так много, что вороны брезговали обычным мясом и выклевывали только глаза и языки.
Ему же досталась сухая лепешка, вымаранная в багрянец; когда он вгрызся в нее, стараясь не обронить ни крошки, на руку ему упала капля дождя.
А небо было пронзительно-синее, без единого облака, и солнце светило так ярко, что приходилось жмуриться.
И много, много тел.
Ветер нес шепот: все мы были как ты.
Все мы были как ты, и ты тоже скоро станешь как мы.

***

– Гин-чан! – донеслось из-за фусума, потом послышался звук скользнувшей по пазам дверцы и шлепанье босых ног об пол. – Завтрак хочу! Доброе утро, Садахару! Сходи разбуди этого бездельника!
Солнечный свет лениво лился в окно, четкими квадратами ложился на татами, и воздух в комнате был похож на прозрачно-золотистую карамель.
Гинтоки сел, вытянул руки перед собой, словно пытаясь схватить его, почти не сомневаясь, что пальцы сейчас увязнут в теплой застывающей массе, и вдруг обнаружил, что забыл моргать и глаза стали нестерпимо сухими.
Фусума раздвинулись, и вошел Садахару – основательно, уверенно топая, и этот топот заставил окончательно проснуться.
– Гав, – сказал Садахару и ткнулся холодным носом в лицо, будто спрашивал, что случилось.
Гинтоки потрепал его по голове и пробормотал:
– Солнечные дни – это здорово, да? Тьфу, не лижись, от меня же вонять будет, фиг отмоешься… Блин.
Потом он зарылся носом в пушистую белоснежную шерсть и прошептал:
– Не говори никому, ладно?
Гинтоки знал, что Садахару чувствует мерзкий, липкий запашок страха, оставшийся на его коже.

Глаза в отражении были воспаленные, белки затянуло красной сеткой, на нижних веках залегли тени.
Этой ночью Гинтоки плохо спал.
Луна была слишком яркой, свет мешал – по крайней мере, так Гинтоки говорил себе. В этом он пытался себя убедить.
Потому что шкаф – тот, в который он, хотя чаще все-таки Шинпачи, убирал днем футон, – был пуст, совершенно пуст. Гинтоки знал, что там ничего нет.
Черт, какая же гнида оставила щелку между створками… Неужели сам Гинтоки? Нет, нет, это было невозможно. Гинтоки несколько раз проверил, прежде чем улегся под одеяло. Чтобы никакой щелочки между створками шкафа. Ни щелочки, ни минищелочки, ни микрощелочки, не даже нанощелочки.
Но щелочка была. Или это лунный свет играл с ним злую шутку?
Да, точно, это был свет. И те голубоватые отблески в круглом насмешливом глазу, смотревшем на Гинтоки через щелочку между створками, – это тоже был свет.
Засыпай, засыпай, твердил Гинтоки про себя и жмурился. А потом снова украдкой приподнимал веки – вдруг из шкафа сейчас высунется тонкая, словно паучья, лапка, только очень длинная и с острым когтем-шилом на конце, и потянется к Гинтоки, чтобы воткнуться во что-нибудь важное…
Он крепче сжимал рукоять боккена – в последнее время Гинтоки прятал его под одеялом, без боккена спать не получалось, а класть его снаружи, вне одеяла, было опасно, вдруг не успеешь дотянуться – и нервно прикусывал губы, скашивая взгляд в сторону шкафа.
Оттуда смутно слышалось аппетитное чавканье, хрумканье, чмоканье.

Гинтоки еще раз брызнул в лицо холодной водой, чтобы хоть немного снять красноту с глаз.
А потом посмотрел в зеркало – и застыл. Лицо в отражении было белое, мертвенно белое, без носа и безо рта; на этом безумно, припадочно белом фоне выделялись только черные провалы зрачков.
– Гин-чан! – крикнула Кагура и постучала в дверь, отчего та заходила ходуном, грозя сорваться с петель, как при землетрясении. – Давай быстрее!
Лицо в отражении было совершенно обыкновенным.

– Кто взял мой шоколадный пудинг? – громко возмутился Гинтоки, заглянув в холодильник.
– Я смыл его в унитаз, – раздался из коридора голос Шинпачи.
– Что? Как?
– Ты ведь уже съел его, я только что нашел в твоей комнате пустой контейнер. Мог бы хоть до мусорного ведра донести. Гин-сан, ты безнадежен. И вообще, что за привычка есть по ночам…
Гинтоки вдохнул, выдохнул и принялся доставать из холодильника яйца.
– Да, точно, – отозвался он. – Я и забыл.
Потом Гинтоки обернулся и увидел какое-то бесформенное существо; оно пристроилось на стене возле свисающей с крючка сковороды. Серовато-розовая кожица, обманчиво расслабленные щупальца, прищуренный красный глаз с мутным зеленоватым зрачком…
Развернуться, выбросить руку в сторону, почувствовать в ладони прохладную рукоятку тяжелого разделочного ножа – на все это понадобилось не больше секунды.
– Это же фартук, – хрипло прошептал Гинтоки. – Это всего лишь гребаный фартук.
Фартук висел на крючке возле сковороды – безобидный, розовый, с нарисованной на нем клубничкой. То ли бонус на какой-то распродаже, то ли приз в беспроигрышной лотерее – Гинтоки не помнил.

***

– Трусливый маленький зайчик, – произнесли ему прямо в ухо следующей ночью. – Трусливый маленький беленький зайчик. Из тебя получится отличное жаркое, как думаешь?
Гинтоки повернул голову и увидел прямо перед собой огромные пульсирующие зрачки.
Но они принадлежали не существу из шкафа, тому, что с паучьей лапкой и когтем-шилом, нет.
Существо из шкафа Гинтоки еще никогда не видел, а этого знал давно.
Он называл себя Куро, и Гинтоки его ненавидел. Так можно было бы ненавидеть руку или ногу, которая тебя не слушается, дергается, как ей заблагорассудится, не подчиняясь сигналам мозга. С одной лишь только разницей: от руки или ноги в крайнем случае реально избавиться, взмах хорошо заточенного лезвия – и проблема будет решена. От Куро же избавиться не получалось, потому что он был ненастоящий.
Он смеялся – громко, нервно, чуть ли не задыхаясь; то лепил слова скороговоркой, проглатывая окончания, давясь звуками, то наоборот – тянул фразы мягко, мелодично, то кричал, то страстно пришептывал. Глаза периодически вспыхивали, а потом одно движение век возвращало в них пустоту; зрачки были пугающе огромные, обведенные тонкой темно-красной кромкой. Он был совсем как настоящий, но при этом – ненастоящий.
Обычно он приходил к Гинтоки по ночам. Присаживался около футона, а иногда и ложился рядом, смотрел, не моргая, без конца облизывал губы и улыбался так, что лицо казалось сведенным судорогой.
Так близко, но одновременно и далеко – не дотянуться.

Впервые Куро подал голос, когда Гинтоки увидел лицо сэнсэя со следами смерти, залегшими в уголках глаз и губ.
«Что они сделали, твари, суки, никогда не прощу, убью-убью-убью», – пробормотал Куро, а потом начал кричать – страшно, срывая голос; упал на четвереньки и принялся колотить кулаками по земле.
Но лазейку в его душе Куро нашел раньше.
Казалось, это было в другой жизни – тот день, когда Гинтоки ел сухую лепешку, вымаранную в багрянец.

– Что это ты там жрешь, пацан?
Он был высокий и тощий, тот мужчина. Не старый, но опирался на палку, чтобы стоять ровно; весь замотанный окровавленными тряпками – израненный, наверное, ему трудно было держаться на ногах.
Прихрамывая, он подошел ближе, протянул руку – костлявую, крупную, с сероватой кожей, желтоватыми ногтями и густыми волосками на запястье – и сказал:
– Дай сюда.
Он был чужой здесь, живой и слишком громкий в царстве тишины, и даже вороны с любопытством поворачивали головы в его сторону.
У Гинтоки не было крыльев. Для него чужой был еще и опасен.
Гинтоки шагнул назад и крепче сжал рукоять меча, подобранного где-то на другом поле, ничем не отличавшемся от этого. Ничем, кроме чужого-живого-опасного.
– Да нет, – сказал чужой и тоже сделал шаг – только не назад, а вперед. – Я хороший человек, правда, хороший. Дай сюда еду, и я ничего тебе не сделаю.
Голос у него был тихий, слабый, срывался на выдохе.
Гинтоки снова шагнул назад.
– Вот как? Значит, не отдашь? – лицо чужого скривилось, меж тонких, покрытых струпьями губ показались зубы – тоже желтоватые, как и ногти; двух передних сверху недоставало. – Значит, по-хорошему не хочешь, а, пацан? Если сейчас же не отдашь, тварь, то…
Гинтоки знал, что за «то» чужой имел в виду. Он уже много раз наблюдал, как просто добиться цели с помощью силы и жестокости.
Вдох застрял в глотке, и Гинтоки задрожал.
– Последний раз говорю, – произнес чужой, скособочился, опершись на палку уже всем весом, сунул свободную руку за спину и вытащил короткий зазубренный нож. – Дай сюда.
В тот момент Гинтоки и почувствовал внутри себя чью-то надрывную улыбку – это было похоже на то, как пальцы дергаются сами по себе.
Лепешка упала на землю.
Этот чужой… Он не производил впечатление сильного.

«Убью-убью-убью».

***

– Чего это ты там бормочешь? – лениво спросил Хиджиката и переключил телевизор с одного новостного канала на другой.
Он был весь влажный после душа, в одном только полотенце, намотанным на бедра, – выглядело это очень развратно, развратнее, чем нагота.
«Мощность взрыва эквивалентна…» – бормотали из динамика.
– Опять страстно подставляешься под поток негатива? – натужно фыркнул Гинтоки. – Своего не хватает?
– О, – Хиджиката демонстративно смерил его взглядом с головы до ног и насмешливо изогнул губы, – негатива мне достаточно. Более чем. Вот и приходится как-то абстрагироваться.
– Это что, намек на мои волосы, на мои волосы, да? – сварливо спросил Гинтоки и обвиняющее ткнул в него ложкой для парфе.
– У тебя не волосы, а мочалка, – отозвался Хиджиката и потянулся за сигаретами.
Гинтоки начал придумывать достойный ответ и даже, кажется, придумал, но потом случайно опустил взгляд на парфе. Чертов ублюдок отказался платить за два, и пришлось долго взвешивать все за и против, прежде чем решить, какое лучше, шоколадное или со взбитыми сливками.
Вишенка на этих самых взбитых сливках была как капля крови на снегу.

Из-под кровати высунулась сначала рука, потом встрепанная голова.
– Привет, – шепнул Куро. – Опять жрешь эту дрянь? Фу.
Хиджиката щелкнул зажигалкой, выдохнул, чуть запрокинув голову, – соблазнительно. Он всегда так делал, всегда специально. Мышцы на плече напряглись красивым рельефом, ресницы опустились – под глаза легла пепельная тень. Притягательный до ненормального.
– Хищник, хищник как есть, – восхищенно выдохнул Куро и вытянул шею, словно пытаясь заглянуть под полотенце. – У него внутри точно не водичка. Кровь, настоящая кровь.
Гинтоки погрузил ложку в парфе, подцепил злосчастную вишенку и отправил в рот. Во рту разошелся кисло-сладкий вкус.
– Ой, что это ты на меня так смотришь, зайчик? Будто хочешь убить. Зайчикам не под силу убивать волков, запомни эту простую истину, – Куро хмыкнул и облизнул губы – движение вышло быстрым-быстрым. Он показался похожим скорее на змею, чем на волка.
Потом Куро осторожно, прикусив губу и словно затаив ненастоящее дыхание, коснулся щиколотки Хиджикаты. Тот продолжал выпускать дым через ноздри и смотреть в телевизор, новости мерцали ему в лицо, окрашивая скулы разноцветными отсветами.
– Вот он точно волк, – заключил Куро.
Потом он резко вытолкнулся из-под кровати уже по пояс, выгнулся и кончиками пальцев подцепил парфе, стоявшее на низком журнальном столике.
Зазвенели осколки. Взбитые сливки перемешались с розовым джемом и стали чем-то похожи на мозги, жирной массой разлившиеся из разбитого черепа.
Хиджиката вскинулся, посмотрел на Гинтоки, потом на то, во что превратилось парфе, и сказал:
– Блин, руки-крюки.
Губы Куро поджались презрительно и крепко, между бровями вырисовались злобные и почему-то мучительные морщинки.
– Прекращай жрать всякую хрень, зайчик, – выплюнул он, – а то я сам тебя сожру, понял? С потрохами, с костным мозгом и со всем твоим дерьмом!
– Пошел в жопу, говнюк, – пробормотал Гинтоки.
Куро упоенно захихикал и полез под кровать.
– Что ты сейчас сказал, Ёрозуя? – преувеличенно спокойно спросил Хиджиката.
– Хватит ржать, – сказал Гинтоки, глядя на изломанное смехом лицо Куро; тот помахал на прощание, прежде чем скрыться под кроватью целиком.
Гинтоки вздрогнул – снаружи было незаметно, но внутри эта дрожь пробрала до костей – и перевел взгляд на Хиджикату.
Тот внимательно смотрел в ответ.
– Хватит ржать, – бесцветно повторил Гинтоки.
Хиджиката даже не улыбался.
– Ты что, заснул с открытыми глазами? – произнес он. – Сладкое до добра не доводит, это точно.
Гинтоки прикусил щеку, надеясь, что боль поможет взять себя в руки, и отозвался:
– Нет, даже не думай об этом, я ни за что не буду слизывать с тебя майонез. Я тебе не лох, не пытайся меня развести, ты, грязный коп.
– Да, – согласился Хиджиката. – Я грязный, я очень грязный.
– Развратный, развратный Хиджиката-кун, – Гинтоки перетек ближе к нему, подальше от края кровати. – Я устрою тебе лучший минет в твоей жизни, если ты купишь мне еще одно парфе. Как тебе предложение?
– Идет, если без части про парфе.
– Ну уж нет, – сказал Гинтоки. – Я есть хочу.

***

Однажды Гинтоки видел чужого Куро.
Гинтоки тогда прятался возле маленькой деревни, в густых ивовых кустах у поймы реки. В саму деревню он опасался заходить – разве что тайком, чтобы под ногами не зашуршала и травинка, чтобы никто не заметил.
Иногда он крал еду из домов, стоявших на окраине. В ивовых кустах есть было нечего.
Чуть поодаль от кустов стояло высокое дерево, и под его корнями вырыла нору собака. Жила она там вместе с тремя щенками. Щенки были совсем маленькие и не лаяли, а тонко-тонко пищали. Утром собака уходила искать пищу, а потом возвращалась, и они забавно тыкались в ее соски.
Однажды, когда ее не было, под дерево пришла женщина.
– Ах ты, сука! – кричала она. – Тварь поганая! Опять стащила у меня еду! Совсем обнаглела! Самим жрать нечего, а она таскает!
В руках у женщины была лопата. Щенки тонко-тонко пищали.
Женщина просунула лопату в нору, несколько раз дернула ею туда-сюда, и писк затих.
После этого женщина принялась забрасывать нору землей. Она была низкого роста, но крепко сбитая и лопатой работала быстро и споро.
Потом она ушла.
А собака, вернувшись, растерялась, несколько раз прошлась вокруг дерева, принюхалась и принялась отчаянно рыть землю.
А потом села, задрала морду и громко, тоскливо завыла.

Иногда возле этого дерева играли дети из деревни. Они лазили по веткам, а еще возились со щенками.
На следующее утро дети пришли и увидели, что щенков больше нет, но не расстроились и лазили по веткам так же весело, как обычно, – пока какой-то мальчик не вскарабкался слишком высоко.
Под ним подломилась ветка. Упал он быстро и при падении издал странный булькающий звук. Некоторое время он бестолково загребал руками и скреб босой ногой землю, а потом затих.
А чуть позже прибежала та самая женщина, которая вчера закопала нору, и начала выть, рыдать и рвать на себе волосы, потому что это был ее сын.
Она все рыдала и рыдала, и никто не решался к ней подойти, пока она не начала биться головой об ствол дерева.
А за ее спиной неподвижно стояла Куро с широко распахнутыми пустыми глазами, похожими на костяные пуговицы.

***

Раньше Куро почти не появлялся в светлое время суток, а теперь это происходило все чаще и чаще.
– Вокруг одни зайцы, овцы да свиньи, – бормотал он, шагая по улице рядом с Гинтоки, плечо в плечо. – Зайцы, овцы да свиньи, говорю. В жилах у них водичка, а не кровь. Жиденькая безвкусная водичка.
Гинтоки молчал и смотрел прямо перед собой. В горле стоял ком, который постепенно становился все суше, все невыносимее, и приходилось заворачивать в первую попавшуюся забегаловку, чтобы заесть этот ком хоть чем-нибудь.
Потом он смотрел вниз и видел ноги Куро под столом.
Впрочем, видеть Куро было гораздо лучше, чем видеть то, что появлялось в шкафу Гинтоки по ночам.

Однажды оно все-таки выбралось – Гинтоки косился в сторону створок шкафа, но из щелки никто не смотрел.
А потом он перевел взгляд на потолок и увидел его там, прямо под лампой.
У существа было темное, мохнатое бесформенное туловище, зыбкое, колышущееся, похожее на огромный кожаный мешок, наполненный водой.
От туловища потянулась тонкая паучья лапка с когтем-шилом на конце.
– Заааайчщиииик, – зашипело существо, – иди щщщудаааа. Я хочччщууу твою голову. Сжжжшуююю мозги. Потроха тожшшше – ням-ням. Зайччщщщщиик, зайчччщщщщщик.
Гинтоки замер и покрылся холодным потом – простыня, намокнув в один миг, прилипла к коже, а боккен показался неподъемным. Неподъемным показалось и тело, будто отказали разом все мышцы. Он смотрел в огромные круглые глаза, в которых плавали призрачные голубоватые блики, и ничего не мог – ни пошевелиться, ни даже закричать.
– Жалкое зрелище, – сказал Куро, стоявший у окна. – Зайчик, ты настолько жалок, что хочется разрыдаться.
Потом он рванулся с места, схватил существо за голову обеими руками и дернул. Голова оторвалась, и из туловища полилось что-то густое и черное.
Куро швырнул голову в угол, и она растворилась в темноте, а следом исчезло и туловище.
– У тебя внутри водичка, – сказал Куро с глухой яростью. – Жиденькая безвкусная водичка. Ты жалок, зайчик. Ты как баба.
Гинтоки дышал глубоко и жадно, сердце заполошно колотилось о ребра, казалось, вот-вот сломает.
– Хочешь, докажу тебе, что ты баба? – продолжал Куро, садясь рядом. – Послушай меня внимательно. Ты тупой мудак, вот ты кто. Стоит погрозить тебе пальцем – и у тебя уже полные штанишки дерьмеца. А еще ты страшный, и волосы у тебя отстойные.
– Пошел ты, – огрызнулся Гинтоки. Он до сих пор держался за оказавшийся бесполезным боккен, пальцы не слушались, будто суставы заело. – Не трогай мои волосы.
– Вот видишь, – сказал Куро. – Ты баба, зайчик. Я тебя ненавижу. Я тебя достану, обязательно достану. Доберусь до тебя, сука, и засуну твой боккен тебе в жопу. Ты же хочешь, чтобы этой твари из шкафа не стало, да? И чтобы меня тоже не стало? Чтобы все оставили принцессу в покое, и она могла целыми днями валяться со своим возлюбленным на шелковых простынках?
Он вскочил и захохотал, а потом отошел подальше, и боккен Гинтоки почему-то оказался в его руке.
– Смотри, – сказал он. – Сейчас будет шоу.
Куро снял рубашку – язычок «молнии» соскользнул с металлических звеньев с тихим щелчком, – перехватил боккен посередине, приставил к своему животу и надавил.
Плоть поддавалась – на это уходила уйма усилий, но она поддавалась.
– Суукааа! – кричал Куро, хохотал и время от времени кашлял, выплевывая вязкую кровавую слюну. Упал на колени, продолжая проталкивать боккен в свои внутренности, прокрутил его и застонал так, будто занимался сексом.
Гинтоки молчал. Голос его оставил.
– Я никогда не умру, – проклокотал Куро, – я бессмертен. Я всегда буду с тобой.
Он завалился набок и посмотрел на Гинтоки; его глаза, пустые, похожие на костяные пуговицы, были широко распахнуты.
Проснувшись утром, Гинтоки долго и тщательно ощупывал пол, стены, оконные рамы, себя и Садахару, чтобы убедиться, что все это реально.
На боккене не осталось ни следа, а шкаф был совершенно пуст.

– Не забывай, – говорил Куро. – Оно всегда рядом. Без меня ты от него не защитишься.
Гинтоки завернул в первую попавшуюся забегаловку и заказал две порции данго.
– А все потому, что ты жрешь вот эту дрянь, – продолжал Куро. – Знаешь, кто оно на самом деле? Сахарный Демон, вот кто. Оно охотится на сладких зайчиков.
Гинтоки чуть ли не давился, пропихивая в себя по несколько шариков сразу, жадно пил холодный зеленый чай.
Куро сидел рядом. Его глаза светились в густой тени, падавшей от лохматой челки.
Чуть наклонившись, он интимно прошептал в самое ухо:
– Помнишь ведь, на что оно похоже? Чуть жестковато, чуть волокнисто, но вкус мягкий. Пожарить бы с картошкой, а? Как думаешь?
По шее Гинтоки скатилась капля пота. Рубашка была вся мокрая, и он чувствовал исходящий от себя запах – чуть сладковатый, с кислой железной ноткой.

В тот день, давно-давно, когда Гинтоки ел сухую лепешку, вымаранную в багрянец, на одном усыпанном мертвыми телами поле стало трупом больше, но это не имело никакого значения, потому что их и так было много, очень много.
Когда чужой перестал подергиваться, ни одна ворона не подлетела на свежее мясо. Наверное, они признавали, что раз Гинтоки сам его добыл, то и права на это мясо принадлежали именно ему.

***

– Тащи сюда свои стальные яйца, офицер, – промурлыкал Гинтоки и скользнул губами по виску Хиджикаты, а тот наклонил голову так спокойно и привычно, что от этого перехватило дыхание.
– Да, стальные, – проговорил Хиджиката и опрокинулся на спину, увлекая его за собой, – даже, блин, не сомневайся. А еще чистые и бритые. Самые лучшие яйца на свете, понял, придурок?
– Хватит пошлить, а то я кончу раньше времени. И сам ты придурок… Черт, какого хрена на этих ваших рубашках столько пуговиц? Распорядился бы насчет рубашек с «молниями». Бесит.
– Нет. Хочу, чтобы ты страдал.
Гинтоки расстегивал пуговицы и целовал – шею, ключицы, грудь. А Хиджиката говорил что-то еще со словом «придурок», но его пальцы лежали на плече Гинтоки и поглаживали мягко, почти нежно.
Гинтоки изредка поднимал глаза и смотрел на его лицо, пытаясь запомнить этот особенный излом бровей и чуть расфокусированный, туманный взгляд – выражение томящего напряжения.
Но потом, когда Гинтоки коснулся губами его живота, что-то случилось.
Кожа здесь была светлая, очень светлая – а может, просто казалась очень светлой, контрастируя с черной тканью брюк.
Гинтоки посмотрел на эту кожу – и ослеп. Раскрыл рот и попытался вгрызться в нее, а она не поддавалась, выскальзывала, трудно было собрать ее во рту, чтобы стиснуть зубами. Но Гинтоки упрямо всасывал ее, и кусал, кусал, и наконец почувствовал сладковатый вкус с кислой железной ноткой. Он все сжимал и сжимал челюсти, словно волк, настигший добычу, а потом…
– Ты что, блядь, делаешь! – заорал Хиджиката и без всякой жалости треснул его кулаком в ухо.
Гинтоки откатился в сторону, оглушенный, и не сразу понял, что произошло.

***

В ту ночь Гинтоки заснул, и ему приснился сэнсэй. Он говорил что-то, но Гинтоки не мог разобрать слов.
На лицо сэнсэя падала густая тень, и от этого казалось, что у него нет головы.
А потом пришел Куро. Точнее, это Гинтоки пришел куда-то вместе с Куро.

Там стоял полумрак, только одинокая лампа тускло горела в дальнем углу, бросая на стены длинные искореженные тени от свисавших с потолка цепей.
Цепи заканчивались угрожающе изогнутыми крюками – на такие вешают свиные туши на скотобойнях.
Куро тащил что-то по полу, небрежно ухватив одной рукой.
– Свинья, – сказал он. – Волка, конечно, было бы лучше, ну да ладно, свинья тоже сойдет.
«Что-то» оказалось человеком со смутно знакомым лицом. То ли актер из утреннего сериала, то ли продавец из магазина на углу, то ли парень с листовки «разыскивается» – лицо из тех, что, может, и видел где-то, а может, и нет. Он не шевелился – то ли был мертв, то ли потерял сознание.
– Знаешь, я люблю паштет из печени, – сказал Куро, без усилий приподнял человека за руку и потянул ее к одному из крюков. – Не в кисть, с кисти сорвется. Повыше.
Гинтоки смотрел, как крюк входит в чужое предплечье, а потом человек широко распахнул глаза и закричал – диким, животным криком. Показалось, будто из кожи проклевывается росток – долго, мучительно, а потом она наконец разорвалась, выпустив наружу окровавленный металл.
– На ужин будет жаркое из свинины, зайчик, – отстраненно добавил Куро и потянул вторую руку жертвы к соседнему крюку. – Кстати, про паштет. Люблю, чтобы он был нежный-нежный, прямо воздушный. Еще можно приготовить печеночный пирог. Что думаешь?
Следующий крюк – под ребро. Затем под мышку, под ключицу. Остро запахло кровью.
Человек все продолжал кричать, страшно вытаращив глаза; когда сил кричать уже не осталось, захрипел. Из него лилась кровь – сначала тонкими струйками, как из неисправного крана, потом все щедрее и щедрее.
Брызги попали и на лицо Куро; он небрежно обтер их тыльной стороной ладони, будто стоял под дождем.
– Убей его, – попросил Гинтоки.
– Зайчик, – засмеялся Куро, – какой же ты все-таки зайчик.
Но он все же достал откуда-то маленький узкий нож, подошел к человеку и аккуратно перерезал ему глотку – быстрым, ловким, красивым движением. Повернулся и спросил с улыбкой:
– Так что лучше, паштет или пирог?

***

Хиджиката засыпал очень быстро, дышал во сне ровно и глубоко.
Гинтоки смотрел на него и думал о том, как здорово было бы увидеть его расслабленным и беззащитным, чтобы морщинка между бровей разгладилась, а губы мягко приоткрылись, будто прося тайного поцелуя. Но Хиджиката во сне выглядел таким же суровым, как обычно, и морщинка никуда не девалась.
Тихо работал телевизор – вечные новости, диктор болтал про труп какого-то маньяка, найденный на заброшенной скотобойне.
Гинтоки вздохнул. Хиджиката повернулся набок, выбросил в сторону руку; она попала в квадрат лунного света и словно замерцала. Одеяло сбилось.
Гинтоки потянул за край, чтобы укрыть Хиджикату, и понял, что не получается.
Кто-то вылез из-под кровати и крепко схватил другую сторону одеяла. Пришпилил к ножке острым когтем-шилом.
И прошипел:
– Зайчччщщщииик.

***

– Знаешь, Ёрозуя, – сказал Хиджиката, внимательно всматриваясь в его лицо, – я считаю тебя нормальным парнем. Я, блин, даже считаю тебя особенным. Представляешь? Вот я и сам тоже не очень. Но я не об этом хотел поговорить.
Гинтоки задумчиво покусывал губы.
– С тобой что-то происходит, – добавил Хиджиката.
– Нет, – ответил Гинтоки, силясь оторвать взгляд от его шеи.

***

– Все нормально, – ответил Куро.

@темы: Гинтоки, Драма, фик: авторский, Joui Wars - 2013

---

TEH DRAMA

[Shinsengumi spy]

Название: На другой стороне
Автор: команда  Shinsengumi spy
Бета: команда  Shinsengumi spy, анонимный доброжелатель
Размер: 4629 слов
Персонажи: Ямазаки Сагару, ОП, Хиджиката Тоширо, Окита Сого
Тема: драма
Жанр: криминальная драма
Рейтинг: R
Саммари: Вот уже несколько недель в Эдо хозяйничает новая террористическая группировка. Ямазаки внедряется в банду, чтобы предотвратить будущие трагедии.

Ямазаки подпер коленом большой бумажный пакет из супермаркета, набитый растворимой лапшой и маленькими бутылками с минералкой, бросил монетку в прорезь телефона-автомата и набрал номер. Хиджиката ответил почти сразу, как только в трубке раздались гудки.
— Хиджиката-сан, завтра в двух районах будут погромы, — быстро заговорил Ямазаки, по привычке прикрывая трубку ладонью. — Количество участников не знаю, мою группу направляют всю. Шестнадцать человек. Но должно быть больше. Точного времени тоже нет. Я узнаю его только перед выходом. Предполагаю, начнется ближе к вечеру.
— Хорошо, — отозвался Хиджиката. Ямазаки слышал, как тот выдохнул. Должно быть, снова курил. — Еще что-то?
— Да, — Ямазаки непроизвольно кивнул, словно замком был перед ним. — Они снова готовят взрыв в то же самое время, что и погромы, но я пока не выяснил где.
— Ямазаки, — сказал Хиджиката, — Мне нужно точное место.
Этот был не приказ и даже не распоряжение. Это была просьба.
Ямазаки прислонился лбом к мутному стеклу телефонной будки. Мимо по улице шли люди: в одиночку, парами, небольшими компаниями, возвращаясь с работы или направляясь в гости. Человеческий поток постепенно набирал силу, медленно двигаясь между сжимавшими его деревянными домами.
Несколько месяцев назад в городе появилась еще одна группа, устраивающая теракты. Они прикрывались националистическими лозунгами, но даже самый последний забулдыга не поверил бы, что они на самом деле имеют отношение к Джои или чему-то похожему. Целью они выбрали обычных жителей города, не аманто. Планирование, организация — все было почти идеально. Много жертв и никаких следов. Провокации, пожары в разных частях города, и один самый сильный удар там, где никто не ждет. Шинсенгуми ничего не могли поделать. Те, кто участвовал в беспорядках, не знали о том, откуда приходят приказы и кто их отдает. Ямазаки сумел попасть в одну из боевых групп, но до сих пор не смог выйти на того, кто планирует и проводит теракты.
— Хиджиката-сан, — немного помолчав, продолжил Ямазаки. — Есть еще кое-что. Не совсем по этому делу, но вам лучше знать. К нам пришел человек, с которым я в прошлом году пересекался, когда мы накрыли тех фальшивомонетчиков. Не думаю, конечно, что он меня узнал.
— Ямазаки, сворачивайся, — напряженным голосом велел Хиджиката, но Ямазаки почувствовал секундное колебание.
Сворачиваться значило, что он провалил задание. Это значило, что через двое суток снова будет не меньше сотни жертв. Ямазаки зажмурился, вспоминая покореженные вагоны сошедшего с рельсов пригородного поезда. Он пришел на место крушения на следующий день. Участок вдоль рельсов был оцеплен, за ограждения его не пустили. Мертвых людей все еще доставали из смятого металла. Ямазаки видел синюю форму Шинсенгуми, охраняющих место аварии и помогавших выносить тела. Если он и в этот раз окажется бесполезен, отвечать за его промах перед сегуном будет Кондо-сан. Позор ляжет на всех Шинсенгуми. Ямазаки боялся, что само их существование будет под угрозой. Зачем они нужны, если не могут никого защитить?
Бумажный пакет сполз по стене и упал рядом с Ямазаки, разноцветные брикеты с лапшой рассыпались по полу. В трубке послышались щелчки. Заканчивалось время разговора.
— Хиджиката-сан, — Ямазаки сильнее стиснул пальцы на гладком пластике. — У нас нет времени. Пожалуйста, разрешите мне продолжить выполнять задание.
— Возвращайся, — отрезал Хиджиката. Когда замком говорил таким тоном, находилось мало желающих спорить с ним. И обычно Ямазаки не входил в чисто смельчаков.
— Я должен закончить это дело. Понимаете, должен.
Хиджиката молчал, и Ямазаки начал опасаться, что их разъединят раньше, чем он услышит ответ.
— Жду сообщения, — наконец сказал Хиджиката и положил трубку.
Ямазаки какое-то время слушал короткие гудки, потом собрал выпавшие продукты и вышел из будки. Неподалеку от склада, который облюбовали себе террористы, ему встретился Накамура, один из главных бойцов в группе. Он стоял посередине улицы, высматривая Ямазаки поверх голов прохожих. Люди опасливо обходили его с обеих сторон. Ямазаки невольно замедлил шаг. Чутье подсказывало ему, что самое время делать ноги. Никто его не осудит. В конце концов, Хиджиката велел ему возвращаться, а от мертвого шпиона меньше толка, чем от живого.
Ямазаки покрепче обхватил расползающийся в руках пакет и продолжил путь. Наконец его заметили.
— Чего-то ты долго, — нахмурился Накимура, глядя на него сверху вниз. Он вытащил бутылку с минералкой из пакета и открутил крышечку. — Босс хочет тебя видеть. Пошли.
Ямазаки похолодел, но поплелся за ним следом. Главный в их группе был человеком замкнутым и редко общался с рядовыми членами, оставляя их на своих заместителей. С новичками вроде Ямазаки он не стал бы просто так говорить.
— Очередь была в супермаркете. Одна касса сломалась, пришлось ждать, — не моргнув глазом, соврал Ямазаки в спину Накимуре. — А зачем босс хочет меня видеть?
Накимура оглянулся через плечо. У него был тяжелый, мутный взгляд, от которого по спине у Ямазаки побежали мурашки. Он только казался туповатым качком, но мозгами работал не хуже, чем мечом.
— Спросить кое-чего хочет, — улыбнулся Накимура. Ноги у Ямазаки стали ватными.
— Чего спросить? — он даже не скрывал нервозности. Любой из их группы заволновался бы, пошли босс за ним Накимуру. — Чего я сделал? — ныл Ямазаки, постепенно беря себя в руки. — Чеки я взял, подумаешь, задержался немного.
— Заткнись, — рявкнул Накимура, и Ямазаки притих. Он готовился к такому повороту, но в реальности было гораздо страшнее, чем в голове.
Заброшенный склад находился на краю квартала. Главные ворота и окна были заколочены, и казалось, что место пустует. Они обошли здание и вышли к черному ходу. Накимура забрал у Ямазаки пакет с продуктами, сунул кому-то, вынырнувшему из полутьмы.
Ямазаки огляделся по сторонам. Все было как обычно: кто-то спал у стены, завернувшись в одеяло, кто-то рядом играл в кости, в дальнем конце помещения отрабатывали удары. Огава, их счетовод, помахал рукой, приветствуя. Его не было пару дней. Иногда он отлучался, но никто не знал куда. Ямазаки подозревал, что именно Огава держит связь с лидерами организации. До того, как его осенила эта идея, он впустую потратил драгоценное времени, пытаясь отследить встречи босса, но ничего не обнаружил.
Комната босса находилась на втором этаже под самой крышей. Наверх вела узкая железная лестница с помятыми перилами. Следом за Ямазаки шел Накимура, и ступени дрожали от его тяжелых шагов.
Дверь была приоткрыта, и едва они ступили на верхнюю площадку, она полностью распахнулась. Ямазаки почувствовал толчок в спину и влетел в комнату, споткнувшись о порог.
Посередине на низком табурете сидел Фудзивара Изао, лидер группы. Это был пожилой самурай с жестким, морщинистым лицом и колючим, злым взглядом. Левую половину лица пересекал уродливый шрам. Ямазаки был уверен, что и он, и Накимура участвовали еще в войне с аманто. В отличие от большинства в группе, они не были похожи на обычных бандитов. И дисциплину они держали почти военную.
Рядом с Фудзиварой стоял невысокий, тощий человек с невыразительной внешностью. Он переводил взгляд с Ямазаки на Фудзивару и обратно, тер шею и дергал уголком губ, словно не мог решить, улыбаться ему или нет. Ямазаки знал, что встретит его здесь. Но неуверенность во взгляде и в позе заставила воспрять духом. Такой человек, как Фудзивара, тоже не мог не заметить его сомнений.
— Он? — казалось, тихий, хрипловатый голос пробирал до костей.
— Босс? — протянул Ямазаки, удивленно приподняв брови. — Босс, я что-то сделал не так?
Фудзивара промолчал, а человек рядом с ним старательно закивал головой. Ямазаки пришлось напрячь память, чтобы вспомнить, как его зовут. Канэко. Имени он не знал. Тот был совсем мелкой сошкой без какого-то определенного занятия в банде фальшивомонетчиков.
— Говорят, ты из Шинсенгуми, — сказал Фудзивара, положив ладонь на рукоять меча. Ямазаки очень хотелось обернуться, чтобы увидеть, что делает сейчас Накимура, но этого делать было нельзя.
— Что?! — воскликнул он. — Нет! Вранье!
Он бухнулся на колени, стукнувшись лбом о пол.
— Фудзивара-сан, неправда, я не из Шинсенгуми, поверьте мне. Я бы никогда!
— Фудзивара-сан, я его собственными глазами с ними видел, — тут же встрял Канэко.
Ямазаки вскочил на ноги, бросился к нему и схватил за грудки, тряхнул так, что у того зубы клацнули. Он был готов к такому повороту событий и знал, что будет делать. Ни Фудзивара, ни Накимура не стали мешать ему.
— Ах ты, скотина, значит, так, значит, вот так? — Ямазаки продолжал трясти ошалевшего Канэко и не давал ему вставить ни слова. — Значит, ты решил меня подставить, да?! Я знал, что ты мразь и трус, но чтобы настолько?
Ямазаки оттолкнул Канэко, и тот полетел на пол. Повернулся, чтобы видеть сразу и Фудзивару, и Накимуру.
— Он знает меня не по Шинсенгуми, а по банде Тао. Слышали о такой? Их накрыли. Жадными были слишком. Я работал на них, с клиентами общался. — Ямазаки и не пытался отрицать знакомство с Канэко. Что Фудзивара, что Накимура почувствовали бы слишком явную ложь. К тому же, знакомство даже было Ямазаки на руку. — Он тоже там был, его гоняли по мелочи. А я стал своим. Мне работу хорошую давали, и деньги хорошие были. Этот ныл, что я его подсидел, что это он должен быть на моем месте. Теперь он мне мстит. Нашел, как от меня избавиться!
Он уже сам верил в то, что говорил. Фудзивара слушал его, кивая иногда, а Накимура хранил непроницаемое выражение лица. Нужно было найти аргументы для него.
— Если бы я был из Шинсенгуми, я бы участвовал бы в делах? Накимура-сан, вы же видели меня в работе? Почему все еще сомневаетесь?
Ямазаки тяжело дышал, как после долгого бега. Спина взмокла от напряжения, а ладони холодели. Если он показался недостаточно искренним, его убьют.
— Нет, нет! — в ужасе воскликнул Канэко, поднимаясь на ноги. Было видно, что его трясет от страха. — Он врет, он из Шинсенгуми…
Ямазаки опустился на колени и склонил голову. Человек, с достоинством принимающий свою судьбу, должен был вызвать больше уважения у двух старых бойцов, чем трусливый подонок.
— Если вы больше не доверяете мне, Фудзивара-сан, то убейте меня.
На короткое мгновение в комнате воцарилась тишина. Ямазаки слышал только свое бешено стучащее сердце. Казалось, время замедлилось, и те секунды, пока Фудзивара принимал решения, растянулись на целую вечность. Табуретка жалобно скрипнула, когда он поднялся. С легким шуршанием лезвие катаны вышло из ножен.
Ямазаки зажмурился. «Хиджиката-сан, простите, я подвел вас».
Он почувствовал резкое движение воздуха рядом с лицом, раздался короткий удивленный вскрик, тело Канэко рухнуло на пол рядом с Ямазаки. И он понял, что на этот раз выиграл.
— Я верю тебе, — сказал Фудзивара. Кровь с лезвия капала прямо ему под ноги. — Смотри, не подведи меня.
— Никогда, — выдохнул Ямазаки, с трудом поднимаясь с пола.

Накимура догнал его на лестнице, когда он нетвердым шагом спускался вниз.
— Молодец, хорошо держался, — похлопал он Ямазаки по плечу. Рука у него была тяжелая. Накимура чувствительно сжал пальцы.
Ямазаки в ответ пробормотал нечто невнятное.
— Ты не обидишься, если я попрошу тебя отдать мне свой телефон? — Накимура протянул руку.
Ямазаки помотал головой, вытащил телефон и положил в подставленную ладонь.
— Конечно, нет, Накимура-сан, вы можете его проверить, я никому не звонил.
— Вот и хорошо, — кивнул он. — Вот и не звони пока никому. Мы тебе доверяем, но нас ждет серьезное дело. Мы не можем рисковать. Кстати, начало в пять, ребят я уже предупредил.
— Я все понял, Накимура-сан, — Ямазаки хорошо умел понимать намеки. И избежав одной проблемы, он встретился с другой.
Ямазаки отметил, что точное время начала операции стало известно после возвращения Огавы. Теперь все сомнения исчезли: счетовод связан с лидерами организации. Когда Ямазаки спустился вниз, никто не обратил на него внимания. Похоже, никто не знал, что его в чем-то подозревали. Накимура отослал двоих наверх, чтобы они унесли тело, а Ямазаки пошел искать того, кто забрал у него пакет из супермаркета. Там были чеки, а чеки были поводом завести разговор с Огавой. Их счетовод с маниакальной точностью записывал все расходы.
Пакет нашелся там, откуда тянуло пряным, соленым запахом растворимой лапши. В углу, где на деревянных ящиках была устроена кухня, образовалась небольшая очередь. Ямазаки пытался вспомнить, где оставил собственную миску. Сато, молодой самурай, не так давно с отцовским мечом приехавший из деревни, чтобы защищать страну от аманто, разливал кипяток в подставленные миски. Ямазаки жалел, что парень связался с такой компанией. Он скорее ожидал бы увидеть его среди Джои, тем более, его отец воевал за них. Может быть, дело решило знакомство с Фудзиварой.
— Семпай, будете обедать? — вопрос вывел Ямазаки из задумчивости. Сато протягивал ему свою миску, до краев наполненную бульоном.
— Нет, спасибо, — помотал головой Ямазаки. — Я тут чеки ищу, а то меня Огава повесит за них.
Сато поставил миску на ящик и полез в кучу разорванных упаковок на полу. Почти сразу он выловил оттуда длинную распечатку. И уставился за плечо Ямазаки — как раз в этот момент по лестнице спускали тело Канэко. Остальные тоже обернулись.
— А что случилось? — спросил Сато. Все взгляды устремились на Ямазаки, который только что был в комнате босса. Он пожал плечами. Он чувствовал, что не стоило рассказывать остальным о произошедшем между ним и Канэко, тем более, Накамура дал ясно понять, что он ему не доверяет.
Через минуту все вернулись к своим делам. Канэко не успел стать своим, и никому особенно не было дела до него и до его смерти. Ямазаки слышал, как кто-то делит пачку хлебных палочек и брикеты с грибной лапшой, которые Канэко заказывал себе на обед.
Во рту стало горько. Ямазаки торопливо подошел к Огаве, листающему толстую записную книгу, и протянул ему чек.
Эта книга была предметом вожделения Ямазаки на протяжении нескольких недель. Огава почти не выпускал ее из рук, но ему удалось несколько раз украдкой заглянуть в нее. Там были бесконечные ряды покупок и цифр. Суммы получались гораздо больше, чем тратила их группа. Ямазаки считал, что Огава ведет бухгалтерию всей организации.
— Спасибо, — кивнул Огава. Он устроился поудобнее, достал карандаш, пролистал несколько страниц и списал общую сумму за еду.
Ямазаки присел рядом, старясь заглянуть в книгу, но так, чтобы не привлекать особого внимания. Он говорил Огаве, что плохо читает, и тот без особой опаски теперь работал при нем. Книга лежит неудобно, почерк был мелкий, неровный. Еще Огава любил сокращать слова.
Они немного поговорили о мелочах. Ямазаки с тоской проследил, как Огава закрыл книгу и убрал за пазуху.
— Слушай, Огава, — сказал он, изучая потолочные балки. — У нас тут места стало больше, можно я перетащу свой футон поближе к тебе на место Канэко? Танака храпит так, что сил нет.
— Хорошо, я не против, — пожал плечами Огава.
Вечером, когда Ямазаки перебирался со своими вещами, к нему подошел Накимура, подхватил футон, помогая перенести. Весь остаток дня Ямазаки чувствовал на себе его внимательный взгляд. Под таким взглядом сложно было вести себя естественно, даже не будь он ни в чем замешан.
— С чего это ты решил поменять место? — поинтересовался он, когда Ямазаки принялся раскатывать одеяло.
— Накимура-сан, — не выдержал он. — Я не знаю уже как сесть или встать, чтобы вы меня ни в чем не подозревали. Разве что лечь и не шевелиться.
Накимура усмехнулся и похлопал его по плечу, на котором несколько часов назад оставил яркие синяки.
— Не обижайся, я же не со зла. Но больно ты мутный парень.
А потом Накимура притащил свой футон к футону Ямазаки, и тот чуть не взвыл от отчаяния. Огава ночью хранил книгу под подушкой. Ему несколько раз удавалось вытащить ее и пролистать. Так он примерно выяснил, из каких частей состоит записная книга, разобрался в плохом почерке и нашел записи о покупке билетов на пригородные поезда, в том числе на тот самый рейс, который потерпел крушение месяц назад. Запись была сделана за три недели до аварии. Было ли это случайностью, или на самом деле кто-то проверял маршрут, Ямазаки не знал. И вот теперь под боком с Накимурой мог и совсем не узнать.
На ночь свет на складе не зажигали, чтобы со стороны не было заметно. Если кто-то читал, то делал это с карманным фонариком. Так что по вечерам было заняться особо нечем и все укладывались спать.
Ямазаки смотрел в полную темноту. Если бы он закрыл глаза, ничего бы не изменилось. Только в стороне, где были главные ворота, пробивались тусклые лучи. На улице и то было светлее. Рядом слышалось тихое, ровно дыхание Огавы и более тяжелое Накимуры. Ямазаки думал о том, что если тот застанет его с книгой расходов организации, то убьет без промедления. Еще Ямазаки думал, что если меньше чем за сутки он не узнает место готовящегося взрыва или его организаторов, то не сможет больше смотреть в глаза никому из товарищей. И путь у него будет один.
Решившись, Ямазаки перевернулся на бок, лицом к Огаве, вытащил припасенные заранее фонарик и толстый журнал с девушкой на обложке. Девушка, приспустив кимоно с плеча и обнажив грудь, призывно улыбалась будущему читателю. Ямазаки снял обложку и медленно высунул руку из-под одеяла. Так же плавно и медленно подцепил пальцами книгу Огавы и потянул на себя. Сунул на ее место журнал и забрался обратно. Тихо выдохнул и включил фонарик. Тут его чувствительно ударили в спину.
— Эй, ты, чего возишься? — недовольно и, как показалось Ямазаки, подозрительно спросил Накимура.
— Ничего, — туманно ответил он, придерживая одеяло одной рукой. Сердце бешено билось в груди, воздуха под одеялом с каждым вдохом становилось все меньше. Он вытер дрожащей рукой вспотевший лоб. Читать в присутствие Накимуры было чересчур опасно. Ямазаки поерзал, отодвигая от него подальше.
— Ляг спокойно, — велел ему Накимура.
Ямазаки прочистил горло и вынырнул из-под одеяла, сжимая в одной руке фонарик, в другой журнал. Встал на футоне и шагнул в проход.
— Ты куда? — Накимура приподнялся на локтях. В темноте увидеть выражение его лица было невозможно, но Ямазаки хорошо представлял его сдвинутые к переносице брови, плотно сжатые губы.
— Подрочить, — громким шепотом объявил Ямазаки, осветив фонариком обложку. — Со мной пойдете?
Огава, завозился, проснувшись. И, судя по шуму, не он один. Накимура молчал.
— Вали отсюда, — послышался чей-то недовольный шепот. Кто-то засмеялся.
— Иди, — разрешил Накимура. Ямазаки послышалось, как он тяжело вздохнул прежде чем сказать. — Не задерживайся.
— Как пойдет, — хмыкнул Ямазаки и так быстро, как это было возможно, направился в сторону закутка, служащего им ванной комнатой.
Накимура не сильно рисковал, деваться Ямазаки было некуда. Окна были только в комнате у босса и зарешеченные высоко, под самым потолком, у двери сидел часовой, который наверняка получил распоряжение никого не выпускать. На крыше тоже. Стены и пол на складе были прочными, даром, что здание несколько лет простояло заброшенным.
Ямазаки закрыл щеколду и сел на низкую лавочку. Несколько минут он неподвижно сидел, прислонившись к стене. Последние дни почти полностью вымотали его. В левом виске тупо заныло. Ямазаки поводил головой из стороны в сторону и открыл книгу Огавы.
Ямазаки скользил глазами по строчкам, беззвучно шевеля губами. Расходы на еду, расходы на транспорт, одежду, лекарства и врачей. Не было ничего, что могло бы дать ему подсказку, навести на мысль, где искать дальше. Наконец он дошел до части с прочими расходами. Сюда Огава записывал все, что не попадало в другие разделы. Внимание Ямазаки привлекли входные билеты на концерты. Он с трудом мог себе представить самураев на выступлении популярных групп или Отоцу-чан. Огава записывал только названия исполнителей и цену, но не место. Билеты покупались по одному разу на каждое выступление в течение двух месяцев, еще до сошедшего с рельсов поезда.
— Нашел! — Ямазаки не удержался от тихого вскрика. Пусть он за последнее время выпал из жизни города, и не имел понятия, где и какое завтра планируется выступление, но Хиджиката-сан без него был способен свериться с программой концертов и картой. Ямазаки захлопнул книгу и вскочил на ноги, оглянулся по сторонам, посветив фонариком. Узкое помещение темным глухим тоннелем уходило вверх и заканчивалось металлическим листом крыши. Ямазаки тяжело опустился обратно на скамью и устало потер переносицу. На этом складе он был как в ловушке.
Он вернулся обратно в полной темноте. Устраиваясь на своем месте, он подсунул книгу обратно Огаве. И тут его осенило. В ней не было расходов ни на взрывчатку, ни на ее составляющие за все время деятельности организации. Ямазаки едва не подпрыгнул на месте, уставился в темноту широко открытыми глазами. Какое-то время он лежал неподвижно, почти не дыша, пытаясь сообразить, что делать с новой информацией. Получалось, либо теракты устраивают не они, и тогда все совпадения могли быть случайными, а его выводы ошибочными. Либо взрывчатку они получают от кого-то еще, и тогда настоящие организаторы оставались в тени. Ямазаки укутался одеялом с головой. «Спокойно. Думай», — сказал он сам себе. Перед глазами снова поплыли бесконечные строчки, исписанные плохим почерком. И в записях не было не только упоминаний о взрывчатке, но и вообще об оружии, хотя мечи и даже огнестрельное оружие были новыми, высшего качества. Значит, организацию кто-то хорошо вооружил еще в самом начале и делает это до сих пор. Тот, кто не имел проблем ни с поставками оружия, ни с деньгами, ни с человечностью, чтобы иметь возможность устраивать бессмысленную кровавую бойню. Ямазаки вспомнились жесткое лицо Фудзивары и Сато, не пожелавший взять новый меч взамен старого отцовского.
«Ну конечно», — мысленно простонал Ямазаки. — «Кихейтай. Кто же еще?»
И бойня была не такой уж бессмысленной, если она приведет к роспуску Шинсенгуми.
Ночью Ямазаки так и не сомкнул глаз, думая, как связаться с Хиджикатой.
К тому моменту, когда нужно было вставать, он уже знал, что будет делать.
Утром он поднялся с тяжелой головой, сел на футоне, обхватив ладонями виски, и смотрел, как Огава одевается и прячет драгоценную книгу на груди.
— Не раскисай, — потрепал его по волосам Накимура, и Ямазаки вздрогнул от неожиданности. — Сегодня важный день.
— Ага, — отозвался Ямазаки и потянулся. — Очень важный.
Оказавшись в одном шаге от завершения задания, он чувствовал себя неожиданно спокойным и собранным. Ночью он все спланировал до мелочей, и если все пройдет успешно — а оно обязательно пройдет — Хиджиката успеет предотвратить теракт и остановить погромы.
В углу Сато снова разливал кипяток в подставленные чашки. Ямазаки, выстояв свою очередь, забрал чай и пару булочек. В день предстоящей операции все вели себя иначе. Почти не слышалось смешков или плоских шуточек. Танака хмурился, уткнувшись носом в обод кружки. Сато пытался улыбаться невозмутимо как обычно, но уголки губ то и дело опускались. Все знали, что придется столкнуться с Шинсенгуми, а они были опасными противниками. Один Накимура, казалось, был полностью уверен в себе. Ямазаки даже не удивлялся странному блеску, появлявшемуся в его глазах в ожидании боя.
Довольно скоро появился Фудзивара. Он спустился по лестнице, держа руку на мече. И без того редкие разговоры затихли полностью. Все, кто сидел, вскочили на ноги, а кто стоял, вытянулись, как на плацу.
— Доброе утро, — тихо сказал Фудзивара, обращаясь к своим бойцам. Ямазаки неожиданно подумал, что у него не привычка говорить хриплым, едва слышным голосом, он просто не может говорить громче. Повреждены связки. — Я рад, что вы со мной, и каждый из вас готов отдать жизнь за наше дело. У некоторых из вас сегодня первый бой, — он остановил взгляд на Сато, на щеках которого тут же вспыхнули красные пятна. — Пусть он будет первым в череде ваших побед. И мы все вернемся обратно.
Все слушали его, затаив дыхание. Хотя Фудзивара редко общался с кем-то, кроме Накимуры и Огавы, его бесконечно уважали в группе. Ямазаки отвел глаза, уставившись на бетонный пол.
Фудзивара взял с собой трех человек и ушел в город. Это была первая из групп, выдвинувшихся на место.
Как только босс вышел, они вернулись к прерванным делам. Ямазаки увидел, как Сато достал телефон. Должно быть, решил поговорить с кем-то из родных. По крайней мере, сам Ямазаки поступил бы именно так. Он залпом допил горячий чай, едва не поперхнувшись, и с пустой чашкой направился к Сато, жестом попросил подлить еще воды. Тот закивал, повесил трубку и бросил телефон на ящики, чтобы сходить за чайником. Ямазаки искоса оглядел помещение. Все были заняты своими делами. Накимуры тоже не было видно. Он накрыл телефон рукой и, сказав Сато, что сейчас подойдет, направился в сторону ванной. Номер Хиджикаты он знал наизусть и мог набрать даже с закрытыми глазами. Телефон Сато был новый, и кнопки хорошо прощупывались. Несколько секунд Ямазаки казалось, что никто не обратил на него внимания. Он поднял руку с телефоном к груди, чтобы его могли слышать, и прикрыл его ладонью.
— Эй, что у тебя в руках! — раздался окрик Накимуры. Ямазаки вздрогнул, но не обернулся, немного ускорил шаг.
— Хиджиката-сан, слушайте молча, — тихо, но очень четко сказал он, зная, что тот его слышит.
— Заберите телефон! — рявкнул Накимура. К нему, без вопросов и рассуждений, тут же бросилось несколько человек. И только тогда Ямазаки побежал.
— Концерт после пяти. Отцу-чан, если есть. Кихейтай, — это все, что он успел сказать.
Ямазаки поднырнул под рукой Танаки, толкнул плечом подоспевшего Сато. Дверь ванной комнаты была приоткрыта, и он рыбкой нырнул внутрь, перекатился через плечо и уперся спиной в стену. Нескольких мгновений, пока Накимура вбегал следом за ним, ему хватило, чтобы удалить исходящий вызов и начать набрать номер Хиджикаты заново. Он даже не пытался защититься, когда Накимура ударил его ногой в лицо. Телефон выпал из разжавшихся пальцев.
— Не успел, — услышал он голос Сато, отбившего исходящий звонок.
— Ты… — прорычал Накимура, вздергивая его на ноги. Было странно видеть смесь злости и радости на его лице. Наверное, ему тоже было нелегко терзаться сомнениями по поводу Ямазаки последние сутки. Одной рукой он держал его за одежду, а второй схватил за волосы, приложил затылком о стену так, что в глазах потемнело. По шее потекла теплая, щекотная струйка крови.
— Ты все-таки из Шинсенгуми, — выдохнул Накимура.
Легкие переливы мелодии звонка сейчас показались совершенно неуместными. Экран телефона в руках Сато светился, отображая входящий вызов. Накимура протянул руку и, сжав пальцы на горле Ямазаки, ответил:
— Да? Простите, я неправильно набрал номер.
«Вот и все», — с каким-то облегчением подумал Ямазаки, глядя, как Накимура отдает телефон Сато. Дальнейшее зависело уже от Хиджикаты. Он сделал свою работу. Его швырнули на пол, и со всех сторон посыпались удары. Ямазаки закрыл голову руками, и никак не мог перестать улыбаться, пока темнота не поглотила его.
Он пришел в себя оттого, что мышцы занемели от неподвижности. С трудом разлепил склеившиеся от крови ресницы. Левый глаз заплыл и ничего не видел. Правым Ямазаки кое-как разглядел собственные колени, кусок деревянного пола и солнечный квадрат на нем. Он поднял голову. Перед ним кто-то сидел. Приглядевшись, Ямазаки понял, что это Огава. Тот устроился на табуретке у стены и держал на коленях обнаженный меч.
Ямазаки потребовалось некоторое время, чтобы понять, что он привязан к стулу в комнате Фудзивары. Все тело ощущалось как одна сплошная рана. Он вяло удивился, что его не забили до смерти. Сильнее всего болела голова, и хотелось пить. Он облизал распухшие губы.
— Пришел в себя? — до этого момента голос Огавы казался Ямазаки приятным, сейчас каждое его слово отдавалось тупой болью в мозгу. — Значит, ты был шпионом.
Почему-то Ямазаки почудилось в его словах сожаление. Он снова уронил голову на грудь.
— Накимура-сан сказал, что должен ответить перед Фудзиварой-саном. Он доверял тебе, а ты его предал.
Ямазаки хотел сказать, что ему тоже жаль, что Огава и все остальные преступники, но разбитые губы не слушались, а пережатое горло не издавало ни звука. Он закрыл глаза и провалился в темноту.
Ямазаки несколько раз приходил в себя и опять терял сознание. Иногда ему казалось, что в комнату входит Хиджикта. Его мундир в пятнаях крови и гари. Хиджиката говорил, что Ямазаки ошибся, и они не сумели никого спасти. Он не обвинял его на словах, но в темных глазах было разочарование и презрение. Ямазаки беззвучно плакал и просил простить его. Следом за Хиджикатой являлся Накимура. Он садился на место, где был Огава, и рассказывал, что все было подстроено, он знал, что Ямазаки шпион, и с его помощью заманил Шинсенгуми в ловушку. И теперь они все мертвы, а Ямазаки жив. Тогда Ямазаки рвался из веревок, чтобы вцепить в горло Накимуре, но его возвращала в реальность оплеуха от Огавы. А потом все начиналось сначала. Солнечное пятно медленно двигалось по полу. Когда оно выцвело и стало почти невидимым, Хиджиката снова вошел в комнату. В сумерках Ямазаки не видел его лица, но сильное, размашистое движение, которым он убил Огаву, не мог не узнать.
— Ямазаки, — сказал Хиджиката, и тот зажмурился, готовясь снова услышать о своем провале. — Эй, Ямазаки, — в этот раз замком был настойчивее, и пришлось открыть глаза. Хиджиката наклонился к нему и, взяв пальцами за подбородок, поднял его лицо. Теперь Ямазаки видел, что в его взгляде нет осуждения, в нем было другое выражение. Если бы Ямазаки не знал замкома так хорошо, он бы решил, что это тревога.
— Сого, кажется, он меня не понимает, — задумчиво произнес Хиджиката, за его плечом показался Окита. И Ямазаки судорожно вздохнул, понимая, что все происходит в реальности.
— Я сам вас с трудом понимаю, Хиджиката-сан, — отозвался Окита.
— Хиджиката-сан… пожалуйста, — Ямазаки с трудом выговаривал слова. Но надеялся, что его поймут хотя бы по тону. Прямо сейчас в жизни не было ничего важнее, чем узнать, удалось ли Шинсенгуми предотвратить новый теракт. И что случилось с людьми Фудзивары.
— Ты что-то сказал, Заки? — переспросил Хиджиката-сан, и Ямазаки застонал от бессилия.
Веревки неожиданно перестали удерживать тело, и он начал заваливаться набок.
— Хиджиката-сан, я подозреваю, что ему интересно, как прошла операция, — прозвучал над его головой голос Окиты. Чья-то рука удержала его от падения. — Но вы можете предположить, что он спрашивает, какая погода на улице.
— Все хорошо, Заки, — сказал Хиджиката, взваливая его на плечо. — Взрыва не было, с беспорядками разобрались быстро, арестованных нет.
Ямазаки выдохнул и бессильно обмяк на плече замкома. Взгляд медленно заволокла пелена, и Ямазаки сморгнул выступившие слезы. Он никак не мог разглядеть тело Огавы.


Название: Вы воистину обессилите срывать маски с лица человека, у которого этого лица просто нет.
Автор: команда  Shinsengumi spy
Пейринг/Персонажи: Ямазаки
Тема: драма
Жанр: недо-психодел
Рейтинг: R

@темы: Ямазаки, арт/коллаж, Драма, фик: авторский, Joui Wars - 2013

---

твоя рыбка свалилась бы в Дон Периньон.

[хрупкий мотылёк вселенского пиздеца]

Название: Аквариум Автор: хрупкий мотылёк вселенского пиздеца Бета: хрупкий мотылёк вселенского пиздеца Размер: драббл [521 слово] Пейринг: Такасуги Шинске/Кацура Котаро Тема: драма Жанр: общий, PWP Рейтинг: R Саммари: он хочет обладать им всем, но Примечание: вдохновлено заявкой «Намеренная жестокость в сексе в попытке скрыть глубокую привязанность» Пытаюсь найти отражение в зеркале, но там чей-то оскал. Злобная мерзкая маска, чтоб никто не узнал… чтоб никто не узнал. © Кожа под крепко сжатыми пальцами быстро наливается цветом. – Пойдём поговорим, – произносит он ухмылкой, заталкивая его в хлипкий, почти рассохшийся дом. На полу чужие вещи и старый мусор – Кацура спотыкается на каждом шагу, заметно бледнеет и вот-вот начнёт искриться от злости. На его длинных волосах оседает паутина, светлое хаори, накинутое на плечи, сереет от пыли. Такасуги потряхивает от злой, горячечной жадности. Он хочет обладать им всем, но Кацура, как пойманная руками рыба, лишь обманчиво блестит чешуей, стремится выскользнуть из ладоней, бьёт хвостом, задыхаясь среди проклятого воздуха. Такасуги ловит свою рыбу, сжимая так, что хрустят рёбра и ноют руки, роняет её на грязные татами и целует, делясь свежей порцией яда. – Задохнись со мной, – смеётся он безумно, бездумно замирает, глядя в его глаза – тёмные, как омут, холодные, как вода, любуется перекошенным от ярости лицом. Кацура напрягается, стремится вверх, вниз, куда угодно дальше, лишь бы выскользнуть, но не хочет того. Где-то в глубине – нет, иначе бы давно уже смог. Такасуги склоняется ниже, касается губами открытого горла, сжимает зубы на коже, отпускает и сжимает опять. Следы зубов – бледно-розовые, синеющие, красные от крови, сталкиваются, соприкасаются, перехлёстываются друг с другом. Кацура не произносит ни слова, но его пальцы выдёргивают волосы, мнут одежду. Весь его вид говорит: «ещё», губы шепчут безмолвно: «хватит», а под ресницами – боль и ничего кроме неё. Такасуги закрывает его глаза, медленно входит в тело, движется, забыв нарочито про подготовку и смазку, сам шипит от резкости, остроты ощущений. Чужая горечь пьянит, плывёт в воздухе пеплом, табаком и сакэ, оседает на губах солью с распаренной исцарапанной кожи, путается в волосах сильными пальцами, забирается под кожу острыми ногтями. Тянет на себя за плечи, прижимается щекой к щеке. Такасуги вдыхает – глубоко, полно; чувствует, как бьётся своё сердце под рёбрами, как за рёбрами бьётся чужое сердце. Целует искусанные губы, вжимает крепче в колючий, пыльный пол. И умирает, чувствуя себя проигравшим. А когда Кацура засыпает – падает полумёртвой рыбой обратно в чёрные-чёрные воды, – он прижимается к нему ближе, словно ищет тепла, словно хочет, чтобы кто-то унял едкий жар внутри, заглушил тяжёлый рокот пламени. – Когда же ты уже сломаешься, Зура, – шепчет он ему в волосы, гладит рукой по щеке. Кацура не просыпается, лишь хмурится, кривит рот. Такасуги проводит по нему пальцем, рисуя покой, уносит боль короткими поцелуями вдоль позвоночника, затапливает невесомой изломанной нежностью. А затем руки его натыкаются на свежую, едва затянувшуюся рану и впиваются в неё, разрывая края, выпуская кровь. Кацура стонет и приходит в себя, выплёвывает с ненавистью: «Такасуги!», бьёт в челюсть – пытается, – вновь зло дёргается в его руках. Чужая ярость остаётся кровавой плёнкой на ладонях. Вкус у неё – сладкий. Утро выплёскивается в небо яркими красками, крадёт звёзды и чернильные тени. Голова Кацуры на его плече – тот размеренно дышит, держится за ребро. На его теле цветут лепестки – яркие, как рассвет. Он смотрит на исчезающие звёзды, считает их – тихо, вслух. Больше не злится. Такасуги молча накручивает его пряди на пальцы; пальцы подрагивают, требуют трубки, но Кацуре никогда не нравился дым, поэтому он молча вдыхает запах его волос, думает о том, что запер бы его в своём корабле, оставил рядом навсегда, но едва ли сказал бы хоть слово. Пробитая когда-то крыша показывает жалкий кусок неба, словно она - лишь верхушка аквариума ...это игра, в которой нет правил. Каждый в ней заведомо обречён на провал. © Название: Напополам Автор: хрупкий мотылёк вселенского пиздеца Бета: хрупкий мотылёк вселенского пиздеца Размер: драббл [813 слов] Пейринг: Саката Гинтоки/Такасуги Шинске, Каваками Бансай/Такасуги Шинске Тема: драма Жанр: дарк, общий Рейтинг: PG-13 Саммари: всё состоит из двух Холодный лёд на пальцах рук Пронзает иглами туман. Он чертит в небе черный круг, Он тучи рвёт напополам. Я упаду на дно реки, На дно, где сотни мертвых тел. Ты на прощанье помолчи, Ведь слёзы тают на воде. Roman Rain – «Реквием» Он совершенно невозможный. Такасуги прекрасно помнит, как увидел его впервые – странные глаза, меч выше головы и ничего не выражающее лицо. - За тем, как он убивает, можно наблюдать вечно. Такасуги почти лениво отмахивается лезвием от похожего на ящерицу аманто и вновь находит взглядом серо-белую спину. С груди и рук Гинтоки кровь одно что не льёт потоком. На спине – ни единого пятнышка. - Когда приходит черёд уносить с поля боя падших, лицо у него кривится, как от боли. Но идёт он первым, хотя сам – землистый от усталости. - У него красивые руки с вздувшимися венами. Если присмотреться, можно разглядеть под кожей их сине-зелёные тени. - Дождь который день льёт, не переставая, и потому лагерь не двигается с места. Сакамото блёкло шутит, что скоро они все утонут если не в воде, то в грязи. Гинтоки часто выглядывает на улицу и ловит на лицо капли. Вид у него при этом на редкость умиротворённый. Такасуги хватает его за перебинтованное запястье и говорит безразлично: – Совсем сдурел? Намочишь повязки. Гинтоки смотрит на него так, будто не понимает языка. Его взгляд не меняется до тех пор, пока Такасуги не затаскивает его в собственную палатку, на ходу разматывая отсыревший бинт, и не прижимается к затянувшейся ране губами. Кожа тонкая, гладкая и очень тёплая. Гинтоки прикрывает глаза и шумно выдыхает через нос. Такасуги проглатывает едкое-нервное: «а я думал, Широяша никогда не сдаётся» и обводит пальцами контур его лица. - У их ночей вкус неопределённости и гнетущей памяти о том, что каждая из них может стать последней. - Гинтоки целуется так, будто готов то ли забрать душу, то ли отдать свою, и всё реже ночует в своей палатке. Такасуги не обращает внимания на взгляды остальных. В глазах Кацуры неодобрение, а в глазах Сакамото – странная горечь. Такасуги не собирается докапываться до причин; он ночи напролёт гадает пальцами на чужой коже и доволен результатами расклада. - Они оба не верят, что всё закончится хорошо. - Такасуги рад, что видит. Он ни на что бы не променял зрелище его лица, искажённого судорогой оргазма. - Когда он лишается глаза, мир блёкнет наполовину. - Гинтоки никак не может понять, почему он больше не подпускает его к себе. Такасуги не знает, как объяснить, что ему не нужна часть в отсутствие целого. Он не хочет помнить только половину его лица. - Почти все, с кем они начинали свой путь, умерли, а кто-то, как Сакамото, ушёл. Такасуги рад, что тот выжил, но зол, что больше не бьётся с ним плечом к плечу. Когда слышит, как Гинтоки рассеянно говорит Кацуре: «так действительно будет лучше» – злится только сильнее. - На последнюю битву идут, как на смерть. - Такасуги чувствует, как что-то поднимается в нём – яростно-горькое, обжигающее, ненормальное. Вокруг трупы и столько аманто, что не счесть, но на лице у него широкая ухмылка, о края которой можно порезаться. Научиться драться без одного глаза оказалось проще, чем он думал. - От старого Кихейтая почти ничего не осталось. - Кто-то говорит, что видел Белого Демона мёртвым. Такасуги молчит и смотрит на небо. Облака ложатся на верхушки деревьев, как его волосы – на траву по весне. - Лицо Бансая тоже ничего не выражает, но он совсем другой. Звериное чутьё надрывается, предупреждая об опасности, но Такасуги уже ничего не страшно. Он знает – из дикого зверя вырастает самый преданный. - Во снах он по-прежнему видит обоими глазами. Но лицо, которое он не хотел забывать, становится бледнее ночь за ночью. - Однажды Такасуги просыпается от задумчивых переборов сямисэна. – Ты кричал, – говорит Бансай так, будто это всё объясняет, и осторожно касается его покрытого испариной плеча. Такасуги ухмыляется – жутко даже в полумраке каюты, – и тянет его на себя. Бансай целует первым; в движениях – ни сомнения, ни опаски. После Бансай как ни в чём не бывало накидывает на плечи его кимоно и вновь начинает играть. Такасуги курит лёжа, даже не подумав прикрыться, и чувствует ровную правильность происходящего. Новизна ощущений горчит на языке табаком и привкусом крови. Они оба на удивление друг другом довольны. - Когда он встречает Гинтоки на фестивале, у него даже не мелькает мысли пройти мимо. - Такасуги уверен, что спокойно убьёт его, если придётся. Когда вдруг находит себя днями позже в чужом доме, как прежде, разматывающим повязку на израненной ладони, его постигает чувство дежавю и разочарование, пахнущее промокшей тканью и такой же землёй. В происходящем ему видится странная – недопустимая – слабость, но он отчего-то позволяет ей быть. - В спальне он больше почти не размыкает век. - Он знает, что Гинтоки недоволен им, но не собирается обсуждать это до тех пор, пока тот открывает перед ним дверь. У их ночей вновь вкус гнетущей неопределённости и они оба не верят, что всё закончится хорошо. - В ритме, наигрываемом Бансаем вечерами, скользит тревога, но не ревность. Такасуги ценит его молчание. - Он с нетерпением ждёт той черты, за которой сможет остановиться. В глубине души знает, что её нет. - Небо горит перед ним золотым и алым, и он на мгновение забывает, что видит лишь его половину. Когда я уйду, не надо слов. © Название: Эффект бабочки Автор: хрупкий мотылёк вселенского пиздеца Бета: хрупкий мотылёк вселенского пиздеца Размер: мини [3200 слов] Персонажи: Сакамото Тацума, Шимура Отаэ, Такасуги Шинске, Саката Гинтоки, Кацура Котаро Тема: драма Жанр: общий Рейтинг: PG-13 Саммари: – Вы сказали, что вас было четверо, Тацума. Кто же четвёртый? Примечания: смерть персонажей, частичная AU Под конец ночи Таэ устаёт настолько, что последний, припозднившийся, посетитель кажется ей последней каплей в её воистину бездонном котле терпения. Она улыбается и приглашающе поводит рукой, указывая на диван рядом с собой, а сама украдкой смотрит на гостя. Он не похож на обычных завсегдатаев хост-клубов: высокий, статный и красивый, мужчина кажется ей усталым, жемчужно-седые нити в густых каштановых кудрях и тонкие, похожие на паутинку, морщины в уголках глаз говорят о далеко не сладкой жизни их обладателя. Таэ скользит взглядом по запылённым лацканам чудно́го кителя, щурится на сбитые гэта и медленно поднимает взгляд обратно на добродушное, но по-деревенски простоватое лицо. – Добро пожаловать в наш клуб, господин... могу я узнать, как вас зовут? – она складывает руки на коленях и только тогда замечает кобуру у бедра гостя. – К нам нельзя с оружием. – О, оно не работает, не волнуйтесь. Меня зовут Тацума. Сакамото Тацума, милая леди, – он улыбается, воровато запахивая китель, и галантно целует изящные тонкие пальцы, рискуя получить пощёчину даже за такой невинный, своевольный, до ужаса назойливый жест. – Мне порекомендовал вас мой давний друг, он часто бывает у вас. – Друг? – Таэ вежливо и предельно неторопливо выдёргивает свою руку из грубых лап Сакамото и незаметно вытирает ладонь о подол своего кимоно; ей кажется, что кожа там, где касались её сухие губы, омерзительно влажна, и это так противно, что ей хочется засветить мужчине промеж очков. – Я не припоминаю среди наших посетителей гостей, подобных вам. Могу ли я предложить вам шампанского? – А ничего покрепче у вас не держат? – Сакамото осматривается, откидываясь на спинку дивана, и блаженно вздыхает. – Давненько я не был на славной родине... Таэ поднимает руку, подзывая официанта, и ждёт, пока ловкие пальцы разберутся с пробкой: она выскакивает с лёгким хлопком, и из горла прямо в подставленные бокалы струится белая пена. Гость выпивает шампанское залпом, словно сакэ, наливает себе ещё; Таэ обманчиво расслабленно улыбается, едва пригубив ароматный Дон Периньон, она уже достаточно выпила сегодня, чтобы с трудом сдерживать себя в руках. Ближе к утру усталость берёт своё, и Таэ хочет поскорее оказаться в своей постели, свернуться клубочком под тонким покрывалом и просто проспать до обеда в тишине отцовского дома, однако у её посетителя другие планы на эту ночь. – Чем вы занимаетесь, господин Сакамото? – Можно просто Тацума, милая О-Таэ, – Сакамото отщипывает от грозди винограда одну ягоду за другой и улыбается – отчасти хвастливо, отчасти грустно, будто сам не до конца приняв что-то в своей жизни. – Я торговец. Наверное, вы слышали о Кайентай? – Кайентай? Только самые ароматные специи с далёких уголков неведомых галактик, только самые диковинные игрушки и техника, только самые редкие звери для зоопарков О-Эдо... – она повторяет слово в слово рекламные слоганы корпорации, но тут же хмурит брови: – Контрабанда оружия и наркотиков, не так ли? – Таэ теперь с интересом поглядывает на собеседника, прикидывая мысленно, что ей будет выгодно: позвать охрану и сдать незадачливого торгаша или выслушать и обзавестись полезным знакомством. – Мне кажется, я начинаю понимать, о каком друге вы говорили. Зал постепенно пустеет. Хостесс разбредаются по домам, придерживая под локоть пьяных товарок, мальчик-официант приносит за их столик ещё пару бутылок и корзину с лёгкой закуской. «Бар закрывается», – шепчет он на ушко Таэ, деликатно передавая сегодняшнюю выручку, – «если что, уберёшься здесь сама.» Таэ кивает, но на самом деле ей немного страшно оставаться с мужчиной наедине. – Для леди вашей профессии вы неплохо осведомлены. Сакамото придвигается ближе и заглядывает ей в лицо: внезапно он оказывается так близко, что Таэ может рассмотреть и глубокую морщину между бровей, и опущенные уголки поджатых, обветренных губ, и забавные тёмные крапинки в светло-карих, бесконечно грустных глазах. Мужчина достаточно красив, чтобы быть во вкусе Таэ, однако она всё равно уверенно упирается ладонью в широкую грудь. – Леди моей профессии выслушивают слишком много тайн от своих напившихся в зюзю гостей. Ещё шампанского? – Знаете, О-Таэ, я ведь начинал с нуля, – говорит ей Сакамото спустя пару минут сосредоточенной тишины и опустевший бокал. – Раньше я был самураем, а потом, когда война закончилась, я понял, что на земле меня ничто не держит. Меня манило небо, манили звёзды. – Понимаю. Они смотрят в разные стороны, скованные неловкостью и запинкой в разговоре: пока Таэ думает, что её клиент соблазнительно опасен, но сумел заинтересовать её одной лишь вскользь брошенной фразой, Сакамото крутит в руках сочный персик. Ароматный липкий сок брызжет из надлома, когда он протягивает Таэ половинку и тихо спрашивает: – Не хотите? – Расскажите о себе, пожалуйста, – она обкусывает свою часть персика по кругу, стараясь не запачкаться, а Сакамото хмыкает: – Только если вы сделаете мне одолжение и поведаете о том, как оказались здесь. Равноценный обмен, милая леди. Вы первая. – Не думаю, что история моей жизни покажется вам интересной. Мы всегда жили здесь, в додзё отца, – начинает она издалека, – отец, я и брат. Он младше меня на несколько лет и даже сейчас, несмотря на запрет, учится искусству владения мечом, как отец когда-то. Мы с ним мечтаем однажды восстановить наше имение и продолжить преподавать. – Ваш отец умер? – тихо спрашивает Сакамото. – Давно уже. Когда это случилось, я осталась за старшую. Наверное, вы понимаете, как это тяжело: пытаться воспитать младшего брата. Ей не особо и хочется откровенничать, но Сакамото выглядит достаточно располагающим к подобным разговорам; судя по его мимике, он и сам не прочь поделиться с Таэ какими-то воспоминаниями, а слушать и развлекать гостя – одна из обязанностей хостесс. А Таэ в этом месяце – лучшая хостесс клуба. – Несколько раз его забирали полицейские, понимаете, господин Тацума, юность, пылкость... Ему только шестнадцать, и он совершенно не умеет держать себя в руках. Мне пришлось устроиться сюда, чтобы оплачивать все наши расходы, особо выбирать не приходилось. Весьма банальная история, вы не находите? Она тихонько смеётся и тянет к себе шампанское, отпивая прямо из горла. Хмель бьёт в голову, и тело становится приятно непослушным. – Теперь ваша очередь, Тацума. Сакамото на мгновение задумывается, словно пытаясь придумать складное начало, по тому, как он задумывается, Таэ понимает, что в жизни её клиента приключений было в разы больше, и она ненавязчиво подталкивает его в нужном – интересующем сугубо её – направлении: – Вы говорили, что вас ничто не держит на Земле. Неужели у вас совсем нет родных или друзей? – Никого не осталось больше, милая О-Таэ. – Совсем никого? А как же ваш друг, не помню его имени, но именно он посоветовал вам наш клуб? – Наши пути разошлись ещё несколько лет назад, – Сакамото нервно теребит пряжку ремня, будто терзаясь угрызениями совести, и тихо добавляет, – когда схлынула вторая волна. Я ведь говорил вам, что когда-то был самураем... На самом деле это немного не так. Вы же слышали о группировке Джои? – Да, – Таэ подпирает щёчку ладонью и не отводит взгляда от лица собеседника. Пожалуй, ей действительно интересно. – Говорят, они успешно боролись с аманто на протяжении нескольких лет. – Это правда. На некоторое время он вновь замолкает, лишь сосредоточенно кроша тонкий крекер и по кусочку отправляя в рот; его движения похожи на движения человека, до сих пор не верящего в произошедшее, и Таэ может только гадать, пытаясь понять, что же так тревожит этого мужчину. – Нас было четверо. Четверо мальчишек задали тогда жару этим зелёным задницам... Мы боролись как могли, не гнушались никаких средств: шантаж, диверсии, убийства. Столько хороших парней полегло, столько моих друзей... Вам ведь не интересно то, что я рассказываю, да? Отрицательно качая головой, Таэ кладёт голову на сложенные перед собой руки и тихо просит: – Продолжайте, Тацума. Я впервые слышу правду о тех годах и хочу узнать всё до конца. – Хорошо. Нас было четверо: помимо меня отрядом командовал Котаро Кацура, Зура, как все его звали. Хороший малый, пусть и себе на уме, именно он иногда забредает к вам. Честный, ответственный, не терпит несправедливость, но совершенно не может собрать воедино больше, чем десять человек. Ужасно злился, когда мы подшучивали над ним и дразнили из-за длинных волос. Ещё был Саката Гинтоки, Белый демон. О нём много говорили тогда, – Сакамото ударяет кулаком по столу в невыносимой тоске и горько добавляет: – А ведь всё это было правдой. Если бы вы знали, Таэ, как тяжело видеть гибель тех, с кем ещё несколько часов назад смеялся над какой-то ерундой, а сейчас запрещено даже вспоминать имена погибших. – Вы сказали, что вас было четверо, Тацума. Кто же четвёртый? – Таэ придвигается ближе, как девочка, заворожённая пусть и страшной, но сказкой; что-то в словах Сакамото настораживает её, что-то ускользает, безумно важное, Таэ почти ловит мысль за хвостик, когда Сакамото сдержанно улыбается, наклоняясь к её лицу. – Такасуги Шинске, милая, глава отряда Кихейтай. Я уверен, что о нём-то ты не раз слышала. ~ ...Такасуги резко выдохнул, едва сдерживаясь, чтобы не вмазать кулаком по ухмыляющейся роже друга. – Да ладно тебе, Шин, подумаешь, пошутили, – Сакамото положил ему ладонь на плечо и таки схлопотал затрещину: но не от Такасуги, а от Кацуры, невольно ставшего вторым участником розыгрыша. – Твои шутки, Тацума, слишком дорого обходятся. Кто тебя только надоумил подбрасывать фальшивую карту? Мы смотрелись как два идиота, пытаясь среди ночи растолкать ребят, чтобы бежать неведомо куда в поисках тайного склада с оружием аманто! – Кацура нахмурился, всё ещё переживая из-за нелепой шутки, и добавил едко: – В следующий раз снова просидишь всю атаку в кустиках, я тебе обещаю. – Так это ты подсунул мне тогда испорченную лапшу? Ах ты... Такасуги прикрыл лицо ладонью и отошёл от спорящих и ругающихся до драки товарищей к палатке: Гинтоки, единственный из них получивший несерьёзное, но болезненное ранение во вчерашней стычке, до сих пор не вышел, и это тревожило Такасуги побольше, чем дурацкая карта и дурацкая подстава вечно несерьёзного Тацумы. – Эй, Гинтоки, ты как? – негромко произнёс он, сдвигая плотную ткань в сторону и щурясь в полумрак: выделенный под лазарет шатёр был абсолютно пуст, если не считать приткнувшегося в дальнем углу рядом с лампой спальника. Зашуршала ткань, и из сумрака послышалось тихое, но достаточно уверенное для умирающего: – Жить можно, но ноет, зараза. Наверное, грязь попала, пока Сакамото своими лапами меня перевязывал. Чувство в груди было похоже на облегчение, щедро приправленное назойливым беспокойством, и Такасуги вздохнул, камнем придавливая тканевые створки к земле. Гинтоки был всё ещё бледен, но лихорадочный румянец от жара, терзавшего друга всю ночь, наконец-то сошёл со впалых щёк, что было хорошим знаком. Поперёк грязных бинтов на жилистом бедре шла бурая подсохшая за несколько часов полоса, однако Гинтоки всё равно старался не сгибать лишний раз ногу, чтобы не бередить рану. – Как ты умудрился, придурок? – Такасуги опустился рядом с Гинтоки на колени и быстро, словно боясь, что их застукают, поцеловал в висок. – Рядом же Зура был, за каким чёртом ты полез под нож? – Ой-ёй, не помню, чтобы у Зуры были глаза на затылке. Такасуги фыркнул и отвернулся, ощущая, как раздражает его эта самоуверенность Гинтоки. Пусть он и старался не показывать своей слабости, но каждый раз волновался за Сакату больше, чем за кого-то другого, зная, насколько его друг несдержан в бою и как сильно забывается, едва лишь оказываясь один на один с противником. Несмотря на то, что сам Гинтоки до безумия раздражал его, везде и всюду оказываясь первым – даже в постели у симпатичной дочки торговца сладким побывав раньше друга, хотя они оба были одинаково сильно влюблены в девушку, – Такасуги не мог заставить себя не думать о нём. – В следующий раз пойдём вместе. Мне не улыбается лишиться тебя из-за твоей дурости. – Да ладно тебе, Такасуги, что ты ведёшь себя как мамочка? Вытри мне ещё сопельки и уложи баиньки в девять вечера. Ладонь Гинтоки, сухая, горячая и шершавая, коснулась гладких волос, робко и невинно лаская, пока Такасуги не отодвинулся, нервно дёрнув головой: больше из боязни не уйти вовремя, чем от самого прикосновения. – Развёл тут телячьи нежности, – он поднялся на ноги и, не сдержавшись, всё же обернулся, глядя в насмешливые глаза Гинтоки. – Учти, лежать весь день я тебе не дам. Приходи в себя поскорее и вылезай. – Только при одном условии. – М? – Такасуги непонимающе нахмурился и закатил глаза, наклоняясь обратно к Сакате и целуя его в яркие обветренные губы. – Теперь я могу быть уверен, что ты не проигнорируешь мою просьбу? – На самом деле я хотел всего лишь попросить тебя принести мне воды, но так даже лучше. Уже когда Такасуги, улыбаясь, выходил из палатки, его догнал недовольный стон: – Но воды всё равно принеси, будь другом, а? Через несколько дней, едва Гинтоки наконец поправился достаточно, чтобы без ущерба для себя присоединиться к отряду, Кацура предложил двигаться дальше. Вынужденный простой не слишком хорошим образом сказался на солдатах, и без того разрозненные, группы под предводительством Такасуги и Сакамото и лишённые лидера бойцы Сакаты разругались вдрызг, с пеной у рта споря, что делать дальше. Несмотря на пока не оформившееся решение самого Такасуги оставаться на месте, его ребята были уверены, что стоит разделиться: Кихейтай хоть и был гораздо меньше, чем отряд Гинтоки, мастерством не только не уступал, но и превосходил остальных. Зам Такасуги, щуплый малый, имени которого никто так и не мог вспомнить, настаивал на том, чтобы пойти вперёд остальных, пользуясь своей малочисленностью, Кацура же, заручившись поддержкой Тацумы, уверял, что лучше будет, если они не станут разделяться, становясь лёгкой мишенью для врага. – Да пойми же ты, – шипел Кацура, наклонившись к Такасуги, когда они ужинали скудными остатками провизии, – без Гинтоки мы вряд ли сможем добиться чего-то стоящего. Кихейтай слишком мал, Сакамото – раздолбай, у которого одни только шуточки и девки на уме... – Но-но, я всё слышу, – лениво протянул из своего угла Тацума, но Кацура не обратил на него внимания. – Шинске, я не умаляю твоих достоинств и значения в этой борьбе, но без Гинтоки у нас ничего не получится. Лучше будет, если мы потерпим ещё сутки, а не станем рисковать головами наших солдат. Такасуги отвёл взгляд в сторону, с одной стороны соглашаясь с трезвыми размышлениями друга, с другой же – отчаянно ревнуя Гинтоки и к Кацуре, и к его ребятам, шумному сброду, с таким отчаянием бросающимся в бой и буквально боготворящим командира. Такасуги раздражало, что рядом с Сакатой его фактически не замечали, а Кацура, продолжая шептать, лишь подливал масло в огонь: – Ну вспомни, как именно он расправился с патрулями, пока мы вытаскивали ящики с корабля, вспомни. Ты ведь даже не поблагодарил его. Шинске, учитель бы сказал... – Учитель много бы чего сказал, Зура, но сейчас его нет с нами, – рассердившись, Такасуги поднялся на ноги; следом за ним на ноги вскочил и зам. Этот разговор расставил всё на свои места, и Такасуги явственно видел: здесь, где Гинтоки продолжает оставаться всеобщим любимцем, ему места нет; это злило. Им было всего по семнадцать – им было уже по семнадцать, и он не маленький, чтобы ждать, пока его за ручку отведут к цели. Пусть Гинтоки и значит для него слишком многое, он не готов плестись за ним, довольствуясь вторым местом. – Собирай ребят, пойдём вперёд. Надо осмотреться и, если потребуется, максимально расчистить путь, – негромко сказал Такасуги в пустоту, зная, что и без приказа его поняли. Кацура рванулся было следом, хватаясь рукой за локоть, но замер, глядя на нацеленное прямиком в сердце острие катаны, Сакамото налетел на него и не решился, видя, какое пламя бушует в глазах Такасуги, задержать его. За их спиной послышалось шуршание ткани; послышалось и сразу же затихло, и никто не придал этому тихому звуку особого значения. – Догоните утром. Уходя с отрядом в темноту, Такасуги раздражённо думал, что хотя бы сейчас сумеет сделать что-то лучше Сакаты. Засада, в которую отряд попал по своей глупости, была в ближайшем к их лагерю овраге. Сначала кто-то наступил на прикопанную ловушку: пламя взвилось вверх жадным языком, и объятый им, словно факел, солдат с диким криком покатился по земле. Одновременно со всех сторон на них посыпался град стрел – обычных стрел, с жестким оперением и трёхлезвийным наконечником, однако каждая из этих стрел была сейчас фатальной. Такасуги, оставив попытки сдать назад, рванулся вперёд, вслед за ним, с боевым кличем, двинулся отряд, сметая на своём пути отдельных аманто. Такасуги с ужасом смотрел, как его ребята падают, как подкошенные, но подхлёстывающий гнев и паника, в которой он не мог себе сознаться, но прекрасно чувствовал, гнали вперёд, заставляя катаной прокладывать себе в толпе путь. Внезапно где-то справа мелькнуло знакомое белое хаори: до боли знакомое, белоснежное, как кудри его обладателя. – Гинтоки! – закричал Такасуги, ударом под дых опрокидывая на землю возникшего перед собой аманто; робкая надежда, вновь наделившая его силой и отвагой, затеплилась в душе. В руках Сакаты плясала верная катана, она оставляла в телах противников смертельные кровавые раны и, казалось, была продолжением руки Гинтоки. Управляясь с ней так же ловко, как самурай, с детства воспитанный держать оружие, Гинтоки упрямо шёл всё дальше, разрубая аманто за аманто, навсегда лишая их возможности вновь протянуть свои грязные лапы к чужой земле. – Ну и дурак же ты, Такасуги, – крикнул он, замечая краем глаза, что друг уже рядом, и начал было оборачиваться, улыбаясь невольно, не в силах по-настоящему сердиться на драгоценного, пусть и такого колючего союзника. – Неисправимый дурак, какого чёрта ты... Внезапно Гинтоки покачнулся, и Такасуги с ужасом увидел, как из груди его, прошивая насквозь хлипкий доспех, вылетает стрела – та самая стрела с жёстким оперением и разлетающимся звездой наконечником. Гинтоки ещё не понял, что произошло, и окровавленными губами пытался что-то произнести, медленно заваливаясь вперёд, когда Такасуги с криком рванулся вперёд, туда, где прятался, сжимая в тонких лапках лук, маленький аманто. С хрустом катана проломила его панцирь и пробила лёгкие, убивая на месте, но Такасуги всё не мог успокоиться, с остервенением кромсая труп, пока из тени на него не набросился, стараясь сбить с ног, другой противник. Такасуги рычал, с ненавистью набрасываясь на каждого, кто приближался к нему, и смотрел, смотрел, смотрел, как белое хаори пропитывается кровью, а в волосах танцуют оранжевые блики от зашедшегося на сухой траве огня. На исходе часа его настигло чьё-то копьё. Оно с лёгкостью вошло в плоть: на излёте, но и этого было достаточно, чтобы ослабевший Такасуги, запнувшись, упал на колено. Слепящая боль и сосущая пустота в груди была последним, что он помнил. Когда их нашли, Такасуги ещё дышал. Он изо всех сил тянулся вперёд, словно стараясь коснуться Гинтоки, но силы покинули его раньше, и окровавленные перебитые пальцы судорожно сжимали лишь изорванное хаори. ~ – В обед он умер, – тихо шепчет Сакамото, невидящим взглядом скользя по приглушённо-карминовым стенам, по легкомысленным фотографиям и репродукциям. Таэ вытирает покрасневшие глаза рукавом кимоно и тщетно пытается сдержать слёзы: ей кажется, что она может представить их обоих: и вспыльчивого Такасуги Шинске, и флегматичного, но самоотверженного Сакату Гинтоки. – Уже так поздно, – говорит ей Сакамото, сдвигая очки и устало потирая сухие воспалённые веки, – вас, наверное, заждался брат. Сколько я вам должен, Таэ? – Вы ведь не простили себе, что отпустили его тогда, да? – спрашивает она в лоб, ей почему-то очень важно это знать. Сакамото кивает и протягивает ей плотно набитый купюрами конверт; он хочет что-то сказать, но Таэ отодвигается, несмотря на то, что всё в ней кричит об обратном, ведь этих денег им с Шинпачи хватит на несколько месяцев. – Не стоит. Однако Сакамото просто кладёт конверт на стол и улыбается, поднимаясь на ноги. – Спасибо, что выслушали меня, милая леди, – он говорит искренне, и Таэ это отчего-то очень приятно. Она позволяет поцеловать себе пальцы и добавляет негромко, едва только гость открывает дверь: – Приходите к нам на днях, Тацума. Мой брат будет рад поговорить с вами. Спросите додзё Шимура, о нём многие слышали. Оборачиваясь на мгновения и салютуя ей, Сакамото коротко кивает и выходит. Когда за ним закрывается дверь, Таэ обнимает себя за плечи, уверенная, что ещё не раз услышит об этом мужчине.

@темы: Такасуги, Драма, фик: авторский, Joui Wars - 2013

---

Окита, драма

[Sougo Sadistic Fan]

Название: На красном кимоно не видно крови
Автор: команда Sougo Sadistic Fan
Персонажи: Окита Сого
Тема: драма
Рейтинг: R
Примечание: смерть персонажа



Название: Лишний
Автор: команда Sougo Sadistic Fan
Бета: команда Sougo Sadistic Fan
Размер: мини — 1300 слов
Персонажи: Окита Сого, Хиджиката Тоширо, Саката Гинтоки
Тема: драма
Жанр: слеш, драма
Рейтинг: R
Саммари: Сталкер, помни: перегибая палку, ты рискуешь столкнуться с последствиями.
Примечание: секс втроем

К концу недели Сого обычно накапливал запас раздражения, сравнимый по величине как минимум с Токийской башней. Особенно увеличению запаса способствовали опоздания — как подчиненных, так и Хиджикаты.
Здравый смысл — и пару раз наблюдавший за этим Саката — подсказывали, что ожидание людей с секундомером и сверхточными часами в руках только к такому результату и могут привести.
Сого в последний раз даже прислушался к ворчанию старика (стоило видеть лицо Гинтоки при этом заявлении) и навестил знакомую мастерскую, встроив полезные устройства в рукоять катаны.
Таймер оттуда тихо тикал, отсчитывая секунды опоздания Хиджикаты на очередной патруль. Все-таки налаженная (хотя Сого сильно сомневался в уместности этого слова) личная жизнь действовала расхолаживающе.
Когда ожидание пошло на минуты, Сого даже немного забеспокоился. Настолько сильно злым на опоздание он себя еще не чувствовал, а мучительность воображаемых методов смерти стремительно увеличивалась.
Наконец (спустя три минуты и две секунды) Сого отлепился от стенки, прислушался к себе и пошел в ту сторону, какая показалась ему наиболее унылой. То есть, наиболее подходящей для Хиджикаты.
Тот попался навстречу буквально через несколько шагов. В руках Хиджиката, как и водилось, крутил пачку сигарет.
— Ты неправильно держишь сигареты. Еще пара пачек, и заработаешь туннельный синдром, — равнодушно предупредил его Сого.
Раздражение зашкалило в очередной раз, когда он заметил около пяти нарушений в ношении формы, что на три превышало обычную небрежность Хиджикаты.
— Последняя осталось, — пробормотал Хиджиката, словно не замечая ничего вокруг, и только встряхивая измятую пачку.
Сого не смог удержаться и отобрал ее.
Когда-то очень-очень давно, в другой жизни, Сого пробовал курить. Виноват в том, кстати, был Хиджиката со своим дурным примером. Потом Сого решил, что он станет куда круче этого тупого барана и без всякого подражания.
Придумает какую-нибудь свою плохую привычку, свой стиль поведения — все сам.
Сого с тоской подумал, что он снова скатился до подражательства и в более крупных масштабах, так что курение тут уже не котировалась.
— У тебя подозрительно легкий табак, Хиджиката-сан, — протянул Сого, затягиваясь ядреным дымом. — Я бы сказал, бабский. Это, кстати, подтверждает мою теорию о твоих предпо...
Хиджиката запечатал ему рот ладонью, выбив сигарету.
— Слишком много шуток о моих... об этом на этой неделе, — сказал он, пока Сого осознавал всю вопиющую наглость и пытался открыть рот пошире, чтобы хорошенько укусить. — А вот я бы сказал, что ты слишком зациклен на этом.
Сого опомнился и наконец оттолкнул его. Он чувствовал что-то близкое ко смущение, и от этого злость на Хиджикату становилась только сильнее: как он только мог попасть в точку?
Случайно, это просто случайно.
— Вы просто слишком агрессивно защищаете эту территорию, — парировал Сого.
Губы горели и плохо слушались — он поймал нужную интонацию, сопровождаемую едкой усмешкой, только к середине предложения.
Хиджиката с добрую минуту смотрел на него, прежде чем назвать адрес и время. И пошел вперед, а потом еще остановился и проехался по поводу того, что это Сого тут тормозит патруль.

***

Сого до сих пор не мог поверить, что в самом деле пришел.
Замызганный отельчик. Да-да, из тех самых, где проводят свободные ночи любовники.
До названного Хиджикатой времени был еще минимум час. Редкие прохожие смотрели на Сого как-то странно, и вообще он чувствовал себя выбитым из колеи.
Немного восстановил душевное равновесие только после того, как, пользуясь тем, что не переоделся после службы, надавил на консьержа и узнал номер, который снял «такой кучерявый с туповатым выражением лица и деревянным мечом».
Он думал, Хиджиката опоздает — почему-то уверенность в этом была так сильна, что Сого даже сказал ему «Тебя не должно тут быть», когда распахнул дверь номера.
— Отличное заявление! — бурно поддержал Гинтоки. — Итак, выход сталкера из тени?
— Скорее похоже на случайно забредшего в притон невинного ребенка, небось так это смотрится со стороны, — заявил Хиджиката, смерив Сого коротким взглядом.
— Спокойно, я вот сильно сомневаюсь, что в этом здании есть хотя бы один девственник, — Гинтоки похлопал его по плечу, не дав и слова вставить. — Разве что Мадао, угораздило же его сюда сторожем устроиться.
— У него жена была, — улыбнулся Хиджиката — и на удивление не стал никуда убирать эту улыбку.
— Это Мадао, — заявил Гинтоки тем тоном, после которого не хочется возражать.
Хотелось только вернуть к себе внимание их обоих.
— Когда половое созревание начало мешать мне рассуждать здраво, я снял шлюху, — слишком громко, как ему самому показалось, сообщил Сого.
И та осталась довольна, насколько Сого мог видеть под ее лживой маской. Он, впрочем, тоже был вполне доволен — эксперимент показал, что секс не так уж плох, но и не настолько хорош, чтобы тратить свое время.
Как некоторые. Хотя что взять с любой, которые это самое время не умеют ценить совершенно.
— Как и ожидалось от Окиты-куна, — ухмыльнулся Гинтоки. — Раз Тоши-кун стесняется, — он предусмотрительно придавил лицо Хиджикаты подушкой, — то я скажу. Можешь уйти в любой момент. Можешь остаться, если интересно. Но, в самом деле, даже мне немного надоело, что ты постоянно где-то рядом.
Хиджиката что-то неразборчиво добавил, потом оттолкнул подушку и метким пинком спихнул Гинтоки с кровати.
— Либо ты в самом деле станешь рядом, либо будешь держаться подальше, Сого, — сказал он.
— Как тебе самому не надоело все время держаться на расстоянии и при этом сходить с ума от того, что хочется подойти поближе? — добавил Гинтоки с пола. — Что выберешь?
Сого снял пиджак.
Мысленно он отметил, что все идет по плану — удовлетворение желания поближе познакомиться с той стороной жизни Хиджикаты и Сакаты, о которой раньше можно было догадываться. И подсматривать.
Он думал, что и сейчас будет смотреть, и даже направился к стенке, собираясь занять удобный наблюдательный пост, но пришлось сбиться с шага, чтобы не запнуться о выставленную ногу Гинтоки.
— У вас только ноги такие нескладно-длинные, данна, или еще что-нибудь? — заинтересовался Сого.
Он чувствовал, что ничего не работает, но все, что оставалось — вести себя как обычно. А потом «как обычно» перестало помогать.
Поведенческие шаблоны не содержали в себе ничего такого, что могло бы подсказать, как стоит вести себя в компании двух людей, о личной жизни которых ты знаешь примерно столько же, сколько и они, благодаря успешной слежке и логическим выкладкам.
Особенно когда эти люди вдруг решили включить тебя в свою личную жизнь, и с такой точки зрения все изменилось.
Сого был уверен, что Хиджиката — нижний. Впрочем, один раз за вечер он уже ошибся на его счет, поэтому даже не слишком удивился, в какой-то момент обнаружив себя между широко раздвинутых ног Гинтоки.
В тот же момент они все втроем перестали касаться друг друга, и стало немного не по себе, чего-то резко не хватало. Сого заполнил пустоту, как мог — подавшись вперед. Гинтоки притянул его ближе, как будто запуская новую волну прикосновений. Более жесткую и в то же время более приятную, когда даже боль от только что полученных синяков и укусов не могла помешать получать удовольствие.
Хиджиката оторвался от его шеи и передвинулся ближе к Гинтоки, и Сого хватило одного вида на его губы, чтобы кончить.
Сам себя он за такое заиронизировал бы до икоты и нервного срыва, но тут никто и внимания не обратил.
Они просто поменялись местами с Хиджикатой.
Сого смотрел, как Хиджиката быстро и сильно трахает развалившегося Гинтоки, и пытался снова начать думать. Думать не хотелось — хотелось лежать, откладывать приятное воспоминание глубоко на коре головного мозга, и не напрягаться ни единым мускулом.
Хотя, как оказалось через пару минут заинтересованного наблюдения, напрягаться Сого все еще был способен, но ему и в этот раз не позволили продержаться долго.
А потом стало тихо.
И в этом оглушительном молчании Сого смог привести мысли в порядок и увидеть все как со стороны. Им просто захотелось избавиться от сталкера. Ему просто захотелось узнать, как это — участвовать.
— И что ты сделаешь дальше? — спросил Гинтоки.
Сого вытащил изо рта Хиджикаты сигарету, затянулся и затушил ее о деревянное изголовье.
— Ну, — сказал он. — Я буду держаться подальше.
Ни Хиджиката, ни Гинтоки на вид особо не удивились.
Дурацкое сожаление вдруг решило погрызть Сого изнутри, но он заставил это чувство замолчать за ненужностью.
— Можешь заходить, если захочешь, — сказал Гинтоки на прощание.
— Нет, — твердо ответил Сого, уходя.
У него были срочные дела. Например — придумать такую же благодатную тему для шуток над Хиджикатой. Или — пойти уже и взять ту банду в сто с лишним человек, которые решили заниматься контрабандой в порту.
Еще нужно было раскрыть очередной прикрытие Ямазаки, найти Кацуру в толпе, подраться с Чайной.
Жизнь после решения устраниться из личной жизни Хиджикаты только забила ключом его сильнее — это стоило того, чтобы напиться.

@темы: Окита, арт/коллаж, Драма, фик: авторский, Joui Wars - 2013

---

Кагура, драма

[Леди с зонтиком]

Название: Одинаковые
Автор:  Леди с зонтиком
Бета:  Леди с зонтиком
Размер: мини (1 478 слов)
Пейринг/Персонажи: 5YL!Кагура/Такасуги, 5YL!Шинпачи
Тема: драма
Жанр: прегет, ангст
Рейтинг: PG
Саммари: первое время после исчезновения Гинтоки дается Кагуре нелегко.
Примечание: мувиверс

Первое время она просто сидела, уткнувшись взглядом в стену, и почти не двигалась. За спиной еще кипела жизнь — или какое-то ее жалкое подобие, а Кагуре уже ничего не хотелось. Иногда приходил Шинпачи и говорил — надломлено, но упрямо; потом кричал, возмущался и призывал ее к хоть какому-нибудь действию. Кагура игнорировала его. Позади нее хлопали двери, жалобно скулил Садахару и иногда ворчала старуха Отосэ, и все это проходило мимо.
Только когда рассыпанные вокруг суконбу стали горчить на языке, Кагура поднялась на ноги, пересекла комнату, пошатываясь, как пьяная, и открыла шкаф. На полках, аккуратно сложенные, стопкой лежали знакомые белые кимоно с голубым узором. Кагура рванула их на себя — ткань треснула, расходясь, и Кагура неожиданно почувствовала долгожданное, хоть и слабое удовлетворение. Она даже почувствовала в себе желание съесть оставшийся в холодильнике пудинг — наверняка давным-давно испортившийся.
Через пару часов, когда Шинпачи снова заглянул, он обнаружил ее в окружении рваной ткани, одно из кимоно Кагура прикладывала к себе и насвистывала услышанную на улице задорную песенку под нос.
— Эй, Шинпачи, — окликнула она, заслышав его шаги еще в коридоре. — Как думаешь, мне идет?
Шинпачи вздохнул:
— Нет, Кагура-чан. И я не думаю, что это хорошая идея.
— Не собираюсь слушать очкариков, — фыркнула она. То, что он сказал ей «нет», только убедило ее, и на следующий же день она заказала одежду с синими волнами. Шинпачи выглядел огорченным и ходил вокруг нее, явно собираясь сказать ей о многом.
— Не веди себя так, будто он мертв, — вместо этого заметил он, и вышло это как-то жалко — будто Шинпачи почти умолял. Кагура проигнорировала его и сейчас, чувствуя, как расползается в груди отвратительное черное пятно. Шинпачи раздражал, Йорозуя раздражала, да и не было больше никакой Йорозуи — и это раздражало тоже.
Потом она заметила, как Шинпачи неловко пристраивал на боку боккен — но неловкость исчезла, стоило Кагуре громко фыркнуть и насмешливо уточнить:
— Ну, и кто теперь ведет себя так, будто он мертв?
Шинпачи выпрямился, и Кагура вдруг подумала, что этот идиот явно собирается носить дурацкий деревянный меч с такой гордостью, будто это какой-нибудь Экскалибур.
— Он не мертв, — возразил он. — В нас — его воля. Он не может умереть, Кагура-чан.
В этот момент Кагура поймала себя на желании разрыдаться: потому что это все ерунда и только слова, и «какого черта, идиот лохматый, почему мы должны за тебя отдуваться!». Но Шинпачи смотрел прямо, почти с вызовом, — тот самый слабак Шинпачи — и Кагура не могла себе позволить дать слабину прямо перед ним. Теперь-то уж точно.
— Бесишь, — буркнула она, прошла мимо и хлопнула дверью. И заметила, что, кажется, впервые имела в виду именно это.

* * *

В конце месяца Кагура села на космический корабль и покинула землю, ни с кем толком не попрощавшись. Она не чувствовала себя сбегающей, напротив, ей казалось, если она не найдет лекарство от вируса в космосе, она не найдет его нигде. Слабый отблеск надежды гнал ее вперед.
Она терпела сплошные неудачи. Отец печально разводил руками, известнейшие врачи качали головами и смотрели на нее неприязненно. Космос не принимал ее, отторгал, как чужеродный элемент. Но чем больше ей говорили «это невозможно», тем сильнее Кагура хотела поставить все на свои места, даже если бы это значило, что необходимо добраться до края вселенной.
А потом она завернула в одну из тех забегаловок на станции, где можно спокойно дождаться своего корабля, и уже в дверях столкнулась с человеком, которого видеть ей не захотелось бы и в обычное время — а уж сейчас и подавно. В голове мигом опустело, и Кагура, смешавшись, не нашла ничего лучше, чем нахально выдать:
— Ха! А я тебя переросла, коротышка!
Такасуги проигнорировал ее замечание и прищурился, кажется, совершенно не узнавая ее. Кагура чувствовала запах табака, исходящий от него, и, упрямо поджав губы, зачем-то ждала ответа. Спустя несколько секунд Такасуги словно очнулся от кратковременного ступора, скользнул взглядом по ее одежде и кивнул, проходя внутрь. Кагура вспылила.
— Эй, придурок! Что, теперь сделаешь вид, будто ты меня не заметил? — Она грузно протопала следом и без приглашения уселась за один с ним стол, вальяжно закинув ногу за ногу. Злость бурлила в ней, требуя выхода, и старый враг-приятель Гинтоки был как будто бы идеальным вариантом. — На твоем месте я бы не забывала старых врагов, — важно добавила она.
Такасуги забивал трубку и молчал — явно тянул время, потом подозвал официанта, махнув ему ладонью, и наконец ответил:
— Мне нет смысла враждовать с самоуверенной девчонкой.
Кагура едва не подскочила на месте и удержалась лишь усилием воли, но уголки губ у нее стремительно поползли вниз, выказывая крайнюю степень раздражения.
— Чего сказал? — цокнула она языком. — Или что, отошел от дел? Теперь не так весело предаваться разрушениям?
— Не думаю, что там осталось, что разрушать, — неожиданно хмыкнул Такасуги и, прежде чем Кагура все же вскочила, остановил ее жестом. Он был, конечно, прав, дьявольски прав, но от этого хотелось врезать ему не меньше. Такасуги принял из рук подбежавшего официанта несколько бутылочек и толкнул Кагуре одну из пиал, на которую она уставилась с искренним недоумением. Кагура никогда раньше не пила, хоть и была уже достаточно взрослой — просто никакой необходимости в том не существовало. И вот сейчас Такасуги разливал саке, — строя из себя гребаного друга или что?! — а она смотрела на него, как на что-то ненормальное. — Помяни его душу.
— Он не мертв, — прошипела Кагура со своего места и только тогда заметила, что фактически повторяет слова Шинпачи. И это оказалось уже неважным. — Придержи язык за зубами, пока я его не вырвала.
Такасуги молча кивнул, приподнимая пиалу.
— Можешь не переживать, не отравлено. Или не будешь? — продолжил он, явно пропустив мимо ушей ее последние слова. — Кто бы мог подумать, что он вырастил таких правильных детей.
— Иди ты, — буркнула она, кинула на пиалу еще один недоверчивый взгляд и опрокинула содержимое в себя. Саке горячей волной опалило горло, прокатилось по груди и бухнулось в желудок, как булыжник, — от неожиданности у Кагуры даже слезы на глазах выступили, но она закашлялась и отвернулась, прикрыв глаза ладонью. Такасуги выпил следом, не отрывая от нее изучающего взгляда.
— Ошибся, — наконец отметил он. — Он вырастил себе подобных.
Кагура взглянула на него с бешенством и повторила, но на этот раз уже тише:
— Иди ты.
От его слов почему-то стало горько и обидно. Она схватила одну из бутылок и налила себе сама.
«И что этот кучерявый придурок находил в этой дряни? — недоуменно думала она. Кагура могла представить себя пьющей в окружении хостов, понемногу, как истинная королева, но никак не вот так — в грязной забегаловке, со старым врагом, от безысходности. — Не хочу быть, как он».
В скором времени она поймала себя на том, что у нее закружилась голова, и необходимость держаться в вертикальном положении давалась уже с трудом. Кагура перехватила взгляд Такасуги, который все это время наблюдал настолько пристально, что становилось не по себе, и отодвинула пиалу от себя.
— Слушай, ты, напыщенный индюк, — заговорила она, с трудом поднимаясь с места. Ничем не сдерживаемые слова слетали с языка сами по себе, и Кагура уже не могла заставить себя замолчать. Может быть, она и вправду была глупа, когда спорила с Шинпачи. — Можешь думать, что тебе хочется, но в Эдо все еще остались вещи, которые он бы защищал и которые мы будем защищать, так что прибереги это «помяни его душу» на потом. Его душа все еще там.
Такасуги подпер щеку ладонью и расплылся в не предвещающей ничего хорошего усмешке.
— О-о-о, — протянул он. — Да ты и впрямь хорошая девочка.
Кагура вспыхнула: Такасуги бесил ее будто специально, может быть, даже нарывался на драку, и только это мешало Кагуре ударить. Ей вовсе не хотелось плясать под чужую дудку. Она думала недолго — затуманенный алкоголем мозг выдавал безумные идеи, так что она шагнула обратно, одним резким движением подтянула Такасуги за полы кимоно, ставя его на ноги, и укусила за нижнюю губу.
Тот не выглядел ни удивленным, ни тем более шокированным ее действиями — напротив, в его взгляде ясно читалось: похожи, как же, черт возьми, похожи. Кагура испытала кратковременный наплыв паники, когда практически неосознанно скользнула языком по его губам, а потом поцеловала так, будто хотела их раздавить. В этот момент она поняла, как глупо выглядит, — девчонка, строящая из себя роковую женщину, — и оттолкнула Такасуги от себя, вытирая губы кулаком. Такасуги смеялся одним взглядом.
Уже в дверях, столкнувшись со спешащей к нему Матако, Кагура не смогла удержаться и показала ей язык, ни на секунду не задержавшись для перепалки.

* * *

Потом ее тошнило на задворках, а в голове звенело так, что она уже не могла ни о чем думать. В ней все смешалось: количество выпитого, стыд, омерзение. Желудок скручивало в спазмах, и она чувствовала себя беспомощной — маленькой девочкой, брошенной на произвол судьбы.
Следом за этим наступила неожиданная ясность. Кагура вернулась в зал ожидания, где, дожидаясь ее, как ни в чем не бывало дремал Садахару, потрепала его по голове и отправилась менять билет.
Шинпачи ждал ее в терминале, словно знал, что она приедет, а может, он ждал ее каждый день, но об этом ей совсем не хотелось думать.
— Бесишь, — буркнула Кагура, и в этом кратком, обиженном слове было признание собственного поражения. Ничего не нашла, ничего не вышло. Шинпачи, кажется, понял: он кивнул и развернулся к ней спиной.
— Пойдем домой.
Кагура зажмурилась: в глазах стояли слезы, кулаки сжимались против собственной воли. Как будто у них и вправду еще оставался дом.

@темы: Драма, фик: авторский, Joui Wars - 2013, Кагура

---

Кацура, драма

[Katsura-team]

Название: Вещий сон имеет привычку сбываться!
Автор: ユカ
Переводчик: Katsura-team
Бета/Эдитор: Katsura-team
Оригинал: 皮の中身は
Язык оригинала: Японский
Пейринг/Персонажи: Кацура Котаро, Элизабет
Тема: драма
Жанр: сюр, психодел
Рейтинг: G
Количество страниц: 1
Саммари: Кацуре приснился вещий сон.
Ссылка на просмотр
Ссылка на скачивание

Название: Собачка
Автор: Katsura-team
Бета: Katsura-team
Размер: 839 слов
Персонажи: Кацура Котаро, Джои
Тема: драма
Жанр: ангст
Рейтинг: R
Саммари: во время кормления бездомных животных Кацуру одолевают неприятные воспоминания.
Предупреждение: смерть второстепенного персонажа, кровь

– Кис-кис-кис! – Кацура потряс рыбкой прямо перед носом симпатичной пушистой кошечки. Она зашипела, цапнула предложенное лакомство и отбежала на другую сторону детской площадки есть, то и дело подозрительно поглядывая на Кацуру.
– А теперь ты, Почи! – обратился Кацура к сидящему неподалёку облезлому псу и достал косточку. Собака ловко поймала кинутую ей еду и разгрызла кость в одно мгновение.
Кацура потёр руки, предвкушая. Пушистые комочки мяса задобрены едой, теперь, наверное, можно... Он потянулся погладить кошку, но своевольная зверюга сразу же полоснула его по руке когтями и убежала.

– Хм-м...– протянул он, рассматривая как параллельные царапины наливаются кровью. Попытка не удалась. Тут краем глаза он заметил знакомую белую фигуру.
– Элизабет? Что ты тут делаешь?
"А ты? Собрание Джои уже через два часа!"
– Я общался с бессловесным населением Эдо и спрашивал их мнение о политике сёгуната!
"А корм для них из бюджета Джои?" – невыразительное лицо Элизабет каким-то образом смогло принять вид крайнего неодобрения.
– Настоящий патриот должен заботиться обо всех, даже о животных! – с пафосом ответил Кацура.
"Они тебя поцарапали. Ты заразишься бешенством."
"А потом умрёшь."
– Элизабет, как можно?! Милые пушистые комочки бы никогда не заразили меня ничем подобным!
Элизабет только окинула Кацуру долгим, тяжёлым взглядом.
"На собрание не опоздай!" – показала она табличку и ушла.

Кацура остался один. Под ногами у него валялась отгрызенная кошкой рыбья голова.
"Пожалуй, жить стало лучше, раз оставляют объедки, " – подумал он. "Во время войны..."
Во время войны ели всё, что могли найти, всё, что плохо лежало, до чего не добрались собаки. Бродячие псы были тогда настоящей чумой общества. Потерявшие хозяев, одичалые – они были хуже волков. Дикие животные хоть умели добывать себе пропитание сами, а собаки от голода бесились и сходили с ума, и тогда не брезговали и человечинкой. Кацура не раз видел после битв тощих псов с горящими голодом глазами, с окровавленной мордой – они вместе с воронами рыскали по полю боя и ели, не важно – живых или мёртвых.
И в то самое время Кацура завёл щенка. Глупо, конечно. Нужно было пройти мимо маленького дрожащего существа в кустах и не подбирать собачонку. Тогда и самим не хватало провианта, да и постоянные походы и битвы не были лучшей атмосферой для подрастающего организма. Но кому в те времена было легко.

"Какая разница, где умереть?" – так думал тогда Кацура. Наверное, эта собака напоминала его собственную ситуацию – ведь и Кацура лишился семьи, окружён смертью и ужасом и не знает, что делать. Подобрать щенка было мимолётным импульсом, Кацура даже не задумывался, заворачивая животное себе в плащ.
Потом, уже в лагере на привале, он поделился с найдёнышем едой. Пёсик сразу оживился.
– Зура, где ты это подобрал? – брезгливо спросил Такасуги.
– Прогони его, самим есть нечего, – практично посоветовал Гинтоки.
Но Кацура упрямо не слушался. В те молодые годы он ещё иногда совершал эгоистичные поступки. А щенок скрашивал их суровую жизнь. Даже самые умудрённые годами самураи не могли удержаться от улыбки, глядя на то, как пёсик на непослушных лапах пытается следовать за Кацурой, когда тот совершал очередной обход лагеря.

А потом была та самая ночь. Лагерь разбили в горах, там врагам труднее было бы их заметить. Пару дней была подозрительная тишина, так что все ожидали худшего. Дозорные подняли тревогу сразу же, как только на горизонте появились корабли аманто. На этот раз с новым оружием – издалека было видно, как багровые лучи прочерчивают землю, как будто нарезая её ломтями.
– Похоже, эти лучи и горы могут прожечь, – хладнокровно заметил Гинтоки. – Они знают, где мы прячемся, и летят сюда.
– Все, кто умеют только врукопашную, пусть убегают. Мы попробуем отстреливаться, – решил Кацура. Недавно им досталось трофейное амантовское оружие, но обращаться с ним толком никто не умел.
Корабли чужаков подлетали всё ближе.
– А инструкции не прилагалось? – поинтересовался Такасуги, дёргая за очередной рычаг непонятного агрегата. Бесполезно, оружие не работало.
– Надо отступать, – сказал Кацура. Времени не оставалось, моторы инопланетных кораблей ревели уже совсем рядом. Оступать – громко сказано. Больше это было похоже на панический бег. Ноги скользили по скалам, люди спотыкались о выступы камней. Тут у всех заложило уши, гора содрогнулась и было понятно – в очередной раз смертельный луч прочертил по земле борозду.

Тут Кацура вспомнил – щенок! Он повернулся, почти готовясь бежать обратно.
– Зура, не стой! – крикнул ему кто-то.
Но Кацура увидел щенка. Тот в панике бежал к нему, но слишком медленно. Очередной луч прожёг в земле трещину, и щенок взвизгнул тонко и жалобно. Из его отрубленных задних лап хлынула кровь. Следующий луч пришёлся прямо по щенку, и Кацура не видел больше, как искалеченная собачка пытается доползти до него. Кацура выхватил катану и бросился навстречу кораблю аманто. Если бы его спросили в тот момент, что он собирается делать, ответить он бы не смог. Но и спокойно убегать он тоже был не в состоянии.
– Ты что, идиот?! – схватил его Гинтоки за плечо. – Мы уходим!
Кацура смотрел на товарища невидящим взглядом. Почему-то смерть щенка, хоть Кацура видел уже тысячи смертей, показалась ему ужаснее всего пережитого раньше.
– Я даже имени ему не успел дать! – сказал он.
– Не слышу! – заорал в ответ Гинтоки. Уши опять заложило.
– Побежали, глубже двух метров лучи не проникают, можем спрятаться в пещерах! – добавил он и потащил за собой Кацуру. Тот уже не сопротивлялся.

А теперь Кацура сидел на скамейке около детской площадки и думал. Куро? Почи? Горо? Какое же имя подошло бы тому щенку...

@темы: Кацура, Драма, фик: авторский, додзинси, Joui Wars - 2013

---

Нобуме, драма

[Mukuro, Gintama edition]

Название: Bad romance
Автор: Mukuro, Gintama edition
Бета: анонимный доброжелатель
Размер: 4838 слов
Персонажи: муви!Нобуме/муви!Кагура
Тема: драма
Жанр: романс, драма
Рейтинг: R
Саммари: Нобуме думает, что делает все правильно
Примечание: приквел к мувику, легкое несоответствие сэттинга, сомнительные моральные качества героев, не графичные описания убийств и секса. Вас может сквикнуть.

Информация протухла два дня назад, как и ее владелец.
— Дерьмо, — сказала Кагура, пнув смердящую груду мяса, некогда бывшую информатором. Та согласно чавкнула в ответ. — Что теперь будем делать?
— Оповестим начальство. Начнем сначала, — пробормотала Нобуме, ведя ладонью вдоль стены, как будто на ней могло быть что-то кроме засохшей крови.
— Опять, — прорычала Кагура, сжимая кулаки. — Снова недели бесполезных поисков, а в итоге они опять обрежут нашу зацепку, как только мы на нее выйдем. К черту. Ненавижу Нараку. Лично бы убила каждого, голыми руками вырвала глотку и заставила…
— Успокойся, — резко бросила Нобуме. Они достаточно долго работали вместе, чтобы она научилась ловить первые намеки на безумие Ято и пресекать их на корню. — Здесь тайник.
Кагура подошла ближе, заглянула ей через плечо, громко дыша в ухо, пока Нобуме сосредоточенно простукивала стену в поисках глухого места, а когда нашла, слегка ударила кулаком. Штукатурка осыпалась, открыв нишу с небольшой картонной коробкой внутри.
— Да ты прямо следопыт, Нобу-чан, — восхитилась Кагура. Нобуме дернула плечом, отстраняясь, и потянула коробку. Внутри что-то перекатывалось.
— А вдруг бомба? — обеспокоено спросила Кагура, заглядывая ей в глаза. — Давай отнесем Хиджикате, пускай сам вскрывает.
Нобуме помотала головой и подняла крышку. В коробке лежала записная книжка, несколько фотографий женщины лет тридцати, обручальное кольцо, новенький паспорт, стопка пластиковых карт, железный ключ и небольшой черный шарик. Кагура с невнятным восклицанием цапнула черный шарик, а Нобуме открыла записную книгу. Вместо записей в ней сплошным текстом шли закорючки, цифры и латинские буквы.
— Шифр, — сказала Нобуме, громко захлопнув ее. — А у тебя что? — и осеклась.
Кагура смотрела растерянно, держа шарик в чуть подрагивающих руках, потом подняла взгляд на Нобуме, моргнула, будто бы не узнавая, и помотала головой.
— Просто детская игрушка, — пробормотала она, откладывая его обратно в коробку. — Что теперь? — Нобуме нахмурилась, но решила никак не комментировать увиденное.
— Заберем это с собой. Кто-то наверняка разбирается в шифрах. — Она кинула последний взгляд на труп Исами Окамото, химика, в чьей лаборатории был создан Бьякусо-вирус.
— Интересно, почему убийца этого не нашел? — проследив за ее взглядом, спросила Кагура. Нобуме пожала плечами.
— Не похоже, что он вообще искал.
— Очередная бессмысленная смерть. Ладно, пойдем, — Кагура слегка толкнула ее в спину, — нам повезет в другой раз.
В убежище, конечно же, подняли шум — Хиджиката орал, что они не могут уходить, когда им вздумается; Шинпачи орал, что про него опять все забыли; Кагура орала, как ее заколебали бесчувственные непонимающие мужланы; где-то вдалеке кто-то еще орал про дым в блоке Д, но за общей какофонией звуков его было почти не слышно. Нобуме вяло рассматривала свое отражение в луже — волосы отрастали неровно, а выражение лица дохлой рыбины не мог вытравить никакой апокалипсис, — потом с потолка сорвалась капля воды, отражение смазалось. Некстати вспомнился другой человек с таким же выражением — уж он-то наверняка бы правильно реагировал в условиях изменяющегося мира — главные герои, они всегда такие, им что десятилетнее будущее, что замки на ножках, везде приживутся.
— Хватит, — сказала Нобуме, сунула коробку в руки Хиджикате и направилась в свою комнату, не обращая внимания на резко наступившую тишину. Двигаясь в темноте вдоль холодной стены на ощупь, Нобуме дошла до кровати, рухнула на нее, не раздеваясь, и уснула. Ей снились черно-белые картинки — засохшая краска на стенах, смутно знакомые лица, иероглифы на линованных листах, ключи в замочной скважине. Проснулась она от того, что матрац в ногах прогнулся и заскрипел и знакомый голос спросил:
— Спишь?
— Уже нет, — Нобуме потерла глаза и села на кровати. — Сколько времени прошло?
— Пара часов, — ответила Кагура, усаживаясь в ногах по-турецки. — Я отправила Очки в архив, ему там самое место. Майонезный маньяк сказал, что поищет кого-нибудь, кто разбирается в шифровках. И велел в следующий раз шевелиться быстрее, ну просто сама доброта и поддержка. — Она качнулась вперед, раскинув руки, пробормотала: — Как мне все надоело, — и уткнулась Нобуме в живот, горячо выдохнула где-то в районе пупка. Нобуме вздрогнула.
— Если уснешь так, я тебя на пол скину, — предупредила она.
— Ммммм, — невнятно ответила Кагура. Нобуме поерзала и тяжело вздохнула.
— Что это был за шарик? — спросила она, просто чтобы не молчать. Ей было неуютно, но отодвигаться не хотелось.
— Правда не знаешь? — пробормотала Кагура, не поднимая головы. От ее дыхания было немного щекотно, и внизу живота растекалось тепло. — Он отвечает на вопросы. Что-то вроде карманной гадалки, — она замолчала.
— На любые? — заинтересовалась Нобуме.
— Нет, конечно, — Кагура глухо фыркнула, и от этого внутри у Нобуме что-то ухнуло вниз. — Ответ должен быть "да" или "нет".
Нобуме долго молчала, прикидывая, стоит ли спросить, какой тогда от нее прок, но Кагура в какой-то момент сонно засопела, и дергать ее расхотелось. Нобуме зарылась пальцами в разметавшиеся по кровати рыжие пряди и неуверенно положила ладонь ей на макушку. Кагура вздохнула, не просыпаясь, по-кошачьи потерлась головой об руку. Нобуме замерла и сидела так до тех пор, пока ноги окончательно не затекли, а Кагура не перевернулась набок, умостившись на краю постели. Тогда она слезла с кровати, неловко переступая непослушными ногами, и отправилась принимать холодный душ.

======

— Нужно выбраться на поверхность, — неделю спустя сообщил Хиджиката. Нобуме пожала плечами, Кагура показательно зевнула. Нобуме иногда думала, что почти военное положение как-то неправильно подействовала на Хиджикату. Отдавая приказы, он становился похож на Исабуро, хотя вряд ли им обоим польстило бы такое сравнение: та же холодная невозмутимость и глухое непробиваемое спокойствие, - а в неформальной обстановке Нобуме его почти не видела, стараясь свести общение с жителями убежища к минимуму. Наверно, это ответственность за выживших накладывала свой отпечаток, а может, сомнения покинули Хиджикату вместе со сталкером-начальником и подчиненным – невыносимым садистом.
— Что опять? — пробормотала Кагура, разглядывая ногти.
— Проверить, как там обстановка. Навестить старые доки.
— Позаимствовать кое-какие бумаги из городской налоговой, — закончил за него Шинпачи, незаметно появляясь в комнате.
— Снова бумажки, — Кагура положила голову на стол, потянулась, занимая сразу половину столешницы, и тяжело вздохнула.
— Ты хочешь найти виновного в эпидемии? — огрызнулся Шинпачи. — Тогда мне нужен чертов архив. И ничего вообще не пришлось бы искать, если бы кто-то был чуточку расторопнее!
— Может, у тебя машина времени есть? — взвилась Кагура. — По-быстренькому сгоняешь и исправишь все, информатора спасешь, остановишь эпидемию, найдешь Гин-тяна, — с каждым словом Кагура говорила все громче, перейдя почти на крик к концу фразы.
Шинпачи открыл рот, чтобы ответить, но Хиджиката поднял руку, останавливая перепалку.
— Прекратите оба, — устало бросил он. — Надоело слушать, как вы собачитесь.
— Так не слушай, тебя никто не заставляет, Майонез, — зло ответила Кагура.
— Это тебя никто не спрашивает, мелюзга, — рявкнул он. — Поучись уважению, вот у подруги своей хотя бы, пока я тебя под домашний арест не посадил.
— Так мы пойдем, Майонез? — оживилась Нобуме. Хиджиката поморщился, как от зубной боли, и протянул им лист с адресом. — Идите. Глаза бы мои вас не видели.
Нобуме ухватила Кагуру за руку и потянула в коридор.
— Так что надо? — спросила та уже снаружи. Нобуме подала Шинпачи лист с адресом, и тот быстро накарябал что-то на обратной стороне.
— Личные дела на этих людей.
Нобуме кивнула и, забрав лист, оглянулась на Кагуру. Та насупилась, сложила руки на груди, отвернувшись. Шинпачи тоже молчал, глядя в сторону. Нобуме видела эту сцену уже в сотый раз. Эти двое умудрялись ссориться на каждом шагу. Иногда ей было даже интересно, как они уживались вместе раньше. Она отвернулась и пошла к выходу из убежища. Кагура нагнала ее на полпути, кивнула охране на входе. Их уже давно выпускали наружу беспрепятственно — то ли дело было в том, что их Хиджиката чаще всего отправлял на вылазки, то ли в том, что никто просто не рисковал их останавливать. Кагура как-то, смеясь, пересказывала, какие слухи про них ходят среди обычных людей. Нобуме слабо волновали чужие предрассудки, а в действиях Хиджикаты был резон — на Ято Бьякусо-вирус не действовал вовсе, а она сама по необъяснимой причине не заразилась, даже когда все рядовые Мимаваригуми начали умирать один за другим. То есть причина была необъяснимой только для Хиджикаты — Нобуме догадывалась, что все дело в татуировке Нараку. Те вряд ли были настолько глупы, чтобы создать вирус, который мог навредить им самим.
— Сначала как обычно: зайдем к старику, а в доки последним делом — мало ли что там придется тащить. Идет? — Кагура внимательно посмотрела на нее. Нобуме кивнула. Она никогда не понимала, почему они стали напарницами — Кагура знала достаточно людей из убежища, а после смерти Соё им и вовсе полагалось встречаться как можно реже во избежание неловких ситуаций. Но все сложилось иначе — Кагура почему-то сразу решила, что жить они будут в одной комнате, а напарниками их сделал Хиджиката после того случая, когда Кагура чуть не разнесла склад, повздорив с Шинпачи. Нобуме удалось ее успокоить, и Хиджиката решил, что это прекрасная основа для сотрудничества. Они не спорили. Со временем Нобуме даже стала испытывать что-то вроде благодарности — вряд ли без его вмешательства их отношения стали бы вполовину такими доверительными. По крайней мере, Нобуме казалось, что они доверительные.
Поплутав по пустынным улицам, они вышли к нужному дому. Кагура трижды стукнула в дверь, створка отъехала в сторону, и дряхлый старик впустил их внутрь.
— Что-то давно вас не было видно, Кагура-чан, Нобуме-чан, — бормотал он, ставя чайник, — забыли про меня, не навещаете, даже поговорить не с кем. Ай-яй-яй.
— Мужикам бы только пожаловаться, что их все их бросили и как они страдают, фу, — Кагура плюхнулась в кресло, Нобуме прислонилась к дверному косяку. — Мы же сто раз предлагали переезжать в убежище, но никчемный Мадао вроде тебя не может даже этого.
— Увы, должен же я хоть где-то на сгодиться, — старик развел руками.
— Так какие есть новости? — фыркнула Кагура, на плите засвистел чайник, и Нобуме вышла в коридор. Слушать старика совсем не хотелось. Все равно Кагура сама перескажет все Хиджикате. Люди в Эдо жили не только в специально обустроенных убежищах, переделанных из бесконечной путаницы подземных ходов в Ёшивару, но и на поверхности. Кому-то уже нечего было терять, кто-то не хотел оставлять дома, кто-то должен был поддерживать остатки инфраструктуры города — больница, пара заводов, несколько точек продаж. Окраины лежали в руинах, люди умирали штабелями, но почему-то здесь, на поверхности, никого это не смущало.
Нобуме прошлась по комнатам. Всюду царило запустение, и только в одной из них рядом со старым футоном валялись фотографии — и хорошо сохранившиеся, как будто только что из типографии, и измятые, нечеткие, иногда даже вырезанные из газет. В углах комнаты стопками лежали альбомы. Похоже, старик нашел себе какое-то занятие, хотя Нобуме и не знала, в чем смысл никому не нужных фотографий. Она присела на корточки. Среди незнакомых лиц мелькали и смутно узнаваемые — этого человека она точно видела в городе, это газетная вырезка из статьи о Шинсенгуми, а это, подумать только, Йородзуя в какой-то дурацкой маскировке.
Позади нерешительно прокашлялись. Нобуме обернулась, роняя фотографии на пол. Кагура стояла в дверном проеме и смотрела с любопытством.
— Что-то интересное? — спросила она. Нобуме помотала головой, чувствуя себя так, как будто ее застали за чем-то постыдным. — Тогда пойдем.
Попрощавшись со стариком, они отправились в налоговую. По дороге Кагура вяло жаловалась, что опять они должны рыться среди пыли в поисках документов на людей, которых может вовсе и не существовать. Нобуме кивала в ответ, не вслушиваясь в слова — голос Кагуры был скорее усталый, чем действительно злой. Здание бывшей налоговой службы находилось в трех кварталах от них, заброшенное, как и все в этом районе. Внутри было темно и пыльно. Нобуме помнила с прошлого раза, что архив находился в подвале (чем местные работники только думали?), но теперь по всему зданию не работало электричество, поэтому пришлось вооружиться фонариками. Нобуме спускалась по лестнице следом за Кагурой, та то и дело чихала, спотыкалась, чертыхаясь сквозь зубы, и Нобуме взяла ее за руку, чтобы она не упала.
В архиве они разделились. Нобуме искала полки с подходящими иероглифами, иногда оглядываясь через плечо, где у противоположной стены мелькал свет фонарика Кагуры. Папка с именем некого Осами Кудо, первого в списке Шинпачи, нашлась спустя десять минут, и Нобуме уже собиралась сказать об этом Кагуре, когда где-то вверху хлопнула дверь и послышались шаркающие шаги. Нобуме огляделась по сторонам, ища свет, но вокруг было темно. Она шагнула к стеллажу, прижимаясь спиной к полкам, и выключила свой фонарик. Было душно, шаги становились все громче, сердце оглушающее стучало в висках. Когда кто-то прижался к ней, зажимая рот, Нобуме едва не схватилась за оружие, но знакомый голос прошептал в ухо: «Тсс, это я!», и она расслабилась. Кагура, не убирая руки, толкала ее глубже в проход, пока Нобуме не уперлась лопатками в стену, и прижалась всем телом. Шаги стихли. Нобуме пыталась прислушиваться, но то и дело сбивалась с мысли. Кагура прижималась к ней, дыша тихо и ровно, так и не убрала руку, касаясь ладонью губ Нобуме. От нее пахло чаем и чем-то неуловимо острым и пряным, среди пыли и затхлости этот запах казался почти невыносимым. Нобуме размеренно дышала, пытаясь успокоиться, но сердце почему-то бухало так, что ей казалось, этот стук выдаст их с головой. Шаги раздались совсем близко, в паре метров скрипнула половица, и Кагура задержала дыхание. Несколько секунд было тихо, а потом шаги начали отдаляться. Человек еще раз обошел комнату, а потом пошел обратно к лестнице. Когда наверху хлопнула дверь, Кагура громко выдохнула, убрала и руку и внезапно фыркнула.
— Что? — переспросила Нобуме.
— Я так испугалась, просто кошмар, — в голосе Кагуры слышалась улыбка, — а это, наверно, просто кто-то из местных. Заметил нас у входа, решил проверить, все ли в порядке, — она уткнулась Нобуме в шею и тихо рассмеялась.
— С равной вероятностью этот кто-то мог следить за нами, — ответила Нобуме. Кагура молчала, щекоча дыханием кожу. Нужно было отодвинуться, включить фонарик и продолжить поиски, но Нобуме не могла заставить себя пошевелиться. Кагура продолжала стоять вплотную, касаясь губами шеи. Нобуме чувствовала тепло ее тела, едва заметную дрожь, как все быстрее опускается и приподнимается ее грудь при дыхании. Мелькнула мысль, что более подходящий момент и придумать сложно — они вдвоем в темноте, взбудораженные от выброса адреналина, явно желающие одного и того же. Достаточно было опустить голову и найти губы Кагуры своими, чтобы избавиться от острого возбуждения, требующего хоть какой-то разрядки, чтобы поставить, наконец, жирную точку в их отношениях. Нобуме желала этого отчаянно и остро, и в то же время не могла найти в себе силы пошевелиться.
— Нам нужно отыскать еще двоих, — пробормотала она.
— Точно, — ответила Кагура после паузы, отстраняясь и включая фонарик. Лицо ее выглядело непроницаемым. — Ты кого-то уже?
— Осами Кудо. Но лучше перепроверить, это может быть тезка, — Нобуме украдкой коснулась шеи. Кожу в том месте, где ее касались губы Кагуры, покалывало. Кагура отрывисто кивнула и ушла к стеллажам у противоположной стены. Нобуме продолжила поиски, ощущая злость вперемешку с растерянностью.
В итоге они нашли личные дела двоих из списка Шинпачи и, единодушно махнув рукой на последнего, отправились в доки. По указанному Хиджикатой адресу находился старый пустующий склад — внутри была только пара ящиков с давно проржавевшими катанами и несколько конвертов. Здраво рассудив, что вряд ли Хиджикате могло понадобиться бесполезное оружие, они захватили с собой только конверты. Обратно Кагура молчала всю дорогу, и Нобуме не решалась сказать что-то. Она бы даже не удивилась, если бы Кагура после этого пропала на пару-тройку дней, но та, вопреки ожиданиям, быстро отчиталась Хиджикате, отдала Шинпачи личные дела и отправилась спать. Было бы гораздо проще, если бы Кагура злилась — так ее можно было бы вывести на откровенность. Нобуме не знала, какие выводы та сделала из ее молчаливого отказа, и это беспокоило ее намного больше, чем вся эпидемия и возможность попасться вместе взятые.

=====

О найденном дневнике Исами Окамото Нобуме вспомнила не сразу и едва не пожалела об этом.
— Мне нужен человек, занимающийся дешифровкой записей, — с порога сообщила она.
Хиджиката моргнул. Он стоял на пороге своей комнаты в домашней юкате и выглядел изрядно помятым. Наверно, Нобуме его разбудила.
— Блок С, комната 12, — он протер глаза кулаком, и выглядело это смешно и почему-то трогательно. — Тебе зачем?
— Надо, — бросила Нобуме и отправилась в указанном направлении.
Дверь в нужную комнату открыл худющий подросток, чем-то неуловимо похожий на Шинпачи.
— Здравствуйте! — он испуганно округлил глаза и пропустил ее внутрь. «Правильная репутация», — вспомнила Нобуме слова Кагуры. — Что-то случилось?
— Это ты мне скажи, — по возможности мирно отозвалась Нобуме. Мальчишка был не виноват в том, что она так поздно подумала о том, что может быть в записях.
— А должно было? — удивился он. Очень натурально, Нобуме даже почти поверила.
— Ладно. Ты занимаешься дешифровкой записей из дневника? — Нобуме огляделась — обстановка, как и в их с Кагурой комнате, была по-спартански скудная: шкаф, тумбочка и пара кроватей, только на одной из них лежал ноутбук.
— А, вы об этом. Да, я, — с гордостью подтвердил он.
— Есть успехи?
— Почти. Смотрите, — он подхватил ноутбук и сел ближе. Нобуме подавила в себе желание отодвинуться. — Я взял несколько страниц и составил по ним алгоритм дешифровки. Собственно, я уже нашел несколько ключей, осталось только прогнать весь дневник, чтобы убедиться, что получился действительно связный текст.
— Покажешь? — заинтересованно отозвалась Нобуме, отчитывая себя за нерасторопность. Парень почти успел закончить, а она едва не упустила его.
— Мотайте вниз, там несколько вариантов, — сказал он, передавая ноутбук. — Самым осмысленным кажется последний. Я брал несколько произвольных страниц, так что не обращайте внимания на обрывочность.
Нобуме кивнула и промотала документ до конца. Последние несколько страниц в самом деле напоминали дневник. Исами Окамото писал что-то про жену, зимний вечер в своем доме, новую работу, потом про кредиты и ответственность перед будущими поколениями, а на третьей странице речь шла про недостаточные меры безопасности в лаборатории, подозрительные эксперименты и начальство, которое не желает раскрывать личности заказчиков.
Исами Окамото знал даже больше, чем предполагала Нобуме, и это было очень, очень плохо.
— Если честно, я не многое понял, но владелец дневника работал над чем-то опасным? — парень придвинулся ближе, касаясь Нобуме плечом, его глаза горели неподдельным интересом. — Неужели Бьякусо-вирус?
— Возможно, — Нобуме отдала ему ноутбук, встала, прикидывая, что делать дальше. — Скажи, ты знал Сакату Гинтоки?
Парень непонимающе моргнул, помотал головой.
— Нет. А кто это?
Нобуме выдохнула. Хиджиката бы насторожился, если бы с мальчишкой что-то случилось.
— Да так, один знакомый, неважно, — она похлопала его по плечу. — Ты молодец, отлично справился. Обязательно сообщи, как только переведешь все.
— Спасибо, — зарделся тот, а Нобуме пошла к выходу, по пути прикидывая, что, судя по вещам, в комнате он жил один.
Выманить мальчишку из комнаты тем же днем не составило труда, как и проследить, чтобы некстати заискрившая проводка вызвала небольшой пожар, уничтоживший и ноутбук, и дневник, и еще часть мебели в комнате. В убежище все давно привыкли, что так или иначе пожар может случиться где угодно и почему угодно; вряд ли это могло вызвать хоть какие-то подозрения.
Спустя пару часов они все сидели в кабинете Хиджикаты, и несчастный шифровальщик объяснял, что раньше точно-точно ничего не искрило, кто бы мог подумать, что все так получится, даже от дневника ничего не осталось. Хиджиката устало кивал, Кагура утешающе хлопала парня по плечу, отчего тот морщился, Нобуме молча наблюдала за разворачивающейся сценой. Никто, кажется, даже не думал о возможности злонамеренного поджога, и Нобуме не понимала, почему. Люди вокруг не были идиотами, так почему они не замечали очевидного?
Выйдя из кабинета, Кагура разом сбросила маску добродушия, сжимая и разжимая кулаки в бессильной ярости.
— Нобу-чан, — тихо сказала она. — Почему все против нас? Почему поиски каждый раз заканчиваются этим?
— Может, это тайна не хочет, чтобы ее раскрыли, — осторожно ответила Нобуме. Она отчаянно хотела, чтобы Кагура успокоилась, выслушала ее, чтобы она оставила попытки узнать правду, которая ей только навредит.
Кагура помотала головой.
— Извини. Я на поверхность. Не могу сдерживаться.
Нобуме отвернулась. Убежище было действительно неподходящим местом для ярости представителя клана Ято. Проследив, как Кагура идет к выходу, Нобуме направилась к себе. Она хотела хорошенько обдумать, что делать дальше, но едва только голова коснулась подушки, Нобуме уснула.
Ей снились люди со смазанными лицами, они бродили среди руин, недоуменно оглядываясь на Нобуме. Все они что-то знали. Нобуме уже было рванула вперед, на ходу вытаскивая катану из ножен, когда кто-то схватил ее за руку. Обернувшись, она увидела Кагуру, не теперешнюю, а еще совсем юную, какой она впервые ее встретила.
— Нобу-чан, — сказала Кагура непривычно серьезно, — ты не знаешь, где Гин-сан? Кто все эти люди?
И Нобуме не знала, что ответить, она так и стояла, держа в руках оголенную катану, пока ее не разбудил стук и чей-то голос.
— Нобуме-сан, Кагура-чан, есть кто-нибудь? — из коридора раздавался голос Шинпачи. Нобуме подскочила к двери. Шинпачи выглядел запыхавшимся, его глаза лихорадочно блестели, а в руках он сжимал лист бумаги. — А где Кагура? — переспросил он, оглядываясь по сторонам.
— Она на поверхности. Сказала, что хочет прогуляться.
— Черт! Я как раз хотел вам сказать, что нашел еще одного человека, который может быть причастен к лаборатории, — Шинпачи протянул ей листок. На нем были криво записаны имя, адрес и телефон. — Он наверняка уже не живет там, но попытка не пытка.
Нобуме взяла листок, усилием воли не смяв его в руке. Внутри клокотала глухая, отчаянная злость. Почему все эти люди не могли успокоиться? Почему им обязательно нужно было докопаться до истины? Почему они не могли просто смириться с неизвестностью?
— Спасибо, — ответила Нобуме, слыша, как голос дрожит от сдерживаемой ярости. — Мы найдем его, как только Кагура вернется.
— Не волнуйтесь, — неправильно расценив ее состояние, Шинпачи положил ей руку на плечо. — В этот раз все будет хорошо.
Нобуме отрывисто кивнула. Едва Шинпачи вышел, она заметалась по комнате в поисках оружия и пороха. Больше рисковать было нельзя — мало ли какие тайны мог хранить этот человек. Нужно было избавиться от него и сравнять место с землей, успев до возвращения Кагуры. Нобуме уже рванула к двери, когда дорогу ей преградила сама Кагура, усталая и перепачканная в пыли.
— Тебя Шинпачи искал, — сказала Нобуме быстрее, чем успела подумать.
— Что ему понадобилось? — Кагура откинула голову назад, вздохнула. Нобуме молчала, лихорадочно соображая, что надо ответить. Спустя пару секунд, заметив в ее руке листок, Кагура поджала губы.
— Опять бумажки?
Нобуме помотала головой, чувствуя, что если не предпримет что-то прямо сейчас, все ее старания пойдут прахом.
— Неужели?.. — Кагура округлила глаза. — Он уже нашел кого-то? Так быстро! Шинпачи гений! — она выхватила листок из руки Нобуме, едва ли не подпрыгнула на месте, широко улыбаясь. — Это на другом конце города, но если поторопимся, то управимся до темноты...
Нужно было ее остановить. Прямо сейчас, пока не стало слишком поздно. Кагура не должна была узнать правду. Нобуме улыбнулась и, сделав шаг вперед, поцеловала ее. Кагура застыла, зажмурилась, натянутая, как струна, пока Нобуме осторожно касалась ее сомкнутых губ своими. А потом напряжение лопнуло, как мыльный пузырь. Она вздохнула, зарылась пальцами в волосы Нобуме, притягивая ее ближе, хотя казалось, что ближе уже некуда, разве что под ребра, влезть внутрь и прорасти там, чтобы стать еще ближе. Смятый листок упал на пол, забытый. Кагура застонала ей в рот, и этот звук вибрацией прошел по всему телу, ухнув куда-то вниз живота. Нобуме остервенело целовала ее в ответ, кусая губы, гладила по спине, упиваясь долгожданными прикосновениями. Кагура касалась губами ее шеи, плеч, ключиц, бормотала: "Давно надо было прижать тебя к стене и как следует трахнуть", а сама подставлялась, выгибаясь и позволяя выпутать себя из кимоно. Нобуме чувствовала, как бухает сердце в ушах, как возбуждение перекрывает все связные мысли и жаром обдает промежность. Ей хотелось покрывать поцелуями каждый сантиметр тела Кагуры, хотелось засунуть в нее пальцы, чтобы увидеть, как она выгнется, услышать ее стоны, громкие и сбивчивые. Ее распирало от смеси жажды, нежности и злости.
— Нобу-чан, — сбивчиво прошептала Кагура, перехватывая ее руки, — не молчи.
И Нобуме говорила, позволяя раздевать себя, объясняла, что есть чувства настолько острые, что с ними невозможно "просто", люди, настолько близкие, что страх все испортить гораздо сильнее всех других. Она рассказывала, что хотела и могла бы сделать, целуя, лаская, контролируя себя настолько, насколько это было возможно. Кагура стонала и выгибалась, как она представляла, тянулась к ней и отзывалась на каждое прикосновение. Когда все кончилось и возбуждение схлынуло, они лежали вдвоем на кровати, восстанавливая дыхание, Нобуме бездумно накручивала на палец прядь рыжих волос, а Кагура прижималась к боку, положив руку на ее грудь и едва ощутимо поглаживая.
Нобуме не знала, о чем думала Кагура, но когда та совсем затихла, дыша размеренно и глубоко, у нее уже был план. Она выпуталась из чужих рук, поморщившись от того, как нехотя отзывались все мышцы, накинула одежду и вышла из комнаты. На складе нашлось несколько коробок с порохом, охранник на блокпосте спал, свесив голову, и Нобуме подумала, что стоило бы доложить Хиджикате, если бы не обстоятельства. На поверхности солнце клонилось к закату. Надо было торопиться, да и стоило привести себя в форму, поэтому Нобуме припустила бегом. У нее была от силы пара-тройка часов, чтобы найти нужный адрес и вернуться.
Указанный Шинпачи дом находился на окраине, ютился среди развалин и покосившихся бараков, подозрительно целый. Подозрительно обжитой. Нобуме открыла дверь ногой, навстречу ей из глубины дома выскочил, размахивая руками, всклокоченный мужчина.
— Что вы себе позволяете? Кто вы, черт бы вас побрал?!
"Идиот", — подумала Нобуме, заставляя себя растянуть губы в улыбке.
— Проходила мимо. Хотела потолковать об одной вашей старой работе, — мягко сказала Нобуме, вытаскивая катану из ножен. Мужчина попятился, упершись спиной в стену, оглянулся по сторонам, напоминая загнанное в угол животное. Нобуме почувствовала его страх, как хищники чувствуют жертву.
— Я вам все расскажу, — затравленно глядя на лезвие, быстро пробормотал он.
— Прекрасно, — ответила Нобуме, делая шаг вперед. Внутри нее бурлило возбуждение, не то, которое она испытывала совсем недавно с Кагурой, а желание всадить катану в живую плоть по самую рукоять, смотреть, как корчится жертва, как вместе с кровью из нее вытекает жизнь. — Пять лет назад. Лаборатория. Бьякусо-вирус. Припоминаете?
— Я всего лишь техник, я ни в чем не виноват, — произнес он, глядя на Нобуме расширившимися глазами, как кролик на удава.
— Конечно, нет, — ободряюще произнесла Нобуме, — я всего лишь пришла спросить об одном человеке. Саката Гинтоки. Широяша. Знаете такого?
Мужчина поджал губы, сглотнул и осторожно кивнул. Ярость поднялась неожиданно, как будто все это время только ждала момента, чтобы прорваться наружу. Контролировать себя стало не просто трудно — почти невозможно.
— Кто еще из вашей лаборатории ставил на нем опыты? Кто был в курсе, что Саката Гинтоки первый носитель вируса? — дрожа от злости, спросила Нобуме.
— Все, — смертельно побледнев, прошептал тот, — никто не скрывал его от работников, мы думали, он сознательно согласился на проведение опытов. Мы не знали, что все так обернется, не могли представить...
— Все. Вы умрете все до единого, — прервала его блеяние Нобуме, взмахивая катаной. Мужчина дернулся в сторону, пытаясь сбежать, но вместо этого сильнее насаживаясь на лезвие. Он попятился назад, булькая разрезанным горлом, хватая пальцами края раны, раскрывая их еще сильнее. Кровь текла по его рукам, капая с локтей на пол. Он безумно посмотрел на Нобуме, шагнул вперед, протягивая руки, и упал, все еще хрипя. Нобуме брезгливо отодвинулась, не желая пачкать ботинки. Нужно было уничтожить здесь все и возвращаться. Среди этих руин никто не найдет один обгоревший труп. Она вытерла катану о первую попавшуюся тряпку и вытащила порох из сумки. Когда Нобуме выходила из дома, предзакатное небо казалось кроваво-красным, солнце ярко светило в глаза. Она отвернулась и побежала обратно. Взрыв был больше похож на хлопок, но Нобуме не стала даже оборачиваться.
На входе в убежище она внимательно посмотрела на охранника.
— Я не видела, как ты спишь, а ты не видел, что я куда-то уходила, договорились? — он открыл рот, но так ничего и не сказал, быстро закивав. Видимо, образ Хиджикаты в его памяти был достаточно убедительным.
Кагура нагнала ее на полпути к комнате, гаркнув через весь коридор блока:
— Я тебя обыскалась! Ты где была?
Нобуме обернулась через плечо, выдохнув — Кагура не выглядела злой или подозрительной.
— Захотелось прогуляться, — ответила Нобуме.
— Сейчас и прогуляемся, — фыркнула Кагура, положив руку ей на плечо. — Я уже договорилась с Хиджикатой, хоть сейчас можем отправиться на поиски этого, — она заглянула в бумажку, — Фудо Хаттори. Ты как?
Нобуме, помедлив, кивнула.
— Отлично.
Кагура широко ухмыльнулась, подбросив в руке черный шарик.
— Я уверена, нам повезет. Смотри, мне он отдал, сказал, что детские игрушки ему без надобности. Хиджиката-дурак, никогда ничего не понимает.
— Можно? — Нобуме протянула руку, Кагура, слегка приподняв брови, вложила гладкий нагретый шарик в ее ладонь.
— Я думала, ты в такое не веришь.
— Всем иногда хочется во что-то верить, — пожала плечами Нобуме, взглянула ей в глаза и добавила: — В кого-то.
Кагура застыла на секунду, а потом улыбнулась растерянно и мягко.
— Мне ли не знать, — сказала она и пошла в направлении выхода.
Нобуме перекатила шарик на ладони. Откуда-то из глубины в нем всплыл треугольник с надписью "Да, вы все сделали верно". Нобуме сжала его в ладони и поспешила вслед за Кагурой.
На поверхности небо цвета крови сменилось сумерками. Кагура оглянулась через плечо, улыбнулась и взяла Нобуме за руку. Окружающий мир заиграл всеми красками — темное небо, далекий серп луны, сияющая улыбка Кагуры, даже развалины зданий — все будто бы изменилось, стало ярче, лучше, и кроме них двоих на свете не было больше никого.
Нобуме улыбнулась в ответ и шагнула вперед.
Она все сделала правильно.

@темы: Драма, фик: авторский, Нобуме, Joui Wars - 2013

---

Цукуе, драма

[Moon of Yoshiwara]

Название: Burning Past
Автор:  Moon of Yoshiwara
Пейринг/Персонажи: Цукуё, Джирая
Тема: драма
Жанр: ангст
Рейтинг: PG-13
Исходники: Skillet - Madness in me (Interlude)
Продолжительность и вес: 1:04 минуты

@темы: Цукуё, Драма, клип, Joui Wars - 2013

---

Хиджиката, драма - 2

[Baragaki no Mayora-13 in Mayoland]

Название: Убить Широяшу
Автор: Коробка со специями
Бета: Baragaki no Mayora-13 in Mayoland, Cromo
Размер: 18376 слов
Пейринг: Хиджиката х Гинтоки
Тема: драма
Жанр: слэш, романс, АУ
Рейтинг: R
Саммари: "Даже во время боя за Эдо, когда они, полумертвые, перли на повстанцев на одних только голых инстинктах и бешеном подрыве, Хиджиката не расслаблял голову. Он знал, что делает, он управлял растянувшимся временем и уходящими силами, это было частью его, почти что рефлексом. А тут – как один огромный провал, что-то говоришь, что-то делаешь, будто барахтаешься в теплом, сладком, сладостном желе – и не хочешь ничего другого"
Скачать: с sendspace

He talks in maths
He buzzes like a fridge
He's like a detuned radio

Radiohead – Karma police

В пустыне Канто было пасмурно и ветрено.

Гинтоки лежал за камнями, скрывавшими вход на базу, собирал портативную лазерную установку «земля-воздух» и насвистывал под нос старую, привязавшуюся вдруг мелодию.
Он думал о том, что нарушение договоренности ничего, в сущности, не изменило – просто обнажило суть вещей. Он думал о сладостях. О карте, усыпанной красными огоньками. О чужом плане, который перешел в финальную фазу. О том, что ему так и не удалось остаться в стороне.
Он думал о чем угодно, только не о Хиджикате.
Ну вот, все-таки не вышло о нем не думать.

Никакой базы там, конечно, не было и в помине, только металлическая дверь в скале, а за ней – километры дезинформации и точный расчет. Скучая до зевоты, Гинтоки вот уже битый час слушал шелест эфира в гарнитуре. Наконец, он услышал: «Божественный Ветер» входит в квадрат сто семнадцать, вижу цель, иду на снижение».
Гинтоки подождал, пока корабль приблизится, зависнет над рекой – и выстрелил. Вспышка ударила по глазам, «Божественный Ветер» взрывался сегмент за сегментом, и все это было похоже на фейерверк, даже жалко стало, что сейчас не ночь.
Такие вот фейерверки.
Выждав пару минут, Гинтоки поднялся на ноги – эфир словно взбесился, донося отрывистое щелканье и шипение приказов, узнаваемым осталось только одно слово: «Широяша».
– Все любят Широяшу, – сказал Гинтоки невидимому собеседнику, но слова тут же унес ветер. Со стороны реки тянуло гарью.
– И что, мне ее теперь на себе тащить, тяжеленную такую? – спросил Гинтоки сам у себя, глядя на лазерную установку.
А потом услышал шум мотора за спиной, визг тормозов – и чьи-то шаги.
Гинтоки достал из кармана телефон, поднес его, улыбаясь, ко рту на манер рации:
– Тенко, Тенко, прием. Какая неожиданная, но приятная встреча.
– Уймись, придурок, – Хиджиката прошел мимо него, задев плечом, долго смотрел на горящие обломки корабля. Создавалось впечатление, что он приехал сюда полюбоваться природой.
Гинтоки жадно вглядывался в его фигуру, в растрепанные волосы, в клубы сигаретного дыма – как человек, который потерял важную вещь, и теперь переворачивает дом в поисках, стараясь забыть о том, что она давно утрачена.
Зачем он приехал?
Гинтоки даже близко не представлял, что за бардак творится в голове у Хиджикаты. И не хотел бы знать, даже если бы ему за это приплатили.
Разве что одну вещь.
Только одну.
– Значит, все в порядке, – сказал Хиджиката, обернувшись. Глаза у него были грязно-синие, выцветшие, как пластиковое кресло, годами пролежавшее на помойке.
Гинтоки снял гарнитуру и протянул ее Хиджикате. Тот, послушав, кивнул.
– Ты так быстро, – неопределенно протянул Гинтоки, чувствуя, как позвоночник трогает колючая дрожь предвкушения. А ведь совсем недавно ему было скучно.
Когда уничтожаешь корабль с парой сотен существ на борту, не ощущаешь и половину того удовольствия, что приносит старый добрый бой на мечах. Даже компьютерные игры – и те интереснее.
– Поехали отсюда, – Гинтоки откинулся на спинку сидения, закрыв глаза. – Поехали куда угодно, только не на базу.
– Куда это, к примеру? – спросил Хиджиката.
– Как насчет Эдо?

Хиджиката закурил.
Под плотно закрытыми веками Гинтоки видел его профиль, красный и черный в темноте, окруженный подвижными стеклянистыми волокнами.
Зверь, которого все принимали за Широяшу, чувствовал в Хиджикате угрозу.
Зверю хотелось, чтобы Хиджиката сдох или сдался.
Но Хиджиката, проклятый везучий Хиджиката, всегда возвращался живым.
А Гинтоки каждый раз замирал на мгновение, чувствуя головокружительно остро, как зияющая бездна стягивается под ногами, превращаясь в привычную, надежную твердь.
Он научился узнавать этот момент, существующий только в настоящем, момент, в котором не было ни зверя, ни самого Гинтоки, – в котором был только Хиджиката.
Короткий и точный момент, как оттиск ладони на поверхности воды.

– Ты только не бросай руль и вообще не дергайся, – сказал Гинтоки. – Мне просто интересно. Почему?
– Давно догадался? – спросил Хиджиката.
– Недавно, – ответил Гинтоки. – Я же все подряд прослушивал. Ты говорил со своим – босс он тебе, что ли? – по открытому каналу. Доставить Широяшу в Эдо или убить. Похоже, тебя подставили.
Он повернулся.
– Очередной Ямато, очередной идиот, – Хиджиката улыбался умиротворенно, почти нежно. – Как же мне не везет.
– И все-таки, почему? – повторил Гинтоки. – Сейчас-то почему? Верхнее правительство уже почти нам проиграло.
– Мне нужно было узнать координаты этого места, – сказал Хиджиката. – Я не знал, куда ехать.
Гинтоки восхищенно присвистнул:
– Ох, Хиджиката-кун, ты великолепен. Всех наебал. Лживый сукин сын.
Хиджиката резко затормозил, так, что швырнуло вперед, под колесами что-то хрустнуло. Машина остановилась. Заткнись, сказал себе Гинтоки. Пожалуйста, заткнись. Просто заткнись. Но его уже несло; он чувствовал, что его начинает трясти от ненависти и не мог это остановить.
– Все это время ты был на их стороне.
– Какая еще «их сторона», о чем ты. Вы же сами с ними до недавнего времени сотрудничали.
– Тебе было сложно? Притворяться – сложно? А трахаться? Ты все еще собираешься меня убить?
– Хватит чушь нести! – взвился Хиджиката, и тут же расслабился, с видимым усилием взял себя в руки, сказал ровно: – Успокойся, ладно? Успокойся.
Злость прокатилась обжигающей волной, Гинтоки даже хотел, чтобы ублюдок попробовал напасть. Ему бы хватило самого незначительного повода. Одного резкого движения. Косого взгляда.
– Так что, попробуешь? Убить или, да они с ума сошли, доставить живым?
– Надоело, – устало сказал Хиджиката. Он сидел, не шевелясь, глядя перед собой, и не обращался, казалось, ни к кому: – Я так тебя люблю, ты такой тупой, это просто невыносимо.
Он замолчал, тишина все тянулась и тянулась.
– Значит, пытаться не будешь, – бодро сказал Гинтоки, открывая дверь машины. – Тогда я пойду.
– Делай что хочешь.
Гинтоки вышел; засунул руки в карманы, прошел несколько метров по песку, насвистывая дурацкую мелодию. Ему хотелось оглянуться. Хотелось заорать, не сдерживаясь, что Хиджиката сам тупой, трусливый, двуличный ублюдок, и это действительно невыносимо.
Он остановился.
За спиной зашумел мотор.

*
А началось все с двери – белой, блестящей, с новенькой медной табличкой чуть выше уровня глаз.
«Специальное подразделение по борьбе с террористами» – вот что было на ней написано.
Хиджиката вошел в кабинет, окинул взглядом пластиковые поверхности и затемненные стекла. За столом, затерявшись в глубине черного массивного кресла, сидел неприметный человечек.
День сегодня был хреновый. Погода, настроение, а теперь еще и это.
– Присаживайтесь, Хиджиката-сан. Хотите чаю? Кофе? Воды?
Хиджиката молча покачал головой. Ему хотелось сакэ, но в полдень начинать было, пожалуй, рано. Человечек встал, обошел вокруг стола, приближаясь; на нем была нелепая то ли униформа, то ли костюм, как будто форму Шинсенгуми пытались переделать до неузнаваемости, а потом плюнули и оставили как есть.
– Ямато, – представился человечек. – Только я не тот Ямато, с которым вы общались по телефону, и не тот, который предлагал вам сотрудничать месяц назад, искренне прошу прощения за, эээ, инцидент, хотя вам, не сочтите за грубость, тоже не стоило так…
– Я понял, – сказал Хиджиката. – Вы не тот Ямато. Хотя мне, если честно, похуй.
Ямато сел, тут же утонув в кресле, и тихо сообщил:
– Есть задание. Важное.
– А вас что, не предупредили? – полюбопытствовал Хиджиката, выкладывая на стол пачку сигарет и зажигалку. Обычно ему предлагали должность, с каждым заходом повышая ставки; неужели сейчас что-то новое?
– О чем?
– О том, что мне нельзя доверять важные задания. Ка-те-го-рически.
Хиджиката развалился в кресле, закурил. Демонстративно огляделся по сторонам, выискивая пепельницу. Потом стряхнул пепел под ноги.
Ямато, вздохнув, поставил пепельницу на стол.
– Нельзя доверять, потому что вы, хм, психически неустойчивы, Хиджиката-сан? Или потому что вы – последний выживший из Шинсенгуми? Или потому, что вы, Шинсенгуми, были нашими предшественниками, но… – он сделал паузу, помявшись: – Морально устарели?
Хиджиката раздавил сигарету в пепельнице, замер, не в силах поднять руку, не в силах даже сделать вдох. Бесконтрольное, паническое оцепенение накатило на него внезапно, но понемногу отступало, и, похоже, Ямато ничего не заметил. Хиджиката убрал руку, секунду или две смотрел, как в серых хлопьях пепла гаснут угольки, а потом поднял взгляд на человечка в кресле.
– Кто ты такой?
– Я же говорил, Хиджиката-сан, я…
– Что за задание?
– Широяша.

Широяша был символом восстания, Белым Демоном армии Джои. Нет, Хиджиката не верил, что это был Ерозуя. Может, Джои нашли двойника. Может, использовали голограммы или записи. Сам Хиджиката сделал бы именно так. Бессмертно только то, чего уже не существует, и только тогда оно может быть использовано. Он знал это.
Говорили, Широяша был в нескольких местах одновременно. Говорили, он шел перед армией Джои, близкий и недосягаемый, белый силуэт на фоне пожара. Шинсенгуми тогда крупно не повезло. Хиджиката всегда считал, что если что-то их и погубит – так это глупость вышестоящих.
Невозможность отступить. Неудачное стечение обстоятельств. Разница в количестве. Один к пяти – рабочее соотношение, один к десяти – приемлемое. Один к ста – не стоит даже рассматривать всерьез. Тот бой за Эдо был сплошной панической гиперреакцией.
А когда правительство начало бомбардировку с воздуха, не разбирая, где чужие, где свои, это стало понятно окончательно.
Но, кстати, помогло: армия Джои отступила, рассеялась в пустыне Канто, смешавшись с песком и обгоревшими развалинами.
Хиджиката тогда потерял все.
И если все-таки Широяша был Ерозуей…

– …Хиджиката-сан, – позвал Ямато. – Вы слушаете, Хиджиката-сан? Если вы задумались и отвлеклись, я могу повторить.
– Кто вам кабинет обставлял? – склочно поинтересовался Хиджиката. – Я бы заставил этого ублюдка сделать сэппуку.
– Я все-таки повторю, – помявшись, сказал Ямато. – Наш внедренный агент перед тем, как исчезнуть, успел подтвердить, что Широяша – это определенно Саката Гинтоки.
Хиджиката моргнул.
– Три года назад, – продолжил Ямато, – Джои разошлись во взглядах и крупно поссорились, двое улетели в космос.
– Кто, – спросил Хиджиката.
– Кацура Котаро. Сакамото Тацума.
Зажигалка чиркнула прямо перед глазами, и Хиджиката понял, что сжимает в губах сигарету.
– Я продолжу? – спросил Ямато; кивнул, не дожидаясь ответа. – Мы предполагаем, что Такасуги не справится с ситуацией, если…
Хиджиката прикурил, затянулся, выдохнул дым не спеша.
– Если устранить Широяшу? – ответил он.
– Зачем же сразу устранить, – улыбнулся Ямато. – Перевербовать. Нам тоже пригодится Белый Демон Джои.
– Невозможно, – покачал головой Хиджиката. – Если это Саката – невозможно вдвойне.
– Доставьте его сюда живым, а мы позаботимся об остальном.
В голосе Ямато звякнул металл. А потом, словно стараясь сгладить неприятное впечатление, он сложил руки в нелепом, молитвенном жесте.
– Хиджиката-сан, мы слишком долго ждали, или сейчас – или уже никогда. Вы знаете Широяшу, его слабые места. И вы – Бессмертный Хиджиката, кто, кроме вас…
– А вот это сейчас было зря, – заметил Хиджиката, стряхивая пепел на стол. – Вы, Ямато-сан, наверное, забыли, что я…
Вторая пепельница грохнулась на стол прямо перед ним.
– Нельзя выйти из Шинсенгуми, – равнодушно сказал нелепый человечек за столом. – Вы сами настояли на этом пункте устава. Так что встал. И пошел. Делать, что должен. Заебал уже.
Хиджиката поперхнулся дымом. Ему вдруг стало ужасно смешно, а ведь и правда, до сих пор ни один Ямато не догадался прочитать устав Шинсенгуми. Или они так сильно боялись?
– Это ваш долг. Верно, Хиджиката-сан?
– А я и не спорю, – ответил Хиджиката. – Когда приступать?
– Сейчас.
Когда он подошел к двери и уже взялся за ручку, его догнало проникновенное:
– Вы же сами видите, Хиджиката-сан, обстановка все хуже, жертв среди аманто все больше. Еще немного, и Их терпение лопнет.
Хиджиката обернулся.
Ямато смотрел вверх, туда, где над толщей железобетона, пластика и стекла висела летающая крепость верхнего правительства.
– Их – это ваших хозяев? – усмехнулся Хиджиката, открывая дверь.
– Прискорбно, но факт. И не «ваших», Хиджиката-сан. Наших хозяев.

Вещмешок, пара мечей, канистра питьевой воды. Запас еды. Ящик гранат в багажник – на случай слишком жаркого приема. Теплая куртка – в пустыне по ночам температура падала до нуля. Телефон с единственным номером в памяти – «вы наша последняя надежда, Хиджиката-сан».
Под вечер он заехал в развалины города, остановил машину. В разбитом перекошенном окне что-то сверкнуло: похоже, он попал в засаду.
Хиджиката улыбнулся, нащупывая меч. Пыль взметнулась под его ногами, он ждал. Из-за полуразрушенной стены выглянул долговязый, совсем еще молодой паренек с переломанным носом. Спросил, разглядывая пистолет в руке:
– Заблудились?
– Пожалуй, – ответил Хиджиката. – Я ищу Джои.
– Старик, да ты охуел… – выдохнул мальчишка. Из развалин вышли еще четверо.
Хиджиката шагнул вперед.
– Не покажешь дорогу?
Мальчишка выстрелил. Пуля взрезала ткань куртки, тут же пропитавшуюся кровью. Хиджиката потянул меч из ножен, чувствуя себя очень взрослым и очень усталым. Полшага вбок – еще одна пуля свистнула у щеки.
– Я могу сказать «пожалуйста», – зло оскалился он.
И перевернул меч тупой стороной.

Мальчишку со сломанным носом звали Мацуширо, он устроился на переднем сидении, загнав товарищей вчетвером на заднее. Показывал дорогу и трепался не переставая – про Гинтама-моногатари, про то, что победа уже не за горами и про то, что человеческая раса – венец эволюции. Последнюю фразу, про венец эволюции, он явно цитировал. Его наивная хитрость, то, как он бросал Хиджикате чужие фразы, типа «правительство лижет задницы недолюдям» или «аманто нечего делать в пределах Солнечной», наблюдая за реакцией настороженно и чутко, бесило. Хиджиката курил одну за другой и поворачивал направо, налево, за те развалины высотки, пока, наконец, они не подъехали к старой лодочной станции.
Русло реки давно пересохло, частицы ила и водорослей превратились в бурую пыль, наметив на песке темную ленту дороги, уходящую далеко в горы. Мацуширо зашел в здание станции, загрохотал чем-то внутри.
– Идешь? – спросил один из мальчишек, оставшийся безымянным.
Хиджиката кивнул.
Под тяжелой деревянной крышкой в дальней комнате оказалась лестница; не прошло и пяти минут, как ход привел их в небольшое, ярко освещенное помещение.
Там, внутри, сидели несколько бойцов постарше, двое играли в сеги, остальные смотрели.
Один из игроков оторвался от доски, посмотрел на пришедших – Хиджиката с удовлетворением заметил, как расширились его глаза, и как он, схватившись за меч, вскочил и заорал:
– Блядь, кого вы сюда привели?!
– Он хотел присоединиться! – рявкнул в ответ Мацуширо, толкнул игрока в плечо, заставляя сесть на место. – Под мою ответственность!
– Он сильный, Фукудзе! – подал голос кто-то рядом с Хиджикатой.
– Еще бы он не был, – поднял голову другой игрок, неторопливо вставая. – Это же Бессмертный Хиджиката. Пес Бакуфу.
Похоже, с дисциплиной у них были такие же серьезные проблемы, как и с быстротой реакции.
– Он самый, – с серьезным выражением лица сказал Хиджиката и шагнул вперед, дотронувшись до рукояти меча.
Все замерло, застыло в неподвижности, это мгновение – мгновение перед началом боя – почти всегда решало его исход. Но только не в этом случае.
Бой в помещении – тот еще геморрой. Двигаешься так, чтобы занимать меньшую площадь. Рубишь горизонтально. Контролируешь силу удара. С толпой задача упрощается, особенно если часть этой толпы уже не хочет тебя убивать.
Первого Мацуширо, потом игроков, потом останется только, перевернув катану тупой стороной, гоняться за испуганными детьми – главное не прибить кого-нибудь ненароком.
Да если даже и прибить…
В тишине открылась дверь, и все как один обернулись – слитным, неосознанным движением, как цветы поворачиваются к солнцу. А Гинтоки был обычным. Встрепанным, будто спросонья. Почесал затылок, тупо уставился на Хиджикату.
– А, это ты… – он прищурился, будто вспоминая. – Как там тебя... Оогуши-кун? Какими судьбами, Оогуши-кун?
– Где у вас тут записываются в Джои? – ответил Хиджиката.
За спиной ахнули, кто-то тихо шепнул:
– Я же говорил!
– Прямо по коридору, потом направо, пойдем, я тебе покажу, – Гинтоки шагнул в помещение, бесцеремонно схватил за руку, за правую, с мечом, потащил к выходу, бормоча:
– Пойдем, пойдем, Хиджиката-кун. Я тебя провожу. Заблудишься еще. Потеряешься.
Пальцы у него были холодные, твердые, вцепились в запястье так, что кисть онемела.
– Отпусти, – сказал Хиджиката, когда они оказались в коридоре.
Гинтоки не обернулся и все так же продолжал тянуть его за собой, но хватка стала мягче.
Значит, это все-таки он.
Интересно, если сейчас перехватить меч левой и рубануть по спине, Гинтоки успеет уйти от удара?
– Широяша, значит? – неприятным голосом протянул Хиджиката.
– Пес Бакуфу, значит? – в тон отозвался Гинтоки. – Бессмертный Хиджиката, значит? Да я тебя сейчас ебну по голове чем-нибудь тяжелым, посмотрим, какой ты бессмертный. А Шинске скажу, что тебя пацаны завалили. А то он их вечно пилит, мол, ни на что не годитесь. Кстати, как ты их поймал?
– Я их окружил, – ответил Хиджиката.
Его трясло от злости. Он давно не чувствовал себя таким живым.


*
Голоса раздавались из-за поворота, и Такасуги сначала решил, что ему мерещится. Слишком мало сна, слишком много энергетиков; в последнее время он не успевал, катастрофически не успевал, и каждый раз, с усилием выпадая из зыбкого, полуобморочного сна, обещал себе: «Сегодня вызову на Землю Зуру. Лучше бы и Тацуму. Нет, Тацуму совсем нельзя». Это обещание стало его утренней молитвой или аутотренингом, являясь, по сути, чистой воды фантазией.
Такой же несбыточной, как Гинтоки, который вдруг одумался и решил сделать что-нибудь полезное.
Один из голосов принадлежал как раз-таки ему.
– Все выебываешься, а, Хиджиката-кун? Может, ты супергерой, Хиджиката-кун? А? – Гинтоки говорил все громче, слова путались, как у пьяного.
– А ты все такое же трепло, – ответили ему, и Такасуги замедлил шаг. Присутствие Хиджикаты на базе Тоя нужно было переварить. Если, конечно, все это не было галлюцинацией. Может быть, там, за поворотом, рисовые шарики беседуют друг с другом, а Гинтоки в своей комнате валяется на диване и читает «Джамп».
Такасуги устал. Ему уже не хотелось никакой победы.
Все могло быть по-другому, если бы проклятый упрямый Гинтоки не обнаружил вдруг, что у него есть принципы. Откуда у него вообще принципы взялись, у этого глупого, беспечного, эгоистичного павлина?
Такасуги поморщился – чувство обиды было неприятно сильным. Ему не нравилось чувствовать себя обиженным. Это выглядело крайне неэстетично.
«Я Черный Зверь Безумия, – напомнил себе Такасуги. – Я пиздец какой страшный, я разрушу этот мир. И завтра точно вызову Зуру на Землю».
Он шагнул вперед и увидел – нет, лучше бы это были рисовые шарики.
– Зачем приперся? – тихо, отчетливо спросил Гинтоки.
Он держал Хиджикату за руку, за правую, с мечом, глядя куда-то в сторону, а Хиджиката – тот смотрел прямо на него, удивленно и завороженно, не замечая ничего вокруг.
И это был прежний Гинтоки.
Иногда, чтобы заметить, как ярко светит солнце, нужно прожить множество серых дождливых дней.
– Какая встреча, – сказал Такасуги.
Гинтоки молниеносно обернулся, готовый атаковать, пальцы дрогнули на рукояти меча, он что… он что, защищает этого психа от старого друга?
От неожиданности Такасуги рассмеялся. Он успел отвыкнуть от прежнего Гинтоки, от непредсказуемого героя Гинтама-моногатари.
– Что ты делаешь? – раздраженно поинтересовался Хиджиката. Скользнул взглядом по коридору, сделал полшага в сторону, освобождая себе пространство для маневра. Он, конечно, не был тем человеком, которого Такасуги обещали прислать деловые партнеры – но он был лучше любой возможной кандидатуры. И, с какой бы целью он ни явился, сейчас он хотел остаться.
– Ничего, – ответил Гинтоки. – Ничего я не делаю.
Вид у него был такой, будто его ударили по голове чем-то мягким и очень тяжелым.
– Чистая правда, – вздохнул Такасуги. – Давно не виделись, Хиджиката-сан. Тебя что, правительство к нам послало?
Хиджиката нагло прищурился в ответ.
– Видишь ли, Такасуги-сан, правительство обеспокоено сложившейся ситуацией.
– Ну да, понятно, – сказал Такасуги. – Могли бы и раньше… обеспокоиться. Пойдем, Хиджиката-сан, введу тебя в курс дела и приступай к работе.
Хиджиката моргнул.
– Что, сразу?
Наблюдать за ним оказалось чистым удовольствием, за человеком, который не успевает ориентироваться в ситуации, но выезжает на отчаянном блефе и предельном самоконтроле; почти слышно было, как в его голове щелкают мысли.
– Так ты что, его ждал? – небрежно и, кажется, почти разочарованно протянул Гинтоки.
– Не совсем, – ответил Такасуги. – Мне говорили, у него после тех событий совсем крыша поехала.
– У него-то? – Гинтоки покосился на Хиджикату, который, кажется, начал закипать.
– Может, еще справку показать? – очень, очень спокойно спросил Хиджиката, не замечая, что у него дергается бровь. – Или мне развернуться и уехать?
Никуда ты не уедешь, подумал Такасуги. Тебя теперь отсюда пинками не выгонишь.
– Брось, Хиджиката-сан, – Такасуги оттер Гинтоки в сторону, схватил Хиджикату за рукав и потащил по направлению к кабинету, продолжая на ходу: – Справкой своей можешь подтереться, все равно она у тебя в лучшем случае поддельная, а если тебе хочется церемоний, то завтра пойдем пить чай, будут тебе церемонии. Хочешь гейшу из Шин-Киото? Мальчика? Пустынного варана? Хочешь, я тебе на сямисэне сыграю «К нам приехал наш любимый Хиджиката дорогой»?
Хиджиката, кажется, уже не сопротивлялся – шел следом как привязанный.
У него даже нервный тик прошел.
– Все, что хочешь, Хиджиката-сан, – сказал Такасуги, небрежно хлопая ладонью по фотоэлементу замка. – Но сначала я сдам тебе дела и высплюсь.

Перед сном он отключил все три будильника, забрался под одеяло, предвкушая, как сейчас моментально отрубится, и проснется – да когда проснется. Но сон исчез, будто его сдуло, и Такасуги начал привычно перебирать события прошедшего дня, все ли он сделал, не упустил ли чего.

Полчаса назад Хиджиката просматривал списки бойцов, спрашивал о распорядке дня и запланированных задачах, и видно было, что судьба смертников-Джои ему безразлична, но старая, еще с Шинсенгуми, привычка берет свое. Потом он ткнул пальцем в имена вверху списка:
– Эти, что ли, командиры отрядов?
– Эти, – душераздирающе зевая, кивнул Такасуги.
– Пойду знакомиться, – на лице Хиджикаты появилась полуулыбка-полуоскал голодного бультерьера.
– Эй, – окликнул его Гинтоки, и Хиджиката, подошедший уже к дверям, обернулся, будто его потянуло на невидимом канате.
– Что.
Гинтоки открыл рот, собираясь что-то сказать, и тут же передумал.
Хиджиката ждал.
– Я так счастлив, – сказал, не обращаясь ни к кому, Такасуги. – И убью любого, кто сунется ко мне в ближайшие двенадцать часов.

А теперь он не мог заснуть. Ворочался, вспоминал о делах. Думал про огонь, который скрывался под безразличной, вечно сонной маской. Гинтоки невозможно было заставить идти чужим, пускай даже единственно правильным путем. Он и тогда, три года назад, хотел лишь одного – чтобы его не впутывали в сомнительные планы.
Да, так он и сказал:
– Ваш сомнительный план, дорогие друзья, попахивает дерьмецом.
Тогда они собрались впервые после боя за Эдо, кажется, у кого-то был день рождения, но у кого? – Такасуги не помнил. Заняли чайный домик, стоявший на сваях посреди озера; после третьей разговор неизбежно свернул на политику.
– Нам нужен план, – сказал тогда Зура, с громким стуком поставив чашку на столик.
– И тогда мы улетим к звездам! – дурашливо протянул Тацума.
– Но перед этим всех убьем, – закончил мысль Такасуги.
Гинтоки, не отрываясь от «Джампа», равнодушно заметил:
– Да вы наркоманы.
И это словно послужило сигналом. Они орали, перебивали друг друга, доказывали что-то с пеной у рта, делая паузы только для того, чтобы выпить очередную; Тацума напирал на необходимость экспансии, Зура твердил, что революция начинается с головы, и только один Такасуги понимал – для того, чтобы построить новое, нужно сначала разрушить старое. Цветок свободы растет на крови патриотов, так он и сказал.
Гинтоки заржал как сумасшедший, а потом перелистнул страницу – в неподвижной, ожидающей тишине – и вздохнул:
– Вас, ребята, спасут только гигантские разноцветные роботы. Хотя, может быть, волшебники… Хм.
– Что ты несешь? – повысил голос Такасуги. – Это же ты мне рассказывал про то, что Земля превратилась в охотничьи угодья аманто, в чертово сафари!
– Да, Кинтоки, скажи им! – невпопад перебил Тацума. – Помнишь, мы с тобой обсуждали…
– Как, и с тобой? – картинно удивился Зура.
– Аааа, заткнитесь, я читаю «Джамп»! – заорал Гинтоки и под шумок стащил почти полную бутылку.
Такасуги вдруг подумалось, что после боя за Эдо, после того, как Гинтоки потерял своих детишек, он потерял и интерес к жизни. Так на него непохоже.
– Ты сам-то чего хочешь? – неожиданно спросил Тацума.
Гинтоки помолчал, неохотно ответил:
– Живите долго.
И, размахивая бутылкой, пьяно растягивая слова, воскликнул:
– Ааа давайте вломим им всем пизды!

А потом началось такое, что Такасуги был даже рад, что эти двое ублюдков наутро убрались с Земли. Правда, радость его была недолгой.

*
Да, в тот раз, три года назад, они чудом не подрались – всерьез, насмерть, как и стоит, наверное, драться за убеждения. Каждый был уверен, что прав именно он, и все делается согласно его плану. Гинтоки не участвовал в разговоре. Не хотел никого ни в чем убеждать. Просто сидел, потягивал сакэ; время от времени, когда шум становился невыносимым, затыкал уши, уворачивался от пролетающих над головой бутылок и мечей, продолжая листать «Джамп».
Жить было просто и скучно.
Гинтоки изменился – либо просто вернулся к давно забытому, изначальному себе. Он не хотел ответственности. Никакой. Ни в какой форме.
Акулы в стеклянной банке, азартно щелкая челюстями, перекраивали будущее Земли, а Гинтоки листал «Джамп».
Там как раз была похожая история, которая тянулась вот уже томов пятьдесят.
Ничего нового в этом мире.

Впрочем, друзья-акулы быстро ему это припомнили, сделав Широяшу живой иконой, героем Гинтама-моногатари. Не то, чтобы Гинтоки это беспокоило. Плевать он хотел.
И уж на что ему точно было плевать – так это на проблемы Шинске, который в последний месяц спал по два часа в сутки.
Хотя при виде грозного Черного Зверя, с красными глазами и трясущимися от недосыпа руками, заплакали бы даже бессердечные аманто.
– Ты так и будешь дурака валять? – спросил тогда Шинске. Он водил по столу манипулятором, и вот уже минуты две промазывал мимо сообщения.
– Ага, буду, – ответил Гинтоки.
Но все-таки поймал ладонь Шинске и щелкнул на письмо. Шинске предсказуемо взбесился – холодно, яростно.
– Тогда уходи, – тихо сказал он. – Заебал, павлин хренов. У тебя же с нами идеологические разногласия. Если даже кто-то за тебя умирает – это все Зура придумал, ты тут не причем. Да?
– Ну зачем же ты так, – огорчился Гинтоки. От чужой агрессии, бешеной, невыносимо сильной, хотелось и правда сбежать – куда угодно, лишь бы подальше.
Бедный невезучий Шинске.
– Слушай, – сказал Гинтоки, – попроси у своих деловых партнеров, пускай тебе человека пришлют.
Шинске моргнул.
– Да нет, не выйдет, они могут догадаться о… А знаешь. Это идея.
– Отличная идея, – закивал Гинтоки.
Идея была и правда отличная, только реализация подкачала.

– …Деловые партнеры? – спросил очень энергичный, ужасно востребованный и дико раздражающий Хиджиката.
– Они самые, – кивнул Шинске. – Правительство ваше. Верхнее, понятное дело. Мы с ними уже пару лет работаем, точнее, они с нами. Потому что самураи за гейшами не бегают, Хиджиката-сан.
– А как у вас с нижним правительством?
Хиджиката курил, хмурился, задавал вопросы, уточнял детали, и Шинске отпускало на глазах.
Не заснул бы он прямо на плече у дорогого помощника.

Хиджиката освоился предсказуемо быстро. Казалось, ему доставляет удовольствие заниматься ежедневными рутинными делами. В пять утра подъем. Тренировка. Медитация. Планирование операций. Выезд. Постепенно, неизбежно армия Джои превращалась в Шинсенгуми. Гинтоки бы не удивился, если бы оказалось, что Хиджиката уже и кодекс написал. Не написал, конечно – адаптировал.
Гинтоки не представлял, что творится в голове у этого человека. Ему что, все равно, на чьей он стороне? Все равно, за кого сражаться – как механизму, запрограммированному на определенную последовательность действий, цикл за циклом?
Вечерами приходил Шинске, иногда они засиживались с Хиджикатой допоздна, курили каждый свое, что-то обсуждали, и Хиджикате, похоже, это нравилось.
Шинске тоже казался довольным, разговаривал непривычно много и увлеченно, с хирургической точностью обходя моменты, о которых Хиджикате знать было пока необязательно.
Гинтоки никто не приглашал, но он все равно приходил. Устраивался где-нибудь с томиком манги, читал, иногда дремал. Ему не были интересны бесконечные чужие разговоры, но нравилось наблюдать, как Хиджиката время от времени оборачивается, с каждым разом все более раздраженно.
Потом Шинске уходил – и Гинтоки начинал собираться следом.
Пара-тройка привычных реплик, и это короткое движение губ, от которого замирало сердце – финальное «сдохни» вместо «доброй ночи», но дверь каждый вечер оставалась полуоткрытой, из щели тянулась желтая полоска света.

В этот вечер Шинске ушел непривычно рано, а Хиджиката продолжил шелестеть бумажками. Иногда он потягивался, разминался, менял позу – или снимал очки для чтения и тер закрытые глаза. Гинтоки лежал рядом, бессмысленно листал «Джамп» и чувствовал, как воздух накаляется, как напряжение, ощутимое почти физически, отвлекает, отдается колючей дрожью в кончиках пальцев.
Он задержался, а ведь давно пора было идти. Это вечернее времяпровождение, с виду уютное, ленивое, с каждым разом все больше напоминало прогулку по минному полю.
– Ничего не меняется, – сказал Гинтоки.
– А почему что-то должно меняться?
Хиджиката обернулся, тут же отвел глаза, торопливо и неловко закурил; неприкрытое желание в его взгляде обожгло, превращая кровь в густую кипящую смолу. Когда, в какой момент все изменилось?
– Я что, похож на парфе? – тихо спросил Хиджиката, клубы дыма свивались, перекручиваясь в узлы и причудливые петли. От его голоса было больно дышать.
– Ты мешаешь, – сказал Хиджиката. – Прекрати пялиться.
– Сам прекрати, – ответил Гинтоки. – Валишь с больной головы на здоровую.
Хиджиката промолчал, отвернулся к столу.
– Ты же ничего не знаешь, – бросил ему в спину Гинтоки. – Что тут происходит, зачем, почему. Схватился за возможность создать свой собственный Шинсен. Да, Хиджиката-кун? Как собака, которой кинули кость. Пес Бакуфу, а? Не изменяешь своей породе. Жрешь дерьмо, которое тебе скармливает Шинске.
Он говорил все громче, подбирая выражения все оскорбительней, ему хотелось, чтобы Хиджиката разозлился, вышел из себя, чтобы все стало как раньше. Хорошо ведь было раньше.
– Так расскажи мне, что происходит, – ответил Хиджиката. Стряхнул пепел в пепельницу легко, равнодушно.
Гинтоки отложил «Джамп» и сел.
– Мы, наверное, в этом похожи на ято. Для того чтобы убивать, нам не нужна причина – только подходящие условия.
– И вы намеренно создаете эти условия? – отозвался Хиджиката, не оборачиваясь.
– Смертники, партизанская война, фанатизм, психологическая раскачка. Чем хуже, тем лучше. Все для того, чтобы аманто на Земле стало неуютно. И не «мы». Я в этом не участвую.
– Разве нет?
– Разве нет, – передразнил его Гинтоки. – Порты и туристические центры уже превратились в военные базы. Аманто боятся до усрачки. Каждый человек – старик, женщина, ребенок – может оказаться террористом. Помнишь тот взрыв в Осаке?
– Кажется, там было что-то с неисправным оборудованием? – Хиджиката повернулся, отодвигаясь от стола. – Ну, по официальной версии.
– Ну да, по официальной. Ты спросишь, а что мешает аманто уничтожить нас из космоса?
– Договоренность, – ответил Хиджиката. Он сидел напротив, на расстоянии вытянутой руки, расслабленный и спокойный. Кажется, даже улыбался.
– А, точно, Шинске протрепался, – разочарованно бросил Гинтоки и потянулся за «Джампом». Улыбка Хиджикаты застыла, в глазах мелькнуло что-то нечитаемое, темное.
– Ты же ничего не знаешь, – его голос казался обманчиво мягким, скрывая на дне неприязнь. – Не знаешь и не хочешь знать. Когда ты в последний раз был в городе? Почему ты все еще здесь? Что ты такое?
Он протянул руку и провел по щеке, едва нажимая большим пальцем на скулу. Дотронулся до уголка рта, мучительно медленно очертил подбородок.
Вдохнуть было невозможно.
– Я на месте Такасуги давно бы устроил тебе героическую смерть, – доверительно шепнул Хиджиката. – Она бы хорошо сработала.
– Поэтому он мой друг, – пожал плечами Гинтоки. – А ты – нет. Хочешь, в Шин-Киото к проституткам махнем? Тебе надо, кажется.
Хиджиката убрал руку.
– То, о чем ты говорил, и так понятно. Непонятно другое: вы что, хотите делить Землю с верхним правительством?
– Не мы, они, – сказал Гинтоки. Когда он дотронулся до щеки, она горела. На коже отпечатался след прикосновения, будто Хиджиката вел по ней расплавленным воском. Сидеть становилось ощутимо неудобно.
– Ладно, они.
– В ближайшее время начнется заваруха, и концессионеров вышвырнут с планеты. Ну, тех, кто уцелеет. Земля для землян и все такое. Ты, наверное, читал.
– Но вы же с ними дружите.
– Уже поссорились.
Гинтоки пошевелился, принимая более удобную позу, и Хиджиката качнулся вперед. Остановился. Между ними было возмутительно мало одежды, тончайший слой воздуха и километры упрямства.
– А они об этом знают? – спросил Хиджиката этим своим «Как мы сегодня будем трахаться?»-голосом.
Никак. Поебем друг другу мозги и спать разойдемся.
– Скоро узнают, – ответил Гинтоки. – Совсем скоро. Я, кстати, насчет Шин-Киото серьезно предлагал, сегодня же Обон начался. Эй, подъем, Хиджиката-кун, быстро переодевайся и поехали!
– Ты охренел, – сказал Хиджиката, вставая.
– Ты же сам спрашивал, когда я в последний раз был в городе. Видишь, я послушный.
Хиджиката, который уже подошел было к двери, промахнулся мимо ручки.
– Пять минут, – сказал он.
– Я подожду, – кивнул Гинтоки. Посмотрел на «Джамп», потом на включенный ноутбук и стопку документов. Потянувшись, выключил забытую Хиджикатой настольную лампу, и это движение отозвалось болью в ноющем от напряжения члене. Что, если Хиджиката вернется раньше? Гинтоки запустил руку под кимоно, расстегнул брюки, сжал член. Под закрытыми веками плавало ядовито-зеленое пятно от лампы. Он двинул кулаком вперед, потом назад, отгоняя навязчивый образ. Он подумает о Хиджикате потом, позже – о спокойном, потухшем Хиджикате, смирившемся с новой жизнью. О том, как он каждый вечер выключает лампу, раздевается и идет в душ. О том, как прорисовываются за запотевшей перегородкой очертания его тела.
– Да отстань ты от меня, – выдохнул Гинтоки, и вдруг почувствовал, как чужие пальцы разжимают ладонь, обхватывая член. Он открыл глаза.
– Это ты мне? – спросил Хиджиката. Гинтоки подался вперед, заткнул его грубым, отчаянным поцелуем, так, что зубы стукнулись о зубы. Хиджиката ответил. Он вел себя так, будто спятил – или все это время мечтал потрахаться с Гинтоки; дрочил ему, не прерывая поцелуй. Гинтоки мотнул головой, пробормотал хрипло:
– А ты что, в душе нет?
– Вдвоем интереснее, – отмахнулся Хиджиката, увлеченный изучением чувствительных мест на его шее, и вдруг вздрогнул, сдерживая стон – Гинтоки добрался до его члена.
– Ты прав, вдвоем интереснее.
Гинтоки обхватил их члены ладонью, прижимая друг к другу, ему хотелось почувствовать Хиджикату на вкус, облизать головку, сжать губами ствол, хотелось, чтобы тот кричал, не сдерживаясь, но все это потом, в другой раз, потому что сейчас он тонул в ощущениях, в жаркой близости чужого тела, проваливаясь в ослепительный свет, пустоту и мягкую, тягучую негу.
– Вот теперь просто заткнись, – пробормотал Хиджиката, он дышал тяжело и часто, и Гинтоки казалось, что сердце бьется в том же заполошном ритме, норовя выпрыгнуть из груди.
– Почему это сразу заткнись, – обиделся Гинтоки. – А как же признания, клятвы, а ты пойдешь со мной на выпускной вечер, милый Тоши, детка? О боже. Нет. Только не говори, что ты подумал, что это что-то…
– Ерозуя, – позвал Хиджиката.
– А.
– Давай просто сделаем вид, что ничего не было.
– Молодец, Хиджиката-кун, ты все понял правильно.
– Хорошо, – Хиджиката встал, поправляя одежду. – Так что, в Шин-Киото едем? Если да, скоро вернусь.
Гинтоки моргнул. Провел по влажному от спермы животу.

Он чувствовал себя растерянным и опустошенным. Это ощущение было непривычным, и Гинтоки побрел к себе, решив подумать о более простых – и куда более насущных вещах.
К примеру, зачем он, нарушая собственные же правила, позвал с собой этого давай-просто-сделаем-вид-ублюдка. Полюбоваться на фонарики, должно быть. Или на то, как ослепительный Гин-сан взрывает орбитальную платформу.
Или на ослепительного Гин-сана.
Правда заключалась в том, что он больше не мог сохранять дистанцию и с трудом удерживался в рамках приличия. Хиджиката будто стал его частью – невозмутимый или взвинченный, вечно занятый какими-то дурацкими делами, разговорами с Шинске, дрессировкой мелких придурков, и все труднее было сдержать рвущееся наружу, отчаянное, звериное «мое, только мое, любыми способами мое».
Гинтоки не выбирал способов; когда он шел – он шел по кратчайшей прямой, а кто не спрятался – так он в этом не виноват.

Из гаража доносился разговор, тянуло сладковатым дымком. Хиджиката стоял, засунув большие пальцы за пояс, нетерпеливо постукивал каблуком ботинка. Бросал быстрые тихие фразы. Командиры отрядов кивали. При этом Мацуширо выглядел озадаченным, Фукудзе записывал что-то в блокнот, а Яшима, сидящий на пластиковой канистре, как ни в чем не бывало, курил самокрутку.
– Еще вопросы?
Яшима поднялся, лениво протянул:
– А вы куда это на ночь глядя, Хиджиката-сан?
«Ой, – подумал Гинтоки. – Сейчас начнется…»
Но вместо этого Хиджиката протянул руку и вытащил из пальцев Яшимы самокрутку. Затянулся. Выдохнул. Еще раз затянулся. При виде того, как дым медленно, словно нехотя, выплывает из полуоткрытых губ, что-то дернуло в груди. Гинтоки выдохнул.
Похоже, он превратился в самого настоящего сталкера.
– Хиджиката-сан? – Фукудзе оторвался от блокнота, с любопытством наблюдая за командиром.
– «Серый Ганг»? – задумчиво поинтересовался Хиджиката, разглядывая самокрутку.
– Обижаете, Хиджиката-сан! – воскликнул Мацуширо. – «Андромеда Драйв», вы что же, сами не чувствуете?!
– Дерьмо это, а не «Андромеда», – Хиджиката широко улыбнулся и под протестующий вой неторопливо уронил самокрутку на пол. Раздавил носком ботинка.
А потом вдруг заорал, да так, что даже Гинтоки, ожидавший чего-то подобного с самого начала, вздрогнул:
– Заебали в гараже курить! Дисциплина в жопу! Пошли нахуй отсюда! Бегомбля!
И, уже не глядя на командиров отрядов, по стеночке пробиравшихся к выходу, засунул сигарету в рот, подкурил и не спеша направился к машине.
– Хороший сегодня вечер, – безмятежно поприветствовал Гинтоки испуганных парней. Те глянули на него, будто призрак увидали, и ускорили шаг.
Гинтоки сел в машину. В темном салоне тускло светился огонек сигареты.
– Ну что, поехали?
Огонек качнулся вниз, потом снова вверх. Гинтоки завел мотор, датчики засветились разноцветными огнями. Мягко включился свет.
– Что, старый добрый Шинсен? – спросил Гинтоки.
Хиджиката обернулся, он смотрел тревожно, неотрывно, будто хотел что-то найти или понять. Потом ответил:
– Ты где своих-то потерял?
– Там же, где и ты, – Гинтоки помолчал, не зная, как обойти неприятную тему. – Я вас тогда видел, на баррикадах. В самом конце.
– И не зашел поздороваться? – Хиджиката улыбнулся легко, но взгляд его оставался таким же напряженным.
Гинтоки беспомощно пожал плечами.
– Тебе бы не понравилось, если бы я зашел поздороваться. Я тогда был...
– Широяшей, – подсказал Хиджиката.
– Широяшей, – согласился Гинтоки. – Разные стороны, понимаешь.
Хиджиката выбросил сигарету в окно и откинул голову на спинку сидения. Проговорил медленно, почти что сонно:
– Понимаю, конечно.
– Эй, не засыпай, – сказал Гинтоки и легонько потряс его за плечо. Хиджиката обернулся – и вдруг мягким, расслабленным движением потерся щекой об его руку. Пробормотал:
– Ты, главное, сам не засыпай.
Гинтоки осторожно убрал руку – под грохот сердца, чувствуя, как до боли сильно он возбужден.
Они ехали по пустыне Канто. Солнце уже зашло, но край неба еще розовел, и песок был похож на темно-сиреневый бархат. Автомобиль скользил ровно и плавно, и Гинтоки вдруг обрадовался тому, что не взял флаер – так поездка была длиннее.
– Я все думаю, что будет после победы, – сказал он, пытаясь отвлечься разговором с самим собой, но Хиджиката вдруг четко и внятно ответил:
– Да ничего хорошего. Это ваше «чем хуже, тем лучше».
– Не «ваше», – привычно ответил Гинтоки.
Хиджиката кивнул:
– Наше. Мы учим этих детишек убивать и умирать. И слепо верить. Я знаю, я же в этом варюсь. В Шинсенгуми было по-другому – мы были не партизанами, а полицией, нам приходилось думать. А им приходится верить. Скажи.
– Да?
– Куда забрали два моих отряда?
– Понимаешь, – Гинтоки вздохнул, подбирая слова, – большая часть армии Джои сейчас в космосе. Все самые важные дела сейчас делаются в космосе. По большому счету, нам Земля и не нужна. Точнее, нужна – как военный полигон и еще… недвижимость, да, Тацума говорил про недвижимость.
– Не «вам», а «им». Ты же в этом не участвуешь, забыл? – Хиджиката улыбнулся, не двигаясь, не открывая глаз, и Гинтоки захотелось бросить чертов руль, поцеловать мягко сомкнутые губы.
– Да, не участвую.
Гинтоки помолчал, но Хиджиката, казалось, не заметил эту ложь – или не счел ее важной.
– А сам ты? Что думаешь делать дальше?
– Дальше… Устав никто не отменял. Только вот дела тут доделаю.
Обыденная простота этих слов ударила, разом выбив все мысли из головы. Зверь, дремлющий внутри, пошевелился, просыпаясь.
– Да ты шутишь, – сказал Гинтоки.
– Типа того, – согласился Хиджиката.


*
Если командир подразделения погиб, остальные должны присоединиться.
Так было бы проще и правильней. Хиджиката убеждал себя в этом, а ведь совсем недавно у него не оставалось ни тени сомнения. Шинсен был для него всем – сердцем, миром, землей под ногами, и когда он остался один…
Перед смертью Кондо-сан попросил: «Живи, Тоши», и Хиджиката зачем-то жил, зная, что ничего не изменится.
Он был готов умереть, но не был готов к переменам.
Он не был готов к животному голоду, к бешенству, к нежности, раздирающей сердце медленно, по кусочкам. Он не был готов засыпать с мыслями о Гинтоки, видеть его во сне, видеть его каждый день и каждый вечер оставлять дверь приоткрытой, он не был готов к таким сильным эмоциям.
Но он был готов их скрывать.

– Смотри, как красиво, – сказал Гинтоки. – Я специально круг сделал, отсюда хороший вид.
Шин-Киото светился в сумерках, похожий на скопление звезд, окутанный разноцветным туманом. Река, огибающая город, тускло мерцала.
Хиджиката перевел взгляд на Гинтоки – вид у того был скучающий, сонный. А ведь совсем недавно, пяти минут не прошло, он казался другим – удивительно, насколько поглощенным и заинтересованным он казался. Черты лица стали нежными и прозрачными, уголки губ смягчились, тени от ресниц остро тянулись по щекам. Им невозможно было не любоваться. Его невозможно было не любить – даже сейчас, когда он наглухо закрылся.
– Да, хороший вид, – отозвался Хиджиката.
Губы Гинтоки сжались в линию, потом он улыбнулся.

Улицы Шин-Киото пылали, будто расчерченные алыми линиями: праздничные фонарики – красные, бумажные, со свечами внутри, – плыли, прикрепленные к крошечным антигравам, над головами бесчисленных людей. Отовсюду доносился шум, смех, музыка, кричали зазывалы, медово чирикали рекламные голограммы; торговые прилавки, аттракционы, площадки для танцев – все это смешалось перед глазами Хиджикаты. Неожиданно Гинтоки взял его за руку, тут же отпустил; проходящая мимо шумная компания толкнула их друг к другу, Гинтоки обернулся, громко выругался вслед, Хиджиката дотронулся до его плеча – ерунда, не обращай внимания, и Гинтоки вдруг замер – а потом отодвинулся и мрачно сказал:
– Хочу медведя. Пойдем, купим медведя, Хиджиката-кун.
– Живого? – удивился Хиджиката.
– Шоколадного.
И тогда они пошли за медведем, не живым, а шоколадным, мимо площадки, где сражались на мечах, мимо площадки, где палили из лазеров по крошечным юрким металлическим шарам с крыльями, мимо переливающегося огнями тира.
– Что, правда? Мишени – аманто? – спросил Хиджиката, приглядевшись.
– А мне нравится, – ответил Гинтоки. – Кто не мечтает пострелять по аманто? А ты? Ты хочешь?
Он обернулся, посмотрел прямо и внимательно, с этим своим скучающим выражением на лице, не замечая, что пальцы его в это время ведут невидимую линию от запястья вверх, под рукав.
– Пострелять? – спросил Хиджиката, глядя на тень, скользящую от виска к скуле, вниз по шее в вырез рубашки, бесстыдно и беспечно оглаживающую кожу. – Или чего я хочу?
Гинтоки облизал нижнюю губу. Его зрачки расширились, расплылись на всю радужку. Он ответил:
– Пострелять. Не тупи.
– Да я и так по ним могу пострелять, – сказал Хиджиката.
Гинтоки рассмеялся.
– А вот и медведи.
Лавка со сладостями походила на венок из сахарной ваты, внутри которого стоял красно-белый карамельный прилавок. Из-за прилавка высунулся продавец, улыбнулся дежурно, демонстрируя блестящие зубы и легкую небритость:
– Для девочек скидка!
– Это дискриминация по половому признаку! – возмутился Гинтоки. – Я, может, тоже хочу скидку!
Продавец растерянно кивнул, а потом вдруг посерьезнел:
– Для вас – все бесплатно. И еще у меня есть звездная пыль, сансара и суперджамп. Или, если вас интересует оружие…
Гинтоки потух, будто в нем перегорела лампочка.
– Суперджамп? – спросил он без особого интереса.
– Высшей очистки, – сказал продавец. Подмигнул со значением:
– Прямиком от вашего друга.
– А, понятно, – помолчав, ответил Гинтоки. – Мне вон того шоколадного медведя на палочке.
Они двинулись дальше. Хиджиката не знал, хотел бы он оказаться куском дешевого шоколада, скользящего между плотно сомкнутых губ и снова появляющегося, – нет, он знал, но лучше было об этом не думать, сейчас не думать, не смотреть, господи, он хотел. Он хотел Гинтоки и ничего с этим сделать не мог. Эта беспомощность, это смирение перед чем-то подавляюще сильным, определяющим его жизнь и его действия, сводили с ума. Хиджикате хотелось кого-нибудь убить, что-нибудь сделать, неважно даже, что, – он закрыл глаза. Мир стал насыщенным, огромным, полным, будто в нем никогда не было цвета, а потом кто-то тронул его за плечо.
– Куда мы идем? – спросил Хиджиката.
– Никуда, – ответил Гинтоки. – Просто идем.
Его голос был странно мягким. Хиджиката открыл глаза, и Гинтоки отвернулся.
– Кажется, тут только люди, – сказал Хиджиката. – А где аманто?
– Маскируются под людей.
Гинтоки мотнул головой в сторону:
– Смотри, вон та красотка в зеленом и белом.
В открытом кафе за столиком сидела девушка, одетая в многослойное кимоно, казалось, она стащила материну одежду, чтобы покрасоваться на празднике – личико, обрамленное строгой прической, было совсем еще юным, но за детской пухлостью черт уже проступала строгая, тонкая красота.
Девушка захихикала в ответ на реплику приятеля и игриво шлепнула его веером по руке, в волосах ее переливались синие искры голографической маскировки.
Хиджиката огляделся по сторонам – тот парень в тире, лихо отстреливающий головы фигуркам-ину, пожилая пара, чинно поедающая десерт, кто еще?
Девушка-аманто привстала, перегибаясь через столик, и что-то прошептала на ухо сконфуженному ухажеру.
– Интересно, он знает? – спросил Хиджиката.
– Не думаю, – ответил Гинтоки. – А вот они точно знают.
Хиджиката проследил за движением его руки; в проулке между кафе и аттракционами стояла группа вооруженных людей. Те почтительно кивнули, обозначая поклон, Хиджиката никого не узнал, но они его, кажется, знали – и они точно знали Гинтоки, Хиджиката научился отличать этот очарованный, исполненный тайной гордости взгляд, которым люди провожали Гинтоки.
– Они тебя любят, – вырвалось у Хиджикаты.
– Не меня, – отмахнулся Гинтоки, – а Широяшу в Зуриной версии.
Он снова помрачнел, а Хиджикате вдруг подумалось, что Гинтоки такой же, как Кондо-сан, и ему, для того, чтобы быть иконой, даже делать ничего не нужно. Достаточно быть собой.
Такасуги уважали и боялись, самого Хиджикату тоже, оба они прекрасно знали, что управление – это всегда насилие в той или иной форме, и это знание объединяло, помогая друг друга понять, позволяя чувствовать себя комфортно, но Гинтоки…
Гинтоки просто любили.
А он не хотел этого замечать. Держал дистанцию, если не помогало – сбегал, не стесняясь прослыть трусом, лентяем, безответственным и бесполезным эгоистом.
Гинтоки все любили.
Хиджиката тоже его любил – и считал чужие взгляды, объясняя их успешной рекламной кампанией, но все никак не мог справиться с приступами бешенства, горькими, как смола.
– Знаешь, как они тебя называют? – спросил Гинтоки.
– Как?
– Дьявольский командир. Этот наш Дьявольский командир. Этот наш Дьявольский командир, Демон Адского Майонеза.
Он говорил серьезно, но уголки губ подрагивали нежно и весело, и Хиджиката включился в игру:
– Да ладно.
– Я еще слышал полную версию, «Этот Наш Дьявольский Командир, Демон Адского Майонеза, При Ежедневном Употреблении Вызывающего Ярость Бессмертного Самурая».
– Вау, – сказал Хиджиката. – Это сложно выговорить.
Уголки губ изогнулись насмешливо, зло.
– Вроде как с повышением тебя, Хиджиката-кун.
Хиджиката скептически пошевелил бровью:
– Ты просто завидуешь.
– Ты молодец, Хиджиката-кун, – выплюнул Гинтоки. – Везде незаменим. Всем нужен. Очередь забита до следующего года. Не веришь, спроси у Шинске. Или у этих своих… которые курят дерьмо.
И в этот момент из-под ног плеснула вода. Крупные капли зависли в воздухе, растекаясь и дробясь. Вокруг не было никого, напротив, в круге света, стоял Гинтоки, отовсюду слышался голос зазывалы, усиленный и искаженный микрофоном.
– Волшебная иллюзия! – орал зазывала. – Аттракцион «Волшебная иллюзия»! Кто сможет разглядеть через нее реальность?!
Капли воды двигались, завораживали, а напротив – только руку протяни – стоял Гинтоки, растерянный, ошеломленный, он что-то, кажется, сказал, но за шумом было не слышно.
– Достаточно поймать красный шарик, господа, – оторвавшись от микрофона, буднично бросил зазывала. – Сейчас я его запущу.
Я тебя люблю, – подумал Хиджиката. – Делай с этим что хочешь.
Гинтоки шагнул вперед.
– Эй! – крикнул он. – Ты видишь этот ебаный мячик?!
Он приходил каждый вечер, черт, он ничего не имел против, когда Хижиката ему отдрочил, он даже в этом участвовал, он целовался отчаянно, обреченно, не открывая глаз, он точно ничего не имел против, он сжал их члены в ладони; капли воды переливались и текли, за ними, расплывающимися, зеркальными, стоял Гинтоки.
Вдруг Хиджиката увидел его полностью, до мельчайших деталей, до самой крошечной складки на кимоно, как он насмешливо и внимательно щурится, а пряди волос лезут в лицо, как он почти улыбается, умудряясь сохранить при этом скучающий, безразличный вид, как большой красный мячик падает, катится и неестественно закручивается, останавливаясь у его ног.
Капли воды упали, обрушиваясь сверху призрачным дождем, не оставляющим следов на одежде.
– Хорошая попытка! Можно попробовать еще раз! – взвыл зазывала. – Каждый раз – волшебный! Это волшебная иллюзия!
Гинтоки подхватил объемную черную сумку, стоявшую в углу платформы, бросил недовольно:
– Нет, одного раза достаточно.

Перед зданием станции они остановились. Рядом, стоило только перейти улицу, переливалась вывеска ночного отеля, ее отблески отражались в глазах Гинтоки, пока тот, закинув сумку на плечо, доходчиво и не стесняясь в выражениях, объяснял Хиджикате, что вот тут они и распрощаются. Потому что у него, у Гинтоки, еще есть дела, которые Хиджикаты не касаются, и вот ключи от машины.
Хиджиката послушал, кивнул, шагнул мимо него в открытые ворота станции.
– Ты что, меня не слышал? – крикнул вслед Гинтоки.
– Слышал, – ответил Хиджиката, не останавливаясь. – Надо же, как знал – прихватил удостоверение личности.
В огромном зале, залитом светом, среди колонн и терминалов, суетились аманто, туда-сюда разъезжали роботы-погрузчики. Светящиеся табло летали над потолком, предлагая отдохнуть на курортах Альдебарана или жить в стиле «Фосфо-Колы». В глубине зала Хиджиката заметил охрану – люди из ведомства Ямато, язык не поворачивался назвать их «отделом по борьбе с терроризмом». Случись все по-другому, возможно это он бы смотрел на толпы аманто, выискивая среди разнообразных и разнокалиберных тварей мятежников Джои.
Он бы точно не пропустил Ерозую, отирающегося у входа с подозрительной сумкой и беспечным выражением на лице. Это было бы весело, нервно, а потом обязательно случилось бы что-нибудь безумное – в орбитальном лифте обнаружился бы огромный механический тентаклемонстр или группа монашек-оборотней с Девы, и все пошло бы предсказуемо наперекосяк, но в конце оказалось бы, что глупый, отчаянно смелый Гинтоки, напрочь лишенный тормозов, опять спас город.
Наверное, он всегда слишком много думал о Гинтоки – и вот к чему это их привело.
Хиджиката обернулся – Гинтоки топтался у входа, корча грозные рожи и подзывая жестами.
– Что ты там копаешься? – бросил через зал Хиджиката. – Скоро лифт отходит!
– Да какого черта, – буркнул Гинтоки, догоняя. Помолчал, потом добавил: – И все-таки я дурак.
– Зато красивый, – улыбнулся Хиджиката.
– Красивый! – Гинтоки выругался.
Интересно, как он собрался пронести свою сумку мимо детекторов? Станцию должны были охранять – и подозрительные мрачные люди в форме были лишь малой частью этой охраны. Но Гинтоки направился прямиком к детекторам, достал из кармана карту-удостоверение и вальяжно сообщил в зеленую морду выскочившего из служебного помещения офицера-аманто:
– Высший допуск. Этот человек со мной.
Зеленый засунул карту в терминал и стал вдруг бледно-салатовым и нервным.
Тут же засуетился, много и часто кланяясь, машинально дергая за значок «антитеррора», болтавшийся на лацкане, запричитал:
– Что же вы без предупреждения, господин инспектор, мы бы вас встретили, позвольте вашу сумочку…
– Эту, что ли? – Гинтоки покосился на свою подозрительную сумку, а потом сбросил ее с плеча. – Да, позаботьтесь. Лифт скоро отходит.
– Мы задержим! – предложил зеленый, жестом подзывая человека-охранника и указывая на сумку.
– Не стоит, мы успеваем, – поморщился Гинтоки. И, засунув руки в карманы, не глядя на оставленную сумку, попер через детектор к лифту. Обернулся скучающе:
– Идешь?
– Иду, – ответил Хиджиката, и, не выдержав, добавил: – Бардак в этой стране.
Его профессиональное достоинство бывшего замкома Шинсенгуми было уязвлено как никогда.
– Ничего, коллега, мы все исправим, – многозначительно и угрожающе пошевелил бровью Гинтоки.
Зеленый выцвел до нежно-эвкалиптового, но Хиджиката вдруг посмотрел на Гинтоки – надменно и сухо улыбающегося, со строгой выправкой и скупыми резкими движениями – и пропал. Он не думал ни о подозрительной сумке, ни о карте, открывающей высший допуск; что-то внутри него плавилось, оставляя за собой черные обугленные каналы и волны горячего света, Гинтоки толкнул его в бок. Прошипел:
– Прекрати, это просто неприлично.
– Вы в последнее время такой нервный, коллега, – неодобрительно поджал губы Хиджиката. – Люди стараются, как могут.
Гинтоки утомленно закатил глаза и шагнул в лифт.

продолжение в комментариях

@темы: Хиджиката, Драма, фик: авторский, Joui Wars - 2013