[jouiwars]

Название: Ритм несоответствия Автор: команда Кихейтай Бета: команда Кихейтай Размер: мини [1178 слов] Персонажи: Каваками Бансай, дарк!Теракадо Оцу, Такасуги Шинске, ОМП Тема: джен Жанр: дарк Рейтинг: PG Саммари: мне нужно, чтобы ты убрал его тихо. 4 Оцу держит его за подбородок тонкими пальцами, невинно жмурится, из-под прикрытых век разглядывая исполненное предвкушения и страсти лицо. Сухощавая, покрытая морщинами и пятнами рука, притягивает её ближе за талию, прижимает к разгорячённому телу. Сейичиро-сама далеко не юн сам, но в постели всегда предпочитал юных – невинных, несломленных, нежных – с ланьими глазами и неловкими движениями; гладкой кожей, пахнущей благовониями и цветами; густыми волосами, тяжелой волной расспающимися по худым плечам. Сейичиро-сама мягко поглаживает её по спине, спускается ниже. Оцу скромно закусывает губу, потупляет взор, и осторожно теснит его к балкону. На щеках у неё играют яркие пятна, а сценическое кимоно хоть и короткое, но довольно плотное. Сейичиро-сама усмехается, но послушно движется на воздух, шепча в маленькое аккуратное ушко: – Сегодня ночью тебе будет ещё жарче, я обещаю, – голос его в эти моменты кажется совсем молодым и слишком пошлым для того, чей возраст давно уже перевалил за полсотни лет. Оцу морщится, пряча выражение лица в чужом рукаве – сухие пальцы как раз поглаживают голую кожу между чулками и подолом, и в её движениях нет ничего удивительного. Сейичиро-сама несильно проводит там ногтями – Оцу вздрагивает, отодвигается от него, нерешительно заглядывает в глаза. Сейичиро-сама довольно скалится, а затем склоняется ближе к её лицу, собираясь сорвать с не накрашенных – несмотря на выступление – губ первый поцелуй, исполненный чистой и незамутненной невинности. А затем он чувствует, как что-то холодное тонко касается его шеи, а мир вдруг начинает проваливаться в неприязненную серую мглу. Улыбка Бансая кажется отблеском лунного света в темноте. – Надеюсь, я не запачкал тебя кровью? Оцу осторожно отодвигается, стряхивает с одежды невидимую пыль и послевкусие чужих прикосновений и коротко усмехается в ответ. – Нет, судя по всему, нет. 5 Высокое прямоугольное зеркало в полный рост отражает её как-то криво. Оцу вертится перед ним, безуспешно пытаясь разобраться в чём дело, нервно одёргивает длинные рукава, поправляет волосы, потирает тонкие бледнеющие полоски от чужих ногтей на бедре. Бансай, педантично укладывающий труп в обыденный чёрный мешок, коротко хмыкает из другого угла и не обращает на её вздохи и шорохи никакого внимания. – Даже не знаю, – насмешливо говорит Каваками, в тоне его прохлада тени в жаркий день и острота врезающихся в кожу струн. Тонкое, не выдаваемое ничем, кроме нескольких нот, недовольство. Но Оцу всё-таки певица и музыкальный слух – то, чем она может похвастаться. – С каких пор я перестал быть музыкантом и начал работать гробовщиком. Оцу улыбается ему сквозь зеркало – его очки отражают отражение её улыбки, вновь отражаясь в зеркале и её зрачках. Как паутина из лески – его любимое занятие между делом, во время дела и для него. Жаль, выходит редко. Оцу улыбается ему – прикрывает глаза ресницами, выглядит совсем девчонкой. В зеркале отражаются три крохотных пятнышка крови у левого уха. Бансай резче, чем нужно дёргает молнию на непроницаемом мешке. Оцу расстроено хмурит тонкие брови, показательно прикладывает ладонь к губам и качает головой. Засохшая кровь неохотно отдирается с кожи, оставляя за собой блёклые розовые следы. – Надеюсь, Шинске будет доволен, – руки у Бансая белые, вызывающе бледные на фоне чёрного полиэтилена. Теракадо тихо мурлычет одну из своих непристойных песен, сжимает пальцами невидимый микрофон, качается всем телом в такт невидимой мызуке. Бансай подходит к ней со спины, невесомо касается плеча. Руки у Бансая белые, вызывающе бледные на фоне её тёмно-фиолетого кимоно. – Тебе пора возвращаться к гостям и спеть им ещё несколько твоих шедевров. Оцу вскидывает на него взгляд, счастливо жмурится. – А ты познакомишь меня с ним, Бансай? Ведь познакомишь же? Улыбка Бансая кажется отблеском лунного света в темноте. Он наклоняется ближе и шепчет куда-то в сложную, несмотря на видимую простоту, причёску: – Он уже выбрал твой голос, но твоему голосу не выдержать больше. Улыбка Оцу – отражение его улыбки. – По крайней мере, у меня есть твоя музыка... и. Сегодня в Эдо ветрено и мешок тихо похрустывает, прижимаясь ближе к трупу. Бансай осторожно потирает пальцем чётвертое пятнышко на её шее – почти прикрытое воротом кимоно. 2 Оцу поёт – швыряет в зал отрывистые, скованные сладким голосом фразы, оскорбительные, язвительные, резкие; длинная чёлка колышется в такт. Редкие женщины в зале смотрят на неё с брезгливым, завистливым интересом, мужчины не могут оторвать и взгляда. Бансай коротко усмехается, поправляя очки – он подпирает собой колонну, любуется искоса чужими лицами, на полную любуется чужим ритмом. Старик – столик чуть левее от центра, не на самом виду, но близко, демонстративно близко, – искрит, рвётся мелодией ввысь и в стороны. Глаза его полуприкрыты, а улыбка блаженна, будто он пришёл на концерт для скрипки с оркестром ре мажор и теперь вовсю постигает дзен. Бансай усмехается вновь и отдаёт должное выдержке и очаровательному диссонансу. Бансай не любит несоответствия. Правительство, впрочем, тоже недолюбливает. Особенно некоторых продажных шавок. Оцу скачет по сцене улыбчивым вихрем – глаза сияют, короткое кимоно становится ещё короче на вид при каждом неосторожном движении. Редкие женщины в зале смотрят на неё с брезгливым интересом, мужчины не могут оторвать и взгляда. Один конкретный – тоже. Ритм Бансая звучит глухо и коротко. Одобрительно. 3 – Всё готово? – сухо интересуется старик. Бансай склоняется в неглубоком поклоне – затылок обжигает презрительным взглядом. – Да, Сейичиро-сама. Всё как вы пожелали. Тот кривится, без слов разворачивается к лестнице. Он него пахнет пылью и затхлостью, тленом и скорой, совсем скорой смертью. Смерть дышит ему в шею, осторожно обходит справа, не касаясь и складкой длинного плаща. Смерть кивает в сторону коридора. Смерть говорит: – Прошу за мной. Смерть стучит в дверь костяшками пальцев, совсем тихо – звук растворяется в ночи, отлетает вдаль с гуляющим по этажу сквозняком. Смерть выжидает пару секунд и осторожно распахивает сёдзи, вновь делая намёк на поклон. – Прошу вас, Сейичиро-сама. Старик косится на смерть раздражённо. Смерть тепло улыбается ему в спину. А Оцу стоит посреди комнаты и смущённо теребит длинные рукава кимоно тонкими пальцами, прячет лицо за выпущенными из причёски прядями. Оцу на смерть даже не смотрит. Оцу из-под полусомкнутых век смотрит на стоящего напротив; от неё веет испугом и скромностью, а ещё – коротко – благодарностью. – Добрый вечер, Сейичиро-сама. Холодная, сморщенная ладонь аккуратно приподнимает её подбородок. Ритм Сейичиро-сама взрывается грязной липкой похотью и жаждой обладания. Смерть неслышно прикрывает за собой дверь. 1 Шинске лениво перебирает струны – сегодня он не хочет играть, но слушать тишину ему не хочется больше. Бансай невозмутимо потягивает зелёный чай и показательно смотрит на небо. К своему сямисэну он даже не притрагивается. – Он мешает, – отрывисто говорит Шинске, будто камень опускает на водную гладь – не кидает, не запускает бить поверху. Камень медленно проваливается внутрь. Бансай медленно кивает. – Но у него слишком плотная охрана и он нигде не бывает один. Не ходит в сомнительные места. Не имеет сомнительных пристрастий. Не прогуливается ночами по Ёшиваре. Не пьёт вместе с окама в Кабуки-чо. Мне нужно, чтобы ты убрал его тихо. Бансай усмехается – прячет усмешку в маленькой глиняной чашке. Топит её среди мерно кружащихся крохотных листьев. – И какой же у него ритм? – Юные, очень юные. Смелые, но невинные. Испуганно-благодарные. Бансай медленно покачивает на ладони маленькую глиняную чашку – крохотные листья кружат всё быстрее. Он прекращает движение за секунду до того, как несладкая жёлтая жидкость выплеснется на его одежду. Такасуги одобрительно хмыкает и раскуривает трубку. Выход на Сейичиро-сама Бансай находит через два дня.