Йорозуя, ангст
Название: Я дома
Размер: мини (3 109 слов)
Пейринг/Персонажи: Кагура-центрик. Камуи, Гинтоки, Шинпачи, жители Эдо
Тема: ангст
Жанр: общий, ангст
Рейтинг: PG-13
Саммари: серость и холод родной планеты или яркая солнечная Земля. Семья по крови или та, что была призвана семьей стать. Выбрать иногда почти невозможно.
Предупреждения: ООС, таймлайн - 3 года вперед.
— Я дома!
Кагура распахивает седзи, врывается в гостиную, принося с собой оживление и запах далекого космоса. Она методично расталкивает заснувшего на софе Гинтоки, отправляет Шинпачи за чаем и парой чашек риса, и устраивается на диване, как ни в чем ни бывало. Кагуре нравится вести себя так, будто она никуда не уезжала, она с удовольствием уплетает рис за обе щеки, не прекращая рассказывать о том, где она успела побывать на этот раз. Ее истории похожи на нелепые фантастические сказки, придуманные ребенком, она расцвечивает красками будничную монотонную обстановку.
— Прожуй сначала, — ворчит Йорозуя, и Ято в ответ еще и умудряется показать язык. Шинпачи привычно возмущается и тут же пытается вытереть опрокинутый чай. Кагура щурит глаза от удовольствия и раздраженно отворачивается, ловя на себе внимательный, этот отвратительно-подмечающий-все взгляд.
___
— Я дома.
Кагура аккуратно притворяет за собой двери, напряженно оглядывается и хмурит брови: в комнате запустение и разруха, и она бы никогда не поверила, что кто-то может так жить, если бы не видела собственными глазами.
Ее брат сидит на письменном столе — за ним когда-то любила сидеть мама — безмятежно болтает ногой в воздухе и даже не смотрит в ее сторону.
— Голоден? — без всякого интереса спрашивает она — бессмысленная формальность, а не вопрос. Камуи молчит — ему скучно и неинтересно вести разговоры о его питании. Кагура выдыхает, откидывает волосы со лба и также бесцветно добавляет. — Я тут кое-чего привезла.
Ответа она не ждет — он все равно никогда не отвечает.
___
Утром они собираются за завтраками, как ни в чем ни бывало. Шинпачи заявляется рано поутру, когда Гинтоки и Кагура еще спят, расталкивает развалившуюся на диване в обнимку с Садахару Ято — в шкафу она уже не помещается, а от футона благородно отказывается. Иногда на соседней софе спит и Саката, не выключенный с вечера телевизор слабо потрескивает и, наверное, даже жалуется на свою горькую судьбу. Дурные привычки легко передаются, — с веселым недовольством думает Шинпачи и бредет на кухню, пока эти двое просыпаются.
Потом оказывается, что в доме у них ни крошки, и всей компанией они спускаются к Отосе.
— Могли бы и подготовится к моему приезду, — негодует Кагура. — А у вас, как всегда, нет денег.
— Ой, могла бы о своих приездах и предупреждать! К тому же, как насчет гостинцев? Деньги — прекрасный подарок из космоса, поверь мне.
— Не стыдно тебе, кучерявый?
Они негромко переругиваются всю недлинную дорогу вниз, пока не вваливаются шумящей веселой гурьбой в бар и не натыкаются на тяжелый взгляд его владелицы. Она быстро вылавливает из их общего сборища яркое пятно — Кагуру, и притворно вздыхает:
— О, нет, только не говорите мне, что вы опять собираетесь уничтожить все мои запасы?
Ято смеется и тянет всех к столу, из-за ширмы появляется Катарин, возвращается откуда-то с улицы Тама, и завтрак превращается в безумную какофонию криков, грохота и звона тарелок.
___
Они ужинают в полном молчании, и Кагура иногда невольно останавливается, смотрит на брата подолгу, будто пытаясь убедиться в том, что он и впрямь сидит напротив, реально существующий, а не какой-нибудь призрак прошлого.
Ей не хочется говорить, ей не хочется есть, и все, что она может, это беспомощно наблюдать, как Камуи надолго уходит в себя, не реагирует на окружающие раздражители и совсем перестает есть. Он слабеет и высыхает будто бы с каждым днем, но даже это не заставляет его наконец взяться за ум.
— Прекрати это! — не выдерживает она, подскакивает за столом, хлопает руками оглушительно громко по тяжелому дереву. — Тебе не десять, чтобы вести себя, как капризный ребенок.
Камуи поднимает голову, во взгляде скользит что-то похожее на удивление, он смотрит на нее мучительно долго, а потом улыбается и наконец — впервые за долгие дни — заговаривает.
— Я никогда не просил тебя о помощи.
___
Когда Гинтоки вытаскивает конверт с фотографией и торжественно провозглашает, что за слежку за этим прекрасным человеком им хорошо заплатят, Кагура смотрит на него, как на умалишенного.
— Ты что, хочешь, чтобы я работала в отпуске? — с нарастающей угрозой в голосе уточняет она, и Шинпачи приходится вмешаться, как вечному миротворцу:
— Да бросьте вы, не ссорьтесь хоть сейчас по пустякам.
— А зачем ты тогда вообще сюда приезжаешь? — не сдается Гин, полностью игнорируя его попытки. — Ну же, ты живешь на папочкином обеспечении и даже не хочешь помогать, посмотрите на этого избалованного ребенка!
— Уж кто бы говорил. Просто папочка до сих пор не может смириться с тем, что дочка выросла и выпорхнула из гнезда, — Ято решительно складывает руки на груди и довольно хмыкает. — Ну же, признай, вы тут просто с ума сходите от скуки, когда я уезжаю.
— Так и есть, Садахару и вовсе один раз взялся водить домой собак со скуки, — неловко смеется Шинпачи и осекается.
— Тогда зачем ты, вообще, постоянно уезжаешь? — неожиданно жестко, без привычной издевки интересуется Гинтоки, и Кагура, пожалуй, впервые не знает, что сказать.
___
— Не понимаю, что ты тут делаешь, — со злым весельем щурится Камуи, поднимает взгляд куда-то в потолок. В последнее время он только об этом и говорит.
Кагура молча усаживается в старом, поломанном кресле, без какого-либо интереса жует привезенную с Земли суконбу и осматривает тоскливо-чужое помещение.
— Я у себя дома, идиот.
Если у дома была душа, то их дом давным-давно умер, оставив после себя бездушный черный остов-скелет. Отсыревшие от вечных дождей стены, прогнившие балки, жалкие источники света — две лампы, на столе и около нее, привезенные ей самой же.
— Мама бы не позволила превратиться ему в это, — неожиданно заговаривает Кагура, и голос у нее почти не дрожит. — Мы никудышные наследники.
— О, — Камуи поворачивает голову в ее сторону, будто приглядывается. — Ты нечасто говоришь о матери.
— Ты не любишь о ней говорить, — отрезает Кагура.
— Верно.
— Потому что она слабая?
Камуи молчит и отворачивается, и Кагура знает: больше она не дождется от него сегодня ни слова. За окном колотит дождь, а с языка рвется язвительно-горькое:
«Да нет же. Потому что она тебя прокляла».
___
В Эдо ей знакома каждая улица и, кажется, даже каждое лицо. Кагура с удовольствием бродит по городку, ей нравится вот так, почти бесцельно проводить время, когда высоко поднявшееся солнце жарит даже через тень зонта. Ей нравится даже это — слепящий глаза свет, иссушающий жар и такое далекое, бестолково-горячее солнце, на которое она никогда не решится поднять взгляд.
Ей нравится встречать знакомые, до одури неприятные физиономии, вскидывать зонт на плечо и нахально ухмыляться, пока напротив ее изучают придирчиво-надменным взглядом.
— Что это, ты похудела, китаеза? Скоро совсем превратишься в бесформенную скелетину.
— Зато ты, кажется, заплыл жирком. Что, превращаешься в офисного работника?
Они сцепляются, как два пса, не поделившие одну кость, и их детские драки превращаются в жестокое и изнурительное противостояние. В какой-то момент Кагура ловит себя на том, что дай Окита слабину, она и впрямь убила бы его, не задумываясь, но он слабым быть и не собирается, и это именно то, что позволяет ей чувствовать себя абсолютно независимой в своих действиях. Азарт нарастает, как натягивается пружина в заводном механизме, всплескивает весельем и свободой, разрастается, как атомный взрыв.
Пружина обрывается, будто кто-то грубо прошелся по ней садовыми ножницами, кипящий взрыв тонет, исчезает в бездонно-жадной черной дыре и растворяется, будто и не было. Окита останавливается и произносит бесцветно и сухо:
— Глупая девчонка. По крайней мере, я еще помню, что именно защищаю.
___
Помнится, в детстве она излазила здесь все подворотни и развалины, прошлась маленькой бурей по камням, изучила каждый потайной проход. Спеша к дому, Кагура автоматически отмечает свои любимые в детстве места, их оказывается немного — над городом висят тяжелые, грозные тучи, и блекло-серый камень больше не вызывает никакого интереса.
Она быстро забегает в дом, скидывает промокший насквозь плащ и думает, есть ли хоть какая-то разница между холодной родной планетой и похолодевшим родительским домом. Камуи в гостиной нет — скорее всего, заперся в комнате и вовсе не собирается никак ее приветствовать. Это не в новинку, и Кагура проходит на кухню, вываливая на стол привезенный с собой рис. Кагура не умеет готовить и сейчас ей совсем не хочется тратить на это время, но усталость и голод дают о себе знать.
Камуи появляется неожиданно, двигается он с прежней бесшумностью. Он обхватывает ее сзади, холодная ладонь ложится ей на горло, вторая сжимается на ребрах. Ему совсем немного нужно, чтобы просто свернуть ей шею, но он останавливается, и оба замирают в напряжении, чего-то ожидая.
— Теперь ты совсем меня не боишься? — улыбка у него наверняка сумасшедшая, дышит он тяжело и устало, а руки сжимаются сильнее, до боли впиваясь в кожу. — Я все еще могу убить тебя.
Он давит ей на позвонки, будто и впрямь желая разломить пополам, и Кагура не выдерживает — выворачивается одним махом, откидывает от себя парой ударов в запале бешенства и испуганно замирает. Камуи оставляет попытки подняться и смотрит на нее с презрением. Улыбается ядовито, надрывно кашляет и задыхается собственной кровью.
Жалкая.
Жалкая, жалкая, жалкая, — вопит его взгляд. Поверженного врага нужно добивать, и именно этого он и добивается. Если Камуи и представлял себе хоть какую-то смерть, то это наверняка должна была быть смерть в бою, потому что кто-то все-таки оказался сильнее. Но никак не унизительная медленная смерть, на которую его обрек собственный организм.
Глупая сестра ломает ему все планы.
___
Кагура невыносимо нуждается в обществе. Кагура невыносимо нуждается в ком-то чужом и далеком, кто не будет внимательно следить за ней взглядом, кто не будет выглядеть так, будто видит ее насквозь. Кагура боится и бредет, казалось бы, в самое защищенное место в Эдо.
Со своей закадычной детской подругой она видится редко, но они легко улыбаются друг другу при встрече, Сое-химе обнимает ее и похлопывает по спине, будто в знак участия.
Принцесса выглядит взрослой и независимой, и рядом с ней иногда становится неловко — Кагура ловит себя на мысли, что сама она похожа на ребенка, который споткнулся на последних ступенях взросления, ударился коленями и испуганно вцепился в ту ступень, на которой удержался.
Принцесса болтает без умолку и ни о чем не спрашивает. Обычно она заваливает ее кучей вопросов и с удовольствием слушает о безграничном космосе, но в этот раз у нее словно появляется куча невысказанных новостей.
— Даже слова вставить не даешь, — в шутку укоряет ее Кагура и почему-то чувствует облегчение.
___
Кагура бродит по дому, как привидение, то останавливаясь в гостиной в любимом кресле, то примыкая к двери комнаты. Кагура боится спать. Она не знает точно, чего она боится больше — того, что пока она будет спать, брат убьет ее, или того, что он умрет сам.
Так когда-то болела мама, и из улыбчивой и заботливой хозяйки дома она превращалась в лежащую на постели безжизненную восковую фигуру. Вся она бледнела и как-то опадала, черты лица заострялись, и она становилась совершенно чужой и далекой. Иногда мама кричала и плакала, в бреду повторяя лихорадочные ругательства.
Будучи совсем маленькой, Кагура испуганно забивалась в комнате, не понимая, почему так происходит, пряталась под одеяло, надеясь, что это останется всего лишь одним из ее кошмаров, и ждала отца. Отец не приходил, зато брат потом рассеянно трепал ее по волосам, повторял «Ну и дуреха», и до выздоровления Кагура мать не видела.
Она думает, что страхи с годами ушли, как исчезла больная мать, но Кагуру трясет — трясет глупо, иррационально, как будто выталкивая страх наружу.
Ято не боятся смерти. Ято страшатся беспомощности.
___
Отае разливает чай по чашкам и садится ровнехонько напротив. Шинпачи приносит с кухни печенье и опускается рядом. Гинтоки на этот раз уехал за город с каким-то мелким поручением, и Кагура не видит смысла сидеть в пустой гостиной Йорозуи.
Она давно не видела их додзе — наверное, только чудом и усилиями его обитателей, оно оставалось таким же светлым и спокойным. Говорят, они даже снова предпринимали набор учеников.
— Выглядишь уставшей, Кагура—чан, — отмечает Шинпачи. — Может, тебе стоит передохнуть?
Кагура мотает головой и расплывается в самоуверенной улыбке:
— Я, в отличие от вас, могу целыми сутками пахать!
— Думаю, Шин-чан имеет в виду, — перебивает Отае, — что ты выглядишь утомленной всеми этими перелетами. Ты приехала только вчера и уже снова отправляешься в путь. Тебе бы стоило задержаться на пару дней.
— Нет, — отрезает Ято и тут же поправляется. — Я все равно вернусь через несколько дней.
Брат и сестра Шимура переглядываются, и Кагура почти уверена, что с беспокойством.
Она вскакивает с места, быстро допивает чай и срывается с места, уже на ходу машет им рукой.
— Опаздываю! Привезу вам сувениров с планеты Безделия, — смеется она вдогонку.
___
Он сидит у дверей дома, прислонившись спиной к стене, выглядит он измученным и разбитым. На руках и одежде пятнами расползается кровь. Кагура абсолютно уверена, что кровь эта принадлежит не ему, но сверху барабанит дождь, и она останавливается, укрывая их обоих зонтом.
Камуи смотрит вверх, перехватывает ее взгляд и ломано улыбается:
— Они были слабыми. Они были настолько слабыми, что я зря потратил на них время.
Кагура не отвечает, она помогает ему встать и войти в дом — Камуи не сопротивляется. Она не льстит себе, это отнюдь не потому, что он собирается смириться или признать ее достойной помогать ему, просто сидеть на улице — это еще более жалкое занятие.
Ночью ему становится хуже, он то проваливается в глубокий сон, то просыпается и подолгу лежит, не открывая глаз. Грудь у него коротко и тяжело вздымается, Камуи хрипит и иногда бредит, как в лихорадке.
Кагура сидит у его постели всю ночь, обставляет себя многочисленными склянками с лекарствами и пытается хоть как-то утихомирить жар. Утром, когда Камуи приходит в себя, он не выглядит удивленным.
— Я в порядке, — коротко замечает он, и в его понимании это бы должно значить «Уходи» и «Помощь мне не нужна».
Сильные выживают, слабые умирают. Сильный не должен быть обязан жизнью слабому, слабый не должен жить за счет сильного. Кагура молчит некоторое время, а потом медленно отвечает:
— Я останусь еще ненадолго. Если ты не выздоровеешь, мы никогда не сможем решить, кто сильнее.
Камуи неожиданно смеется чуть слышно и кивает.
На следующую ночь Кагура не уходит. И почти не боится, засыпая у его постели.
___
— Вы и впрямь, как семейка чудаков, — пыхтит сигаретой Отосе. Вечером в баре шумно, и людей очень много, но у Гинтоки сегодня есть деньги, и они с Шинпачи заставляют его спуститься.
— Мы все, — со смехом поправляет Шинпачи, оглядывая помещение в поисках знакомых людей.
— Эй! — взвивается Гинтоки. — В моих предках не было динозавров!
— Заткнись, кучерявый, — рычит Отосе. — Кто, по-твоему, тебя кормит?!
Кагура смеется, не вмешиваясь в разговор, и смотрит, как старуха уходит отчитывать Катарин. Большая ворчливая мамочка.
— Но разве это не здорово? — неожиданно переспрашивает Шинпачи, улыбаясь. Она запинается:
— Что?
— Семья. Разве это не здорово быть настоящей семьей?
Кагура подскакивает — она отчего-то чувствует себя виноватой, и веселое столпотворение вызывает теперь тошноту. Она никак не понимает, что во всем этом неправильно, но так оно и есть.
— Мне пора, — отмечает она, толкает Гинтоки в бок на прощание и спешно покидает бар. Наверное, она никак не может прекратить убегать.
____
— Знаешь, ты похожа на отца, — как-то абсолютно серьезно заговаривает Камуи, и Кагура неловко вскидывает голову. — Также приходишь и уходишь. Если бы ты не была такой мягкой…
— Хватит, — обрывает она. — Я надеялась, ты прислушаешься к нашей точке зрения, а не начнешь проповедовать мне свою.
Камуи улыбается — остро и совсем не дружелюбно:
— Поэтому и вынудила его снова оставить мне жизнь?
Кагура колеблется. Еще когда ее брата только сразила болезнь, Умибозу выследил его и едва не закончил начатое. Кагура вмешалась снова, и Камуи тогда едко бросил, мол она вечно путается под ногами.
— Да, — наконец отзывается она и с вызовом вздергивает подбородок. — Если брат идиот, то кто еще сможет вправить ему мозги.
Тот щурится и поднимается на ноги:
— Ты ведь помнишь, что я не считаю вас семьей? Почему бы тебе не вернуться к защите тех, за кого ты так билась? Уверен, они за тебя переживают.
Камуи исчезает за дверями, а Кагура бессильно опускается в кресло. Это никак не может закончиться. Однако с одним она все же не согласится.
— То, что я должна защищать, и здесь тоже, глупый брат.
___
Дни сливаются для нее в бесконечный поток солнечной Земли и серой, промозглой планеты Ято. Перелеты теряют цвет, космос темнеет и блекнет, будто гаснет, а она никак не может остановиться.
— Ой-ой, Кагура, можешь ты не врываться так шумно?
Гин—чан.
Камуи.
— Кагура-чан, уже уходишь? Я даже не успел…
Шинпачи.
Камуи.
— Кагура-чан!
Ане…
Камуи.
Садахару.
Камуи.
Камуи.
Камуи...
— Да хватит уже, — Гинтоки хватает ее за плечи уже на пороге посреди ночи, встряхивает хорошенько и внимательно смотрит в глаза. Кагура вздрагивает и будто скидывает с себя пелену наваждения, призывающую куда-то рваться и ехать. — Уж не знаю, что у тебя за срочные дела, но хватит, — твердо повторяет он, и ей, как никогда ранее, хочется разрыдаться.
— Но я должна, — она пытается говорить спокойно, но голос не слушается, надламывается в самом начале.
Йорозуя вздыхает, отпускает ее наконец и растерянно чешет макушку.
— Остановись ненадолго. Это правда, что нам слишком трудно тебя отпустить, но рано или поздно все птенцы выпархивают из гнезда, верно? Так что если будешь навещать нас хотя бы раз в ме…
— Гин-чан! — Он не договаривает: Кагура с силой сжимает его в объятьях и кидается вниз по улице — к терминалу.
— Ой!
Но та уже далеко, и если она и собирается остановиться, то точно не сейчас.
____
Камуи как будто ждет ее — сидит в гостиной и отрывисто кивает ей, когда она аккуратно притворяет за собой двери.
— Может, ты прекратишь? — улыбается он, не давая ей возможности ничего сказать. — Ты и вправду похожа на отца, вот так привязав себя сразу к двум точкам и бегая между ними, чтобы не задохнуться.
Кагура кивает, прекрасно зная, что он имеет в виду. По-настоящему сильный воин не должен быть к чему-то привязан. И уж тем более, не должен быть привязан так, что веревка может разорвать его напополам. Но все же…
— Я не умру, — обрывает ее мысли брат, и она вздрагивает. — Я не собираюсь так просто сдаваться, так что когда я приду в себя, я сам найду тебя, чтобы сразиться.
Она знает: Камуи не станет тратить время на то, чтобы утешить ее или убедить в этом. Если он говорит так, значит, и сам в это верит.
— Впрочем, ты можешь остаться и тренироваться, — пожимает плечами он, и Кагура невольно улыбается. Даже если Камуи не считает ее сестрой, большего признания своей благодарности от него добиться было бы невозможно. Она порывисто обнимает и его и выбегает за дверь раньше, чем он успевает сообразить.
Она неожиданно чувствует себя свободной.
____
Ей требуется некоторое время, чтобы привести мысли в некое подобие порядка, и Кагура пропадает в космосе. Она посещает планеты, о которых так долго и самозабвенно рассказывала, ничего о них не зная, она помогает жителям в борьбе с нашествиями разных тварей и с удовольствием растворяется в борьбе.
Кагура почти забывает о существовании двух далеких планет, по-разному родных и нужных. Она не собирается забывать ни одну, но определиться ей все-таки нужно.
Потом она наконец сядет на ближайший рейс и рванет туда, где и должна быть. Она, как сумасшедшая, пробежит безлюдные улицы, распахнет дверь и со смехом ввалится внутрь.
— Я дома!
И ей обязательно улыбнутся в ответ.