Автор: Кукумбер_61
Бета: Мэй_Чен
Размер: 2137 слов
Персонажи: Кондо Исао, Ямазаки Сагару
Тема: внеконкурс
Жанр: драма, нестрашные ужасы, ангст, AU
Рейтинг: PG-13
Саммари: Кого сажают в детскую тюрьму Эдо? Воров, убийц, мошенников и извращенцев, которым всего по десять лет. А если в этой тюрьме разыграется такое представление: офицер Шинсенгуми, Джои со свернутыми шеями и двое маленьких заложников среди малолетних преступников. Сможет ли добрый полицейский спасти несчастных детишек из лап злых маленьких монстров?
Для атмосферы
В Эдо начался сезон дождей. Небо окрасилось в темно-серый цвет, а солнце замазало свои золотые купола серой краской, будто ожидало налета бомбардировщиков к полудню. Дождь стучал по крышам хилых японских домов. Его капли просачивались через маленькие трещины, там, где оставались дыры, на которые работники решили махнуть рукой летом. Оттого сырость ощущалась не только на улице и в тесемках, разъединяющих пальцы в гэта, но и в бумажных комнатах, постелях и домашних халатах. Даже сакэ был не таким крепким - на четверть сакадзуки были наполнены дождевой водой. Так считали все достопочтенные пьяницы Эдо, которым выпивка не приносила прежней радости, когда даже абсентовым взглядом небо оставалось серым.
Кондо никогда не любил этот сезон. Ему не нравилась сырость, капли влаги на кончиках волос и заляпанный грязью низ штанин. Тем более, командующий Шинсенгуми всегда считал себя существом теплокровным. Среди холодных, пропитанных дождем и плохой уборкой стен, ему все чаще и чаще приходили мысли о том, что самым лучшим решением было бы уйти отсюда, добежать до дома, хлюпая по разноцветным лужам и стащить с себя влажную форму. Только дальше, дальше, как можно дальше от этого жуткого места.
Сырость тут обычно накапливалась за один сезон, а не сходила по несколько лет. И холодно, бррр. Продуваемых мест и широких коридоров вроде и не было, а все равно влажные носки Кондо ощущали какие-то дуновения. Кожа под подбородком покрылась мелкими пупырышками, а по зубам проходила мелкая дрожь. Командующему не было страшно - он просто был теплокровным существом.
Кондо с шумом выдохнул и продолжил следовать узкими коридорами колонии. Ему совсем не было страшно. Он трясся, на теле образовывались капли холодного пота и зубы отбивали быстрый ритм. Теплокровное существо, теплокровное существо, а не трус!
Выйдя из очередного коридора он оказался в чуть большей, чем предыдущие, комнате, которую продувало еще сильнее, чем остальные. По телу снова прошлась дрожь.
Серая, как и все остальное. Серые стены, серый потолок, серая плесень над полом. Единственным, что нарушало ее тоскливость, были тела тех двух революционеров Джой, которых он должен был преследовать. Два еще довольно молодых парня расположились на полу в неестественных позах морских коньков. Остекленевшие глаза смотрели на протекающий потолок, с которого на их лица падали крупные капли. Будто перед тем, как им свернули шеи, они расплакались. От ужаса, боли или от счастья. А убийцы душили их маленькими грязными ручками, сжимали тонкие пальчики на наплывших жиром шеях и долго пытались отвинтить голову от тела.
Но не от этого комок встал в горле командующего Шинсенгуми. Вся погоня, точнее блуждание по жутким коридорам детской тюрьмы Эдо, были напрасны, раз Джои мертвы.
Кондо поежился. Рядом с телами преступников не было их заложников - детей, которых они подхватили, спасаясь после облавы Шинсенгуми. А ведь обычно Джои так не поступают.
Двух мальчишек, еще совсем малышей, мать которых на коленях ползала перед офицерами, вся в грязи, дожде и слезах, не было рядом с телами. Совсем-совсем не было. Верно, было бы даже проще, если бы маленькие грязные ручки не пощадили бы и таких же детей. Принести в руках два трупика было бы намного легче и менее совестно, чем остаться их искать.
А так... Двое детей, испуганных и беспомощных, вместе с ним, таким же продрогшим и замерзшим, застряли в самом жутком месте во всем Эдо. В детской тюрьме абы кого не держат... Ручки слабенькие, но их так много.
Коридор за коридором. Одна серая комната сменялась другой. Наверное, бурная фантазия чиновников действительно могла представить им ситуацию, в которой юные кровопийцы и устрашители стражей порядка, могут снова стать добрыми, отзывчивыми маленькими прохвостами. Давайте они поживут все вместе, холодные, голодные, посмотрят друг на друга, осознают, что бывают в жизни извращения природы и не хуже них, да и решат стать послушнее. Чтобы быть ближе к тем взрослым, которые равнодушны к детям, пока маленькие пальчики не сомкнутся на их горле.
Кондо осторожно ступал по мокрому полу, прислушиваясь к недошепотам и недоскрипам, которые доносились из каждого темного уголка. Несомненно, маленькие пальчики на мозолистых ногах прижимались к холодной подстилке, на которой они обычно спали, а ротики разевались в удивлении от того, кто это там такой идет. Такой большой, взрослый, непохожий на них. Интересно-то как. А ручки не тянутся к блестящей форме, а обхватывают стертые коленки. Детки как будто готовы слушать сказку. В тюрьме часто рассказывают сказки?
Ведь они намного интереснее, чем кражи, убийства, поджоги и перекошенные от злобы лица родителей. А этот дядя, верно, хорошо умеет их рассказывать.
Кондо наконец признал, что ему на самом деле было страшно. Так страшно, как никогда раньше. Ведь в этот раз жизни двух малышей зависят только от него одного. Испуганные дети, наверное, даже не могут звука издать - так им страшно, даже страшнее, чем взрослому полицейскому. Ведь это так жутко, когда из лап лисицы тебя спасает такой же заяц, как и ты. И мордочка так же наивна, и уши так же торчком, и куска шерсти на бочонке нет. А взглянешь на тень зайца - увидишь падальщика, навострившего клюв. Потому что эти ужасные дети не пощадят ни злых разбойников, ни добрых полицейских, ни таких же русаков.
А они все выглядывают, прикасаются жирными пальчиками к влажным стенам, шипят друг на друга. А глаза, большие глаза - у всех голубые - сверкают в темноте. Прямо из уголочка не больше пенька.
Кондо усилил шаг и, громко выдохнув, начал все быстрее проходить коридор за коридором. Что, тюрьма настолько большая? Или маленькие проказники пустили его по одному и тому же кругу? И все серое, и все мокрое, и отовсюду слышны шорохи.
А, может, шорохов и нет. Может, это рукава так трутся о бока, может, это так в ботинках хлюпает. Определенно.
«Ну же, подскажите, куда вы их спрятали?» - обращался офицер к очередному повороту откуда вот-вот выпрыгнет голодный преступник в поисках заслуженных за хорошее поведение конфет. Кондо не тронет, Кондо отсыплет. И лишь спросит, где спрятались дети, которые визжат, а не кусают. Которые видят кошмары и писаются в штаны, а не скоблят на дверях те слова, под которые насиловали маму. Да, да, те дети, которых вы хотите забрать себе.
А малышам сейчас, наверное, очень страшно. Их разглядывают десятки голубых светлячков, их трогают маленькие ледышки, им задают глупые вопросы про животных и воздушные корабли. Надо всего лишь прийти, забрать их и шикнуть на грязных чертиков. Или пригрозить им, что останутся без сладкого после обеда. На преступниках должно сработать.
Серая стена сменялась серым поворотом, который открывал вид на еще одну пару серых стен.
Где же эти дети? Сами прячутся или маленькие ручки им рты закрывают? Главное, успеть, найти их, найти и забрать домой или в участок. Туда, где много добрых взрослых, которые отпоят их чаем и накормят плюшками. Кажется, еще вчера их было достаточно для двоих испуганных деток. Вот только бы найти их, пока у чернушек терпение не лопнуло - большего и не надо. Пусть ботинки так и будут мокрыми.
И вдруг в уставших глазах Кондо произошла резкая смена кадров. Вдали что-то светлело. Что-то белое, может, черное, но не серое, не мокрое. Что-то, откуда не доносится детских шорохов.
Шаг усилился - вода еще звонче захлюпала, а блестящие рукава с новой силой затерлись об бока. Свет все приближался и слепил глаза взрослого, на лице которого, если бы в тюрьме включили электричество, можно было увидеть что-то вроде азартной улыбки. Такая у детей часто бывает, когда они начинают выигрывать в прятки у старших братьев и смотрят, как семпаи идут совсем в противоположную сторону. Такая детская, радостная и хитрая-прехитрая улыбка.
Потому что он нашел, кого искал. Комната не была серой, потому что серых комнат с хорошими детьми не бывает. Кондо выдохнул: мальчики были живы-здоровы. Лежали, раскинув ручки на сухом покрытии и смотрели в невероятно интересный протекающий потолок. Наверное, они еще улыбались. Как раз те самые дети, что ему и нужны, это точно.
Их одежка совсем не запылилась, волосы были будто час назад расчесаны той самой мамой, что будет рада увидеть их снова на руках офицера Шинсенгуми. Мальчишки спали и видели только самые добрые сны. В этих снах не было полицейских, не было злых собак, революций или детской преступности. На животах детей цвели красные розы. Они вываливались из их тела, разливались по подстилке и окрашивали одежку. Розы струились по бледным ручкам вниз, к кривым ножкам. И по узкому, поломанному лепестку вытекало их синих губ мальчишек.
Как хорошо, что с ними все в порядке. Замечательно, просто замечательно. Какой же это был счастливый дождливый день. Такие нечасто бывают.
А мальчишки молодцы. Такие смелые - даже Джои не испугались. Таких сразу в Шинсенгуми брать надо, таким умницам только и делать, что других детей защищать. И мам, мам тоже защищать.
- Пойдем, отведу вас в участок, - Кондо, радостно улыбаясь, вытащил из совершенно сухих ножен катану. - Чаем вас отпоим, - он подошел к одному из мальчишек и замахнулся, подняв меч высоко над головой, почти касаясь ломкой штукатурки на потолке, - плюшками откормим... Главное, что вы нашлись, ребята...
Меч с неприятным хлюпаньем опустился на тонкую шею одного из детей. И розы снова окрасили своими брызгами белые стены комнаты.
Кондо не мог сдержать улыбки. Чай с плюшками и сухие носки, кто бы мог подумать, что хоть одно из этих благ ему сегодня светит. Вот только подхватить головы-мячики и убежать из этого жуткого места. Домой. Туда, где розы не окрашивают стены в серый цвет.
- Кондо-сан, Кондо-сан, вы опять заснули? - Ямазаки с тревогой глянул на бывшего шефа, все больше сползающего вдоль иллюминатора корабля беженцев. На лице Кондо снова была счастливая-полубезумная улыбка, от которой он не мог отделаться, пока спал. Наверное, вдали от Эдо ему все чаще снились очень приятные сны.
Ямазаки, с облегчением выдохнув, вернулся к изучению поддельных документов. С тех пор, как бакуфу было разгромлено, и диктатуру в стране установили повстанцы, за один день превратившие отсталое полуфеодальное государство в довольно развитую колонию Аманто, бывшим Шинсенгуми лучше было не рисковать и не выдавать себя. Все-таки, главная сила бывшего Сопротивления революции. Революции против тех, кто раньше причислял себя к красным и верил в идеи о суверенной республике.
Корабль беженцев был обставлен не хуже обычных рейсов, разве что все места, а где и больше, были забиты творческой интеллигенцией, испуганными госслужащими, бывшими военными или просто теми, кого новый порядок никак не мог удовлетворить. Например, Шинсенгуми. Насколько Ямазаки знал, остались не только он с Кондо-саном. Были и другие: разбросанные по всей стране группки, если не единицы, и вряд ли могли до сих пор называться верными псами разогнанного сегуната. В его понимании ситуации, Шинсенгуми теперь могли себя называть — с опаской, озираясь на старух и детей, в уши которых могли быть зашиты передатчики — только он, неудачливейший из шпионов, да Кондо-сан. При условии, что он вообще переживет эту поездку.
С каждым днем ему становилось все хуже и хуже. Недуг, верно, истекал из того, что ту самую последнюю атаку Шинсенгуми крутили по всем каналам, включая сети Аманто. Ну, ту самую, когда замкомандующий Хиджиката и капитан Сого делают публичное сеппуку. Не видели? Очень жаль, довольно интересное зрелище. На видеохостингах первые строчки занимает.
Вот что интересно. Ведь Хиджиката-сан и Окита, думал Ямазаки, пока на маленьком телевизорчике в салоне показывали фрагменты того самого сеппуку, сделали это почти спонтанно. План заключался в том, чтобы поднять общественные массы таким дерзким поступком и дать им призадуматься, а все ли правильно делают «народные посланники». Кто же знал, что им придется после своей смерти стать звездами медийного пространства.
И на этом корабле все завороженно смотрят. Кому-то, правда, телевизор настолько жизнь, что он уже прекрасно знает, что там такое происходит и потому активно вставляет свои комментарии. Вот, они стоят: трое офицеров в свежевыглаженной форме. Меньше, чем через пять минут один из них, тот самый, что сейчас стонет и покрывается холодным потом, отрубит своим подчиненным головы. Необразованная деревенщина, лидеров Шинсенгуми даже не учили, как делается сеппуку. На гравюрах в залах Сегуната все было намного красивее: и позы были величественнее, и лица самураев не выражали никаких недостойных эмоций, и кровь струилась четко по мазкам художников. Надрезы выходили больно уж кривыми, неровными, камера не покажет, но на лицах Хиджикаты и Окиты нашла отражение боль, которую нельзя было терпеть. Перекошенные маски равнодушия, дрожащие руки, казалось, что они вот-вот готовы выплюнуть ту кровь, которая брызжет не только из раны, но и переливается по всему телу. И скоро само тело готово было слиться с окружающим миром. Через жидкую кровь, через текущие слюни и вываливающиеся органы. Хиджиката и Сого никогда не практиковались в разрезании настолько твердой плоти.
Да, настоящие самураи смогут сделать сеппуку и не по-научному, даже не описавшись. Вот только кайсякунину Кондо-сану от этого никак не радостно. Любая мать будет переживать за благородную смерть сына.
Замкомандующий и капитан планировали, что когда до жителей Эдо дойдет смысл их поступка, предназначение их смерти, то Кондо сможет вновь объединить Шинсенгуми и новым, более мощным фронтом выступить против нового правительства. Если бы еще командующий был в надлежащем состоянии.
- Кондо-сан, - Ямазаки приблизился к красному, постаревшему за два взмаха катаны, лицу, - ничего не бойтесь, у вас есть я. Мы будем вместе прятаться, спасаться от ваших страшных снов...
Только больше ничего не бойтесь - все самое страшное позади. Мы вместе сможем сломать эту страну, ужасную страну, которая выращивает таких жестоких детей.
И вы, Кондо-сан, сможете найти на обломках своей памяти воспоминания о тех детях, которые не были похожи на других своей добротой, искренностью и наивностью. Вы их обязательно найдете, не страшась тех жестоких детей, что заставляют взрослых отрубать им головы.
И, когда вы их найдете, их животы не будут вспороты. Они будут набиты конфетами, как и у всех счастливых детей.