Название: Будь осторожен Автор: команда Кихейтай Бета: команда Кихейтай Размер: мини [1060 слов] Персонажи: Такасуги Шинске, Саката Гинтоки, Каваками Бансай Тема: джен Жанр: зарисовка, смарм Рейтинг: G Саммари: «...Большая белая собака звонко лает, рыжеволосая ято машет рукой на прощание, пока Гинтоки – Шинске уверен в этом – меланхолично улыбается. Такасуги на мгновение кажется, что ветер доносит тихое «Будь осторожен», а потом рёв моторов заглушает все звуки». Примечание: автор благодарит заказчика с Gintama one string fest за фразу, послужившую толчком к написанию фика.
– Эй, старик, налей и мне того же, – хрипло просит Саката, без сил опускаясь на скамейку. Шинске едва заметно улыбается, поднося к губам сладкую от дыма трубку и затягиваясь. Колечки дыма почти сразу тают, но Такасуги откровенно не знает, с чего начать разговор, и рад отвлечься от навязчивого соседа. – Любовник твой новый? – Гинтоки кивает на Бансая, пока его саке греется, и едва заметно поводит плечом: от взгляда Каваками не укрывается толстый слой бинтов, но Такасуги предпочитает не замечать этого. – Ревнуешь? – Вот ещё. По едва заметному кивку Шинске Бансай поднимается и, поклонившись коротко, уходит: понятливый мальчик, понятливый, молчаливый и меланхоличный, Такасуги любит таких. Он поворачивается к Сакате и придвигается ближе. – Как твои раны? – А тебе-то что? Шинске пожимает плечами, он всё ещё зол на друга из-за Бенизакуры, но Саката значит для него чуточку больше, чем умеющий думать и без сожаления убивать меч. Разговор не хочет клеиться, и Такасуги предпринимает последнюю попытку — он не знает, почему извиняется, пусть и так нелепо. – Я не приказывал Низо напасть на вас с Зурой. – Я понял. Повисает тишина. Пока Гинтоки пьёт – не закусывая, хлещет одну за другой, – Шинске покусывает мундштук кисэру. Ему почти больно. – Белый демон стал домашним котёночком, верно? Саката вздыхает, но молчит, и Такасуги благодарен ему за это. Они расходятся, когда первые капли дождя ударяют по брезентовой крыше, а пушистые тучи закрывают месяц. – Будь осторожен, – говорит на прощание Гинтоки, отворачиваясь. Глядя, как понуро опускаются его подрагивающие плечи, Шинске тянется за ним и протягивает своё хаори. Гинтоки благодарно кивает.
В следующий раз Шинске оказывается в Эдо только через месяц. Ноги сами несут его к крохотной палатке под мостом, а Зверь внутри заходится радостным плачем. Странно, но он и правда рад видеть друга после разлуки, особенно сейчас. – Ой-ой, – улыбается Саката, когда Шинске опускается рядом. Бинты уже сняли, но рукой Гинтоки всё равно старается не двигать. Зверь внутри ощущает почти раскаяние. – Я слышал, Киото вновь горел? Такасуги пожимает плечами. Глупый вопрос о том, что вот уже неделю показывают в новостях: горящие дома, жертвы, разгромлено венерское посольство. Зверю понравилось, и он успокоился и затих только когда от Киото остались алые головешки. – Может, и горел. Кто знает. Они почти не разговаривают, только пьют молча за упокой души всех погибших в той войне. Сегодня ровно десять лет, как Шойо насовсем покинул их. Шинске не знает, почему упрямо приходит в эту забегаловку каждую неделю, вечером четверга, ровно в семь часов. Зверь внутри успокаивается лишь когда его белый брат рядом: одним своим появлением Широяша – Такасуги зовёт его мысленно только так – рушит весь привычный уклад жизни. Однажды Шинске ранят – пуля навылет проходит сквозь бедро: несмертельно, но обидно. Вдвойне обиднее оттого, что сегодня очередной четверг, и вместо себя приходится посылать Бансая. Потом он говорит, что Гинтоки даже не удивился. – У него нет души, Шинске, – вздыхает Каваками, лаская струны сямисена. - И нет ритма. Как у тебя.
– Лучше совсем не иметь цели в жизни, - тихо произносит Гинтоки, смотря в сторону, и пиала в его руках опасно накреняется вбок. Шинске, хромая, подходит ближе и смеётся: так же тихо, почти выдыхая хриплое «ха» с тонким колечком горького густого дыма в волосы друга. Мимо по реке проплывает лодка, фонарик на носу прерывисто мигает, и Шинске видит, что Саката рад возможности отвести взгляд от светлого огонька в кисэру. – Лучше совсем не иметь цели в жизни, – повторяет Гинтоки упрямо, – чем потерять себя в ней. – Как ты можешь знать, что в этом мире лучше? Для меня лучше, Гинтоки? Саката разворачивается всем телом сразу, морщась, вцепляется в тонкую лиловую ткань и тут же бессильно расцепляет будто сведённые судорогой пальцы. Шинске вновь смеётся. – Ты не можешь устроить даже свою собственную жизнь, ты размяк, – Такасуги качает головой почти осуждающе и зажимает ладонью рот Гинтоки, не давая ему говорить что-то в ответ. Старик за прилавком смотрит на них с опаской, и Шинске отстраняется, вновь расслабленно откидываясь на спинку скамьи. – В твоём доме спит девка аманто. – Хватит. – Саката с негромким стуком опускает ладонь на дочиста выскобленное дерево. – Хватит, Такасуги! Где-то вдали глухим рокотом разносится удар грома. Порыв ветра ерошит беспокойные светлые пряди и треплет чёлку Шинске, но тот не обращает внимания, его взгляд прикован к Гинтоки. Он начинает говорить, шёпотом, обрывая себя в конце и лишь закрывая лицо ладонью. – Ты погряз в прошлом, Шинске, – собственное имя, слетающее с побелевших губ, отзывается болью где-то внутри, – ты придумал себе какую-то ерунду и наслаждаешься тем, что ты так несчастен, ты топчешься на одном месте, когда мы с Кацурой уже давно шагнули вперёд. Ты думаешь, что учителю понравилось бы то, что ты творишь сейчас?.. Они снова заговорили об этом за долгие полгода. Боль в груди становится невыносимой, и Шинске позволяет себе отвернуться. – Ты всегда тянулся к Зуре, – произносит он по-детски обиженно. – К нему и к Тацуме. Ты так легко забыл всё, как только война закончилась. Толстая ткань полога вздувается пузырём от порыва ветра, а на крышу палатки падает первая тяжёлая капля, когда Гинтоки с усталым вздохом снимает хаори и набрасывает его, тёплое и пахнущее терпко, на плечи Такасуги. В ноябре становится слишком холодно для тонкого шёлка, но Зверю нравятся вышитые огненные бабочки – они приносят удачу, а Шинске привык верить приметам. – Человек не обязательно должен вспоминать раз за разом своё прошлое, чтобы помнить его. – Ты так уверен в этом. Гинтоки залпом выпивает давно остывшее саке и кривит губы от омерзения. – До чего мерзкое пойло. Платишь ты, я снова на мели. Это первый раз, когда Саката говорит что-то о своей жизни. Весь следующий месяц у него отбоя нет от посетителей.
Наступает снежная и холодная зима. Находиться в городе становится опасно, а в рядах Харусамэ выгодные Кихейтаю мятежи, и Бансай снова идёт к Гинтоки. Рыжая девчонка – с до неясного беспокойства знакомыми голубыми глазами – хмуро осматривает Бансая с ног до головы и кивает. – Гинчика сейчас нет, напиши ему записку, – Каваками ухмыляется: от проницательной крошки ничего не скрыть. Хенпейта до сих пор вздыхает по ней. – Если ты пришёл снова делать гадости, Садахару тебя съест. Позже Бансай ловит Шинске за локоть и серьёзно заглядывает в лицо. Зверю неуютно, Шинске – напротив. – Ты знал, что та рыжая девочка Сакаты из клана ято? – Более того, – посмеивается Такасуги. – Но это касается совсем не нас. Отдай приказ отчаливать. На палубе свежо и ветрено. Полы хаори разлетаются в сторону, когда корабль тяжело взлетает, но Шинске стоит до последнего. Три фигуры на причале становятся совсем крохотными. Большая белая собака звонко лает, рыжеволосая ято машет рукой на прощание, пока Гинтоки – Шинске уверен в этом – меланхолично улыбается. Такасуги на мгновение кажется, что ветер доносит тихое «Будь осторожен», а потом рёв моторов заглушает все звуки. |