Хиджиката, драма - 2

[Baragaki no Mayora-13 in Mayoland]

Название: Убить Широяшу
Автор: Коробка со специями
Бета: Baragaki no Mayora-13 in Mayoland, Cromo
Размер: 18376 слов
Пейринг: Хиджиката х Гинтоки
Тема: драма
Жанр: слэш, романс, АУ
Рейтинг: R
Саммари: "Даже во время боя за Эдо, когда они, полумертвые, перли на повстанцев на одних только голых инстинктах и бешеном подрыве, Хиджиката не расслаблял голову. Он знал, что делает, он управлял растянувшимся временем и уходящими силами, это было частью его, почти что рефлексом. А тут – как один огромный провал, что-то говоришь, что-то делаешь, будто барахтаешься в теплом, сладком, сладостном желе – и не хочешь ничего другого"
Скачать: с sendspace

He talks in maths
He buzzes like a fridge
He's like a detuned radio

Radiohead – Karma police

В пустыне Канто было пасмурно и ветрено.

Гинтоки лежал за камнями, скрывавшими вход на базу, собирал портативную лазерную установку «земля-воздух» и насвистывал под нос старую, привязавшуюся вдруг мелодию.
Он думал о том, что нарушение договоренности ничего, в сущности, не изменило – просто обнажило суть вещей. Он думал о сладостях. О карте, усыпанной красными огоньками. О чужом плане, который перешел в финальную фазу. О том, что ему так и не удалось остаться в стороне.
Он думал о чем угодно, только не о Хиджикате.
Ну вот, все-таки не вышло о нем не думать.

Никакой базы там, конечно, не было и в помине, только металлическая дверь в скале, а за ней – километры дезинформации и точный расчет. Скучая до зевоты, Гинтоки вот уже битый час слушал шелест эфира в гарнитуре. Наконец, он услышал: «Божественный Ветер» входит в квадрат сто семнадцать, вижу цель, иду на снижение».
Гинтоки подождал, пока корабль приблизится, зависнет над рекой – и выстрелил. Вспышка ударила по глазам, «Божественный Ветер» взрывался сегмент за сегментом, и все это было похоже на фейерверк, даже жалко стало, что сейчас не ночь.
Такие вот фейерверки.
Выждав пару минут, Гинтоки поднялся на ноги – эфир словно взбесился, донося отрывистое щелканье и шипение приказов, узнаваемым осталось только одно слово: «Широяша».
– Все любят Широяшу, – сказал Гинтоки невидимому собеседнику, но слова тут же унес ветер. Со стороны реки тянуло гарью.
– И что, мне ее теперь на себе тащить, тяжеленную такую? – спросил Гинтоки сам у себя, глядя на лазерную установку.
А потом услышал шум мотора за спиной, визг тормозов – и чьи-то шаги.
Гинтоки достал из кармана телефон, поднес его, улыбаясь, ко рту на манер рации:
– Тенко, Тенко, прием. Какая неожиданная, но приятная встреча.
– Уймись, придурок, – Хиджиката прошел мимо него, задев плечом, долго смотрел на горящие обломки корабля. Создавалось впечатление, что он приехал сюда полюбоваться природой.
Гинтоки жадно вглядывался в его фигуру, в растрепанные волосы, в клубы сигаретного дыма – как человек, который потерял важную вещь, и теперь переворачивает дом в поисках, стараясь забыть о том, что она давно утрачена.
Зачем он приехал?
Гинтоки даже близко не представлял, что за бардак творится в голове у Хиджикаты. И не хотел бы знать, даже если бы ему за это приплатили.
Разве что одну вещь.
Только одну.
– Значит, все в порядке, – сказал Хиджиката, обернувшись. Глаза у него были грязно-синие, выцветшие, как пластиковое кресло, годами пролежавшее на помойке.
Гинтоки снял гарнитуру и протянул ее Хиджикате. Тот, послушав, кивнул.
– Ты так быстро, – неопределенно протянул Гинтоки, чувствуя, как позвоночник трогает колючая дрожь предвкушения. А ведь совсем недавно ему было скучно.
Когда уничтожаешь корабль с парой сотен существ на борту, не ощущаешь и половину того удовольствия, что приносит старый добрый бой на мечах. Даже компьютерные игры – и те интереснее.
– Поехали отсюда, – Гинтоки откинулся на спинку сидения, закрыв глаза. – Поехали куда угодно, только не на базу.
– Куда это, к примеру? – спросил Хиджиката.
– Как насчет Эдо?

Хиджиката закурил.
Под плотно закрытыми веками Гинтоки видел его профиль, красный и черный в темноте, окруженный подвижными стеклянистыми волокнами.
Зверь, которого все принимали за Широяшу, чувствовал в Хиджикате угрозу.
Зверю хотелось, чтобы Хиджиката сдох или сдался.
Но Хиджиката, проклятый везучий Хиджиката, всегда возвращался живым.
А Гинтоки каждый раз замирал на мгновение, чувствуя головокружительно остро, как зияющая бездна стягивается под ногами, превращаясь в привычную, надежную твердь.
Он научился узнавать этот момент, существующий только в настоящем, момент, в котором не было ни зверя, ни самого Гинтоки, – в котором был только Хиджиката.
Короткий и точный момент, как оттиск ладони на поверхности воды.

– Ты только не бросай руль и вообще не дергайся, – сказал Гинтоки. – Мне просто интересно. Почему?
– Давно догадался? – спросил Хиджиката.
– Недавно, – ответил Гинтоки. – Я же все подряд прослушивал. Ты говорил со своим – босс он тебе, что ли? – по открытому каналу. Доставить Широяшу в Эдо или убить. Похоже, тебя подставили.
Он повернулся.
– Очередной Ямато, очередной идиот, – Хиджиката улыбался умиротворенно, почти нежно. – Как же мне не везет.
– И все-таки, почему? – повторил Гинтоки. – Сейчас-то почему? Верхнее правительство уже почти нам проиграло.
– Мне нужно было узнать координаты этого места, – сказал Хиджиката. – Я не знал, куда ехать.
Гинтоки восхищенно присвистнул:
– Ох, Хиджиката-кун, ты великолепен. Всех наебал. Лживый сукин сын.
Хиджиката резко затормозил, так, что швырнуло вперед, под колесами что-то хрустнуло. Машина остановилась. Заткнись, сказал себе Гинтоки. Пожалуйста, заткнись. Просто заткнись. Но его уже несло; он чувствовал, что его начинает трясти от ненависти и не мог это остановить.
– Все это время ты был на их стороне.
– Какая еще «их сторона», о чем ты. Вы же сами с ними до недавнего времени сотрудничали.
– Тебе было сложно? Притворяться – сложно? А трахаться? Ты все еще собираешься меня убить?
– Хватит чушь нести! – взвился Хиджиката, и тут же расслабился, с видимым усилием взял себя в руки, сказал ровно: – Успокойся, ладно? Успокойся.
Злость прокатилась обжигающей волной, Гинтоки даже хотел, чтобы ублюдок попробовал напасть. Ему бы хватило самого незначительного повода. Одного резкого движения. Косого взгляда.
– Так что, попробуешь? Убить или, да они с ума сошли, доставить живым?
– Надоело, – устало сказал Хиджиката. Он сидел, не шевелясь, глядя перед собой, и не обращался, казалось, ни к кому: – Я так тебя люблю, ты такой тупой, это просто невыносимо.
Он замолчал, тишина все тянулась и тянулась.
– Значит, пытаться не будешь, – бодро сказал Гинтоки, открывая дверь машины. – Тогда я пойду.
– Делай что хочешь.
Гинтоки вышел; засунул руки в карманы, прошел несколько метров по песку, насвистывая дурацкую мелодию. Ему хотелось оглянуться. Хотелось заорать, не сдерживаясь, что Хиджиката сам тупой, трусливый, двуличный ублюдок, и это действительно невыносимо.
Он остановился.
За спиной зашумел мотор.

*
А началось все с двери – белой, блестящей, с новенькой медной табличкой чуть выше уровня глаз.
«Специальное подразделение по борьбе с террористами» – вот что было на ней написано.
Хиджиката вошел в кабинет, окинул взглядом пластиковые поверхности и затемненные стекла. За столом, затерявшись в глубине черного массивного кресла, сидел неприметный человечек.
День сегодня был хреновый. Погода, настроение, а теперь еще и это.
– Присаживайтесь, Хиджиката-сан. Хотите чаю? Кофе? Воды?
Хиджиката молча покачал головой. Ему хотелось сакэ, но в полдень начинать было, пожалуй, рано. Человечек встал, обошел вокруг стола, приближаясь; на нем была нелепая то ли униформа, то ли костюм, как будто форму Шинсенгуми пытались переделать до неузнаваемости, а потом плюнули и оставили как есть.
– Ямато, – представился человечек. – Только я не тот Ямато, с которым вы общались по телефону, и не тот, который предлагал вам сотрудничать месяц назад, искренне прошу прощения за, эээ, инцидент, хотя вам, не сочтите за грубость, тоже не стоило так…
– Я понял, – сказал Хиджиката. – Вы не тот Ямато. Хотя мне, если честно, похуй.
Ямато сел, тут же утонув в кресле, и тихо сообщил:
– Есть задание. Важное.
– А вас что, не предупредили? – полюбопытствовал Хиджиката, выкладывая на стол пачку сигарет и зажигалку. Обычно ему предлагали должность, с каждым заходом повышая ставки; неужели сейчас что-то новое?
– О чем?
– О том, что мне нельзя доверять важные задания. Ка-те-го-рически.
Хиджиката развалился в кресле, закурил. Демонстративно огляделся по сторонам, выискивая пепельницу. Потом стряхнул пепел под ноги.
Ямато, вздохнув, поставил пепельницу на стол.
– Нельзя доверять, потому что вы, хм, психически неустойчивы, Хиджиката-сан? Или потому что вы – последний выживший из Шинсенгуми? Или потому, что вы, Шинсенгуми, были нашими предшественниками, но… – он сделал паузу, помявшись: – Морально устарели?
Хиджиката раздавил сигарету в пепельнице, замер, не в силах поднять руку, не в силах даже сделать вдох. Бесконтрольное, паническое оцепенение накатило на него внезапно, но понемногу отступало, и, похоже, Ямато ничего не заметил. Хиджиката убрал руку, секунду или две смотрел, как в серых хлопьях пепла гаснут угольки, а потом поднял взгляд на человечка в кресле.
– Кто ты такой?
– Я же говорил, Хиджиката-сан, я…
– Что за задание?
– Широяша.

Широяша был символом восстания, Белым Демоном армии Джои. Нет, Хиджиката не верил, что это был Ерозуя. Может, Джои нашли двойника. Может, использовали голограммы или записи. Сам Хиджиката сделал бы именно так. Бессмертно только то, чего уже не существует, и только тогда оно может быть использовано. Он знал это.
Говорили, Широяша был в нескольких местах одновременно. Говорили, он шел перед армией Джои, близкий и недосягаемый, белый силуэт на фоне пожара. Шинсенгуми тогда крупно не повезло. Хиджиката всегда считал, что если что-то их и погубит – так это глупость вышестоящих.
Невозможность отступить. Неудачное стечение обстоятельств. Разница в количестве. Один к пяти – рабочее соотношение, один к десяти – приемлемое. Один к ста – не стоит даже рассматривать всерьез. Тот бой за Эдо был сплошной панической гиперреакцией.
А когда правительство начало бомбардировку с воздуха, не разбирая, где чужие, где свои, это стало понятно окончательно.
Но, кстати, помогло: армия Джои отступила, рассеялась в пустыне Канто, смешавшись с песком и обгоревшими развалинами.
Хиджиката тогда потерял все.
И если все-таки Широяша был Ерозуей…

– …Хиджиката-сан, – позвал Ямато. – Вы слушаете, Хиджиката-сан? Если вы задумались и отвлеклись, я могу повторить.
– Кто вам кабинет обставлял? – склочно поинтересовался Хиджиката. – Я бы заставил этого ублюдка сделать сэппуку.
– Я все-таки повторю, – помявшись, сказал Ямато. – Наш внедренный агент перед тем, как исчезнуть, успел подтвердить, что Широяша – это определенно Саката Гинтоки.
Хиджиката моргнул.
– Три года назад, – продолжил Ямато, – Джои разошлись во взглядах и крупно поссорились, двое улетели в космос.
– Кто, – спросил Хиджиката.
– Кацура Котаро. Сакамото Тацума.
Зажигалка чиркнула прямо перед глазами, и Хиджиката понял, что сжимает в губах сигарету.
– Я продолжу? – спросил Ямато; кивнул, не дожидаясь ответа. – Мы предполагаем, что Такасуги не справится с ситуацией, если…
Хиджиката прикурил, затянулся, выдохнул дым не спеша.
– Если устранить Широяшу? – ответил он.
– Зачем же сразу устранить, – улыбнулся Ямато. – Перевербовать. Нам тоже пригодится Белый Демон Джои.
– Невозможно, – покачал головой Хиджиката. – Если это Саката – невозможно вдвойне.
– Доставьте его сюда живым, а мы позаботимся об остальном.
В голосе Ямато звякнул металл. А потом, словно стараясь сгладить неприятное впечатление, он сложил руки в нелепом, молитвенном жесте.
– Хиджиката-сан, мы слишком долго ждали, или сейчас – или уже никогда. Вы знаете Широяшу, его слабые места. И вы – Бессмертный Хиджиката, кто, кроме вас…
– А вот это сейчас было зря, – заметил Хиджиката, стряхивая пепел на стол. – Вы, Ямато-сан, наверное, забыли, что я…
Вторая пепельница грохнулась на стол прямо перед ним.
– Нельзя выйти из Шинсенгуми, – равнодушно сказал нелепый человечек за столом. – Вы сами настояли на этом пункте устава. Так что встал. И пошел. Делать, что должен. Заебал уже.
Хиджиката поперхнулся дымом. Ему вдруг стало ужасно смешно, а ведь и правда, до сих пор ни один Ямато не догадался прочитать устав Шинсенгуми. Или они так сильно боялись?
– Это ваш долг. Верно, Хиджиката-сан?
– А я и не спорю, – ответил Хиджиката. – Когда приступать?
– Сейчас.
Когда он подошел к двери и уже взялся за ручку, его догнало проникновенное:
– Вы же сами видите, Хиджиката-сан, обстановка все хуже, жертв среди аманто все больше. Еще немного, и Их терпение лопнет.
Хиджиката обернулся.
Ямато смотрел вверх, туда, где над толщей железобетона, пластика и стекла висела летающая крепость верхнего правительства.
– Их – это ваших хозяев? – усмехнулся Хиджиката, открывая дверь.
– Прискорбно, но факт. И не «ваших», Хиджиката-сан. Наших хозяев.

Вещмешок, пара мечей, канистра питьевой воды. Запас еды. Ящик гранат в багажник – на случай слишком жаркого приема. Теплая куртка – в пустыне по ночам температура падала до нуля. Телефон с единственным номером в памяти – «вы наша последняя надежда, Хиджиката-сан».
Под вечер он заехал в развалины города, остановил машину. В разбитом перекошенном окне что-то сверкнуло: похоже, он попал в засаду.
Хиджиката улыбнулся, нащупывая меч. Пыль взметнулась под его ногами, он ждал. Из-за полуразрушенной стены выглянул долговязый, совсем еще молодой паренек с переломанным носом. Спросил, разглядывая пистолет в руке:
– Заблудились?
– Пожалуй, – ответил Хиджиката. – Я ищу Джои.
– Старик, да ты охуел… – выдохнул мальчишка. Из развалин вышли еще четверо.
Хиджиката шагнул вперед.
– Не покажешь дорогу?
Мальчишка выстрелил. Пуля взрезала ткань куртки, тут же пропитавшуюся кровью. Хиджиката потянул меч из ножен, чувствуя себя очень взрослым и очень усталым. Полшага вбок – еще одна пуля свистнула у щеки.
– Я могу сказать «пожалуйста», – зло оскалился он.
И перевернул меч тупой стороной.

Мальчишку со сломанным носом звали Мацуширо, он устроился на переднем сидении, загнав товарищей вчетвером на заднее. Показывал дорогу и трепался не переставая – про Гинтама-моногатари, про то, что победа уже не за горами и про то, что человеческая раса – венец эволюции. Последнюю фразу, про венец эволюции, он явно цитировал. Его наивная хитрость, то, как он бросал Хиджикате чужие фразы, типа «правительство лижет задницы недолюдям» или «аманто нечего делать в пределах Солнечной», наблюдая за реакцией настороженно и чутко, бесило. Хиджиката курил одну за другой и поворачивал направо, налево, за те развалины высотки, пока, наконец, они не подъехали к старой лодочной станции.
Русло реки давно пересохло, частицы ила и водорослей превратились в бурую пыль, наметив на песке темную ленту дороги, уходящую далеко в горы. Мацуширо зашел в здание станции, загрохотал чем-то внутри.
– Идешь? – спросил один из мальчишек, оставшийся безымянным.
Хиджиката кивнул.
Под тяжелой деревянной крышкой в дальней комнате оказалась лестница; не прошло и пяти минут, как ход привел их в небольшое, ярко освещенное помещение.
Там, внутри, сидели несколько бойцов постарше, двое играли в сеги, остальные смотрели.
Один из игроков оторвался от доски, посмотрел на пришедших – Хиджиката с удовлетворением заметил, как расширились его глаза, и как он, схватившись за меч, вскочил и заорал:
– Блядь, кого вы сюда привели?!
– Он хотел присоединиться! – рявкнул в ответ Мацуширо, толкнул игрока в плечо, заставляя сесть на место. – Под мою ответственность!
– Он сильный, Фукудзе! – подал голос кто-то рядом с Хиджикатой.
– Еще бы он не был, – поднял голову другой игрок, неторопливо вставая. – Это же Бессмертный Хиджиката. Пес Бакуфу.
Похоже, с дисциплиной у них были такие же серьезные проблемы, как и с быстротой реакции.
– Он самый, – с серьезным выражением лица сказал Хиджиката и шагнул вперед, дотронувшись до рукояти меча.
Все замерло, застыло в неподвижности, это мгновение – мгновение перед началом боя – почти всегда решало его исход. Но только не в этом случае.
Бой в помещении – тот еще геморрой. Двигаешься так, чтобы занимать меньшую площадь. Рубишь горизонтально. Контролируешь силу удара. С толпой задача упрощается, особенно если часть этой толпы уже не хочет тебя убивать.
Первого Мацуширо, потом игроков, потом останется только, перевернув катану тупой стороной, гоняться за испуганными детьми – главное не прибить кого-нибудь ненароком.
Да если даже и прибить…
В тишине открылась дверь, и все как один обернулись – слитным, неосознанным движением, как цветы поворачиваются к солнцу. А Гинтоки был обычным. Встрепанным, будто спросонья. Почесал затылок, тупо уставился на Хиджикату.
– А, это ты… – он прищурился, будто вспоминая. – Как там тебя... Оогуши-кун? Какими судьбами, Оогуши-кун?
– Где у вас тут записываются в Джои? – ответил Хиджиката.
За спиной ахнули, кто-то тихо шепнул:
– Я же говорил!
– Прямо по коридору, потом направо, пойдем, я тебе покажу, – Гинтоки шагнул в помещение, бесцеремонно схватил за руку, за правую, с мечом, потащил к выходу, бормоча:
– Пойдем, пойдем, Хиджиката-кун. Я тебя провожу. Заблудишься еще. Потеряешься.
Пальцы у него были холодные, твердые, вцепились в запястье так, что кисть онемела.
– Отпусти, – сказал Хиджиката, когда они оказались в коридоре.
Гинтоки не обернулся и все так же продолжал тянуть его за собой, но хватка стала мягче.
Значит, это все-таки он.
Интересно, если сейчас перехватить меч левой и рубануть по спине, Гинтоки успеет уйти от удара?
– Широяша, значит? – неприятным голосом протянул Хиджиката.
– Пес Бакуфу, значит? – в тон отозвался Гинтоки. – Бессмертный Хиджиката, значит? Да я тебя сейчас ебну по голове чем-нибудь тяжелым, посмотрим, какой ты бессмертный. А Шинске скажу, что тебя пацаны завалили. А то он их вечно пилит, мол, ни на что не годитесь. Кстати, как ты их поймал?
– Я их окружил, – ответил Хиджиката.
Его трясло от злости. Он давно не чувствовал себя таким живым.


*
Голоса раздавались из-за поворота, и Такасуги сначала решил, что ему мерещится. Слишком мало сна, слишком много энергетиков; в последнее время он не успевал, катастрофически не успевал, и каждый раз, с усилием выпадая из зыбкого, полуобморочного сна, обещал себе: «Сегодня вызову на Землю Зуру. Лучше бы и Тацуму. Нет, Тацуму совсем нельзя». Это обещание стало его утренней молитвой или аутотренингом, являясь, по сути, чистой воды фантазией.
Такой же несбыточной, как Гинтоки, который вдруг одумался и решил сделать что-нибудь полезное.
Один из голосов принадлежал как раз-таки ему.
– Все выебываешься, а, Хиджиката-кун? Может, ты супергерой, Хиджиката-кун? А? – Гинтоки говорил все громче, слова путались, как у пьяного.
– А ты все такое же трепло, – ответили ему, и Такасуги замедлил шаг. Присутствие Хиджикаты на базе Тоя нужно было переварить. Если, конечно, все это не было галлюцинацией. Может быть, там, за поворотом, рисовые шарики беседуют друг с другом, а Гинтоки в своей комнате валяется на диване и читает «Джамп».
Такасуги устал. Ему уже не хотелось никакой победы.
Все могло быть по-другому, если бы проклятый упрямый Гинтоки не обнаружил вдруг, что у него есть принципы. Откуда у него вообще принципы взялись, у этого глупого, беспечного, эгоистичного павлина?
Такасуги поморщился – чувство обиды было неприятно сильным. Ему не нравилось чувствовать себя обиженным. Это выглядело крайне неэстетично.
«Я Черный Зверь Безумия, – напомнил себе Такасуги. – Я пиздец какой страшный, я разрушу этот мир. И завтра точно вызову Зуру на Землю».
Он шагнул вперед и увидел – нет, лучше бы это были рисовые шарики.
– Зачем приперся? – тихо, отчетливо спросил Гинтоки.
Он держал Хиджикату за руку, за правую, с мечом, глядя куда-то в сторону, а Хиджиката – тот смотрел прямо на него, удивленно и завороженно, не замечая ничего вокруг.
И это был прежний Гинтоки.
Иногда, чтобы заметить, как ярко светит солнце, нужно прожить множество серых дождливых дней.
– Какая встреча, – сказал Такасуги.
Гинтоки молниеносно обернулся, готовый атаковать, пальцы дрогнули на рукояти меча, он что… он что, защищает этого психа от старого друга?
От неожиданности Такасуги рассмеялся. Он успел отвыкнуть от прежнего Гинтоки, от непредсказуемого героя Гинтама-моногатари.
– Что ты делаешь? – раздраженно поинтересовался Хиджиката. Скользнул взглядом по коридору, сделал полшага в сторону, освобождая себе пространство для маневра. Он, конечно, не был тем человеком, которого Такасуги обещали прислать деловые партнеры – но он был лучше любой возможной кандидатуры. И, с какой бы целью он ни явился, сейчас он хотел остаться.
– Ничего, – ответил Гинтоки. – Ничего я не делаю.
Вид у него был такой, будто его ударили по голове чем-то мягким и очень тяжелым.
– Чистая правда, – вздохнул Такасуги. – Давно не виделись, Хиджиката-сан. Тебя что, правительство к нам послало?
Хиджиката нагло прищурился в ответ.
– Видишь ли, Такасуги-сан, правительство обеспокоено сложившейся ситуацией.
– Ну да, понятно, – сказал Такасуги. – Могли бы и раньше… обеспокоиться. Пойдем, Хиджиката-сан, введу тебя в курс дела и приступай к работе.
Хиджиката моргнул.
– Что, сразу?
Наблюдать за ним оказалось чистым удовольствием, за человеком, который не успевает ориентироваться в ситуации, но выезжает на отчаянном блефе и предельном самоконтроле; почти слышно было, как в его голове щелкают мысли.
– Так ты что, его ждал? – небрежно и, кажется, почти разочарованно протянул Гинтоки.
– Не совсем, – ответил Такасуги. – Мне говорили, у него после тех событий совсем крыша поехала.
– У него-то? – Гинтоки покосился на Хиджикату, который, кажется, начал закипать.
– Может, еще справку показать? – очень, очень спокойно спросил Хиджиката, не замечая, что у него дергается бровь. – Или мне развернуться и уехать?
Никуда ты не уедешь, подумал Такасуги. Тебя теперь отсюда пинками не выгонишь.
– Брось, Хиджиката-сан, – Такасуги оттер Гинтоки в сторону, схватил Хиджикату за рукав и потащил по направлению к кабинету, продолжая на ходу: – Справкой своей можешь подтереться, все равно она у тебя в лучшем случае поддельная, а если тебе хочется церемоний, то завтра пойдем пить чай, будут тебе церемонии. Хочешь гейшу из Шин-Киото? Мальчика? Пустынного варана? Хочешь, я тебе на сямисэне сыграю «К нам приехал наш любимый Хиджиката дорогой»?
Хиджиката, кажется, уже не сопротивлялся – шел следом как привязанный.
У него даже нервный тик прошел.
– Все, что хочешь, Хиджиката-сан, – сказал Такасуги, небрежно хлопая ладонью по фотоэлементу замка. – Но сначала я сдам тебе дела и высплюсь.

Перед сном он отключил все три будильника, забрался под одеяло, предвкушая, как сейчас моментально отрубится, и проснется – да когда проснется. Но сон исчез, будто его сдуло, и Такасуги начал привычно перебирать события прошедшего дня, все ли он сделал, не упустил ли чего.

Полчаса назад Хиджиката просматривал списки бойцов, спрашивал о распорядке дня и запланированных задачах, и видно было, что судьба смертников-Джои ему безразлична, но старая, еще с Шинсенгуми, привычка берет свое. Потом он ткнул пальцем в имена вверху списка:
– Эти, что ли, командиры отрядов?
– Эти, – душераздирающе зевая, кивнул Такасуги.
– Пойду знакомиться, – на лице Хиджикаты появилась полуулыбка-полуоскал голодного бультерьера.
– Эй, – окликнул его Гинтоки, и Хиджиката, подошедший уже к дверям, обернулся, будто его потянуло на невидимом канате.
– Что.
Гинтоки открыл рот, собираясь что-то сказать, и тут же передумал.
Хиджиката ждал.
– Я так счастлив, – сказал, не обращаясь ни к кому, Такасуги. – И убью любого, кто сунется ко мне в ближайшие двенадцать часов.

А теперь он не мог заснуть. Ворочался, вспоминал о делах. Думал про огонь, который скрывался под безразличной, вечно сонной маской. Гинтоки невозможно было заставить идти чужим, пускай даже единственно правильным путем. Он и тогда, три года назад, хотел лишь одного – чтобы его не впутывали в сомнительные планы.
Да, так он и сказал:
– Ваш сомнительный план, дорогие друзья, попахивает дерьмецом.
Тогда они собрались впервые после боя за Эдо, кажется, у кого-то был день рождения, но у кого? – Такасуги не помнил. Заняли чайный домик, стоявший на сваях посреди озера; после третьей разговор неизбежно свернул на политику.
– Нам нужен план, – сказал тогда Зура, с громким стуком поставив чашку на столик.
– И тогда мы улетим к звездам! – дурашливо протянул Тацума.
– Но перед этим всех убьем, – закончил мысль Такасуги.
Гинтоки, не отрываясь от «Джампа», равнодушно заметил:
– Да вы наркоманы.
И это словно послужило сигналом. Они орали, перебивали друг друга, доказывали что-то с пеной у рта, делая паузы только для того, чтобы выпить очередную; Тацума напирал на необходимость экспансии, Зура твердил, что революция начинается с головы, и только один Такасуги понимал – для того, чтобы построить новое, нужно сначала разрушить старое. Цветок свободы растет на крови патриотов, так он и сказал.
Гинтоки заржал как сумасшедший, а потом перелистнул страницу – в неподвижной, ожидающей тишине – и вздохнул:
– Вас, ребята, спасут только гигантские разноцветные роботы. Хотя, может быть, волшебники… Хм.
– Что ты несешь? – повысил голос Такасуги. – Это же ты мне рассказывал про то, что Земля превратилась в охотничьи угодья аманто, в чертово сафари!
– Да, Кинтоки, скажи им! – невпопад перебил Тацума. – Помнишь, мы с тобой обсуждали…
– Как, и с тобой? – картинно удивился Зура.
– Аааа, заткнитесь, я читаю «Джамп»! – заорал Гинтоки и под шумок стащил почти полную бутылку.
Такасуги вдруг подумалось, что после боя за Эдо, после того, как Гинтоки потерял своих детишек, он потерял и интерес к жизни. Так на него непохоже.
– Ты сам-то чего хочешь? – неожиданно спросил Тацума.
Гинтоки помолчал, неохотно ответил:
– Живите долго.
И, размахивая бутылкой, пьяно растягивая слова, воскликнул:
– Ааа давайте вломим им всем пизды!

А потом началось такое, что Такасуги был даже рад, что эти двое ублюдков наутро убрались с Земли. Правда, радость его была недолгой.

*
Да, в тот раз, три года назад, они чудом не подрались – всерьез, насмерть, как и стоит, наверное, драться за убеждения. Каждый был уверен, что прав именно он, и все делается согласно его плану. Гинтоки не участвовал в разговоре. Не хотел никого ни в чем убеждать. Просто сидел, потягивал сакэ; время от времени, когда шум становился невыносимым, затыкал уши, уворачивался от пролетающих над головой бутылок и мечей, продолжая листать «Джамп».
Жить было просто и скучно.
Гинтоки изменился – либо просто вернулся к давно забытому, изначальному себе. Он не хотел ответственности. Никакой. Ни в какой форме.
Акулы в стеклянной банке, азартно щелкая челюстями, перекраивали будущее Земли, а Гинтоки листал «Джамп».
Там как раз была похожая история, которая тянулась вот уже томов пятьдесят.
Ничего нового в этом мире.

Впрочем, друзья-акулы быстро ему это припомнили, сделав Широяшу живой иконой, героем Гинтама-моногатари. Не то, чтобы Гинтоки это беспокоило. Плевать он хотел.
И уж на что ему точно было плевать – так это на проблемы Шинске, который в последний месяц спал по два часа в сутки.
Хотя при виде грозного Черного Зверя, с красными глазами и трясущимися от недосыпа руками, заплакали бы даже бессердечные аманто.
– Ты так и будешь дурака валять? – спросил тогда Шинске. Он водил по столу манипулятором, и вот уже минуты две промазывал мимо сообщения.
– Ага, буду, – ответил Гинтоки.
Но все-таки поймал ладонь Шинске и щелкнул на письмо. Шинске предсказуемо взбесился – холодно, яростно.
– Тогда уходи, – тихо сказал он. – Заебал, павлин хренов. У тебя же с нами идеологические разногласия. Если даже кто-то за тебя умирает – это все Зура придумал, ты тут не причем. Да?
– Ну зачем же ты так, – огорчился Гинтоки. От чужой агрессии, бешеной, невыносимо сильной, хотелось и правда сбежать – куда угодно, лишь бы подальше.
Бедный невезучий Шинске.
– Слушай, – сказал Гинтоки, – попроси у своих деловых партнеров, пускай тебе человека пришлют.
Шинске моргнул.
– Да нет, не выйдет, они могут догадаться о… А знаешь. Это идея.
– Отличная идея, – закивал Гинтоки.
Идея была и правда отличная, только реализация подкачала.

– …Деловые партнеры? – спросил очень энергичный, ужасно востребованный и дико раздражающий Хиджиката.
– Они самые, – кивнул Шинске. – Правительство ваше. Верхнее, понятное дело. Мы с ними уже пару лет работаем, точнее, они с нами. Потому что самураи за гейшами не бегают, Хиджиката-сан.
– А как у вас с нижним правительством?
Хиджиката курил, хмурился, задавал вопросы, уточнял детали, и Шинске отпускало на глазах.
Не заснул бы он прямо на плече у дорогого помощника.

Хиджиката освоился предсказуемо быстро. Казалось, ему доставляет удовольствие заниматься ежедневными рутинными делами. В пять утра подъем. Тренировка. Медитация. Планирование операций. Выезд. Постепенно, неизбежно армия Джои превращалась в Шинсенгуми. Гинтоки бы не удивился, если бы оказалось, что Хиджиката уже и кодекс написал. Не написал, конечно – адаптировал.
Гинтоки не представлял, что творится в голове у этого человека. Ему что, все равно, на чьей он стороне? Все равно, за кого сражаться – как механизму, запрограммированному на определенную последовательность действий, цикл за циклом?
Вечерами приходил Шинске, иногда они засиживались с Хиджикатой допоздна, курили каждый свое, что-то обсуждали, и Хиджикате, похоже, это нравилось.
Шинске тоже казался довольным, разговаривал непривычно много и увлеченно, с хирургической точностью обходя моменты, о которых Хиджикате знать было пока необязательно.
Гинтоки никто не приглашал, но он все равно приходил. Устраивался где-нибудь с томиком манги, читал, иногда дремал. Ему не были интересны бесконечные чужие разговоры, но нравилось наблюдать, как Хиджиката время от времени оборачивается, с каждым разом все более раздраженно.
Потом Шинске уходил – и Гинтоки начинал собираться следом.
Пара-тройка привычных реплик, и это короткое движение губ, от которого замирало сердце – финальное «сдохни» вместо «доброй ночи», но дверь каждый вечер оставалась полуоткрытой, из щели тянулась желтая полоска света.

В этот вечер Шинске ушел непривычно рано, а Хиджиката продолжил шелестеть бумажками. Иногда он потягивался, разминался, менял позу – или снимал очки для чтения и тер закрытые глаза. Гинтоки лежал рядом, бессмысленно листал «Джамп» и чувствовал, как воздух накаляется, как напряжение, ощутимое почти физически, отвлекает, отдается колючей дрожью в кончиках пальцев.
Он задержался, а ведь давно пора было идти. Это вечернее времяпровождение, с виду уютное, ленивое, с каждым разом все больше напоминало прогулку по минному полю.
– Ничего не меняется, – сказал Гинтоки.
– А почему что-то должно меняться?
Хиджиката обернулся, тут же отвел глаза, торопливо и неловко закурил; неприкрытое желание в его взгляде обожгло, превращая кровь в густую кипящую смолу. Когда, в какой момент все изменилось?
– Я что, похож на парфе? – тихо спросил Хиджиката, клубы дыма свивались, перекручиваясь в узлы и причудливые петли. От его голоса было больно дышать.
– Ты мешаешь, – сказал Хиджиката. – Прекрати пялиться.
– Сам прекрати, – ответил Гинтоки. – Валишь с больной головы на здоровую.
Хиджиката промолчал, отвернулся к столу.
– Ты же ничего не знаешь, – бросил ему в спину Гинтоки. – Что тут происходит, зачем, почему. Схватился за возможность создать свой собственный Шинсен. Да, Хиджиката-кун? Как собака, которой кинули кость. Пес Бакуфу, а? Не изменяешь своей породе. Жрешь дерьмо, которое тебе скармливает Шинске.
Он говорил все громче, подбирая выражения все оскорбительней, ему хотелось, чтобы Хиджиката разозлился, вышел из себя, чтобы все стало как раньше. Хорошо ведь было раньше.
– Так расскажи мне, что происходит, – ответил Хиджиката. Стряхнул пепел в пепельницу легко, равнодушно.
Гинтоки отложил «Джамп» и сел.
– Мы, наверное, в этом похожи на ято. Для того чтобы убивать, нам не нужна причина – только подходящие условия.
– И вы намеренно создаете эти условия? – отозвался Хиджиката, не оборачиваясь.
– Смертники, партизанская война, фанатизм, психологическая раскачка. Чем хуже, тем лучше. Все для того, чтобы аманто на Земле стало неуютно. И не «мы». Я в этом не участвую.
– Разве нет?
– Разве нет, – передразнил его Гинтоки. – Порты и туристические центры уже превратились в военные базы. Аманто боятся до усрачки. Каждый человек – старик, женщина, ребенок – может оказаться террористом. Помнишь тот взрыв в Осаке?
– Кажется, там было что-то с неисправным оборудованием? – Хиджиката повернулся, отодвигаясь от стола. – Ну, по официальной версии.
– Ну да, по официальной. Ты спросишь, а что мешает аманто уничтожить нас из космоса?
– Договоренность, – ответил Хиджиката. Он сидел напротив, на расстоянии вытянутой руки, расслабленный и спокойный. Кажется, даже улыбался.
– А, точно, Шинске протрепался, – разочарованно бросил Гинтоки и потянулся за «Джампом». Улыбка Хиджикаты застыла, в глазах мелькнуло что-то нечитаемое, темное.
– Ты же ничего не знаешь, – его голос казался обманчиво мягким, скрывая на дне неприязнь. – Не знаешь и не хочешь знать. Когда ты в последний раз был в городе? Почему ты все еще здесь? Что ты такое?
Он протянул руку и провел по щеке, едва нажимая большим пальцем на скулу. Дотронулся до уголка рта, мучительно медленно очертил подбородок.
Вдохнуть было невозможно.
– Я на месте Такасуги давно бы устроил тебе героическую смерть, – доверительно шепнул Хиджиката. – Она бы хорошо сработала.
– Поэтому он мой друг, – пожал плечами Гинтоки. – А ты – нет. Хочешь, в Шин-Киото к проституткам махнем? Тебе надо, кажется.
Хиджиката убрал руку.
– То, о чем ты говорил, и так понятно. Непонятно другое: вы что, хотите делить Землю с верхним правительством?
– Не мы, они, – сказал Гинтоки. Когда он дотронулся до щеки, она горела. На коже отпечатался след прикосновения, будто Хиджиката вел по ней расплавленным воском. Сидеть становилось ощутимо неудобно.
– Ладно, они.
– В ближайшее время начнется заваруха, и концессионеров вышвырнут с планеты. Ну, тех, кто уцелеет. Земля для землян и все такое. Ты, наверное, читал.
– Но вы же с ними дружите.
– Уже поссорились.
Гинтоки пошевелился, принимая более удобную позу, и Хиджиката качнулся вперед. Остановился. Между ними было возмутительно мало одежды, тончайший слой воздуха и километры упрямства.
– А они об этом знают? – спросил Хиджиката этим своим «Как мы сегодня будем трахаться?»-голосом.
Никак. Поебем друг другу мозги и спать разойдемся.
– Скоро узнают, – ответил Гинтоки. – Совсем скоро. Я, кстати, насчет Шин-Киото серьезно предлагал, сегодня же Обон начался. Эй, подъем, Хиджиката-кун, быстро переодевайся и поехали!
– Ты охренел, – сказал Хиджиката, вставая.
– Ты же сам спрашивал, когда я в последний раз был в городе. Видишь, я послушный.
Хиджиката, который уже подошел было к двери, промахнулся мимо ручки.
– Пять минут, – сказал он.
– Я подожду, – кивнул Гинтоки. Посмотрел на «Джамп», потом на включенный ноутбук и стопку документов. Потянувшись, выключил забытую Хиджикатой настольную лампу, и это движение отозвалось болью в ноющем от напряжения члене. Что, если Хиджиката вернется раньше? Гинтоки запустил руку под кимоно, расстегнул брюки, сжал член. Под закрытыми веками плавало ядовито-зеленое пятно от лампы. Он двинул кулаком вперед, потом назад, отгоняя навязчивый образ. Он подумает о Хиджикате потом, позже – о спокойном, потухшем Хиджикате, смирившемся с новой жизнью. О том, как он каждый вечер выключает лампу, раздевается и идет в душ. О том, как прорисовываются за запотевшей перегородкой очертания его тела.
– Да отстань ты от меня, – выдохнул Гинтоки, и вдруг почувствовал, как чужие пальцы разжимают ладонь, обхватывая член. Он открыл глаза.
– Это ты мне? – спросил Хиджиката. Гинтоки подался вперед, заткнул его грубым, отчаянным поцелуем, так, что зубы стукнулись о зубы. Хиджиката ответил. Он вел себя так, будто спятил – или все это время мечтал потрахаться с Гинтоки; дрочил ему, не прерывая поцелуй. Гинтоки мотнул головой, пробормотал хрипло:
– А ты что, в душе нет?
– Вдвоем интереснее, – отмахнулся Хиджиката, увлеченный изучением чувствительных мест на его шее, и вдруг вздрогнул, сдерживая стон – Гинтоки добрался до его члена.
– Ты прав, вдвоем интереснее.
Гинтоки обхватил их члены ладонью, прижимая друг к другу, ему хотелось почувствовать Хиджикату на вкус, облизать головку, сжать губами ствол, хотелось, чтобы тот кричал, не сдерживаясь, но все это потом, в другой раз, потому что сейчас он тонул в ощущениях, в жаркой близости чужого тела, проваливаясь в ослепительный свет, пустоту и мягкую, тягучую негу.
– Вот теперь просто заткнись, – пробормотал Хиджиката, он дышал тяжело и часто, и Гинтоки казалось, что сердце бьется в том же заполошном ритме, норовя выпрыгнуть из груди.
– Почему это сразу заткнись, – обиделся Гинтоки. – А как же признания, клятвы, а ты пойдешь со мной на выпускной вечер, милый Тоши, детка? О боже. Нет. Только не говори, что ты подумал, что это что-то…
– Ерозуя, – позвал Хиджиката.
– А.
– Давай просто сделаем вид, что ничего не было.
– Молодец, Хиджиката-кун, ты все понял правильно.
– Хорошо, – Хиджиката встал, поправляя одежду. – Так что, в Шин-Киото едем? Если да, скоро вернусь.
Гинтоки моргнул. Провел по влажному от спермы животу.

Он чувствовал себя растерянным и опустошенным. Это ощущение было непривычным, и Гинтоки побрел к себе, решив подумать о более простых – и куда более насущных вещах.
К примеру, зачем он, нарушая собственные же правила, позвал с собой этого давай-просто-сделаем-вид-ублюдка. Полюбоваться на фонарики, должно быть. Или на то, как ослепительный Гин-сан взрывает орбитальную платформу.
Или на ослепительного Гин-сана.
Правда заключалась в том, что он больше не мог сохранять дистанцию и с трудом удерживался в рамках приличия. Хиджиката будто стал его частью – невозмутимый или взвинченный, вечно занятый какими-то дурацкими делами, разговорами с Шинске, дрессировкой мелких придурков, и все труднее было сдержать рвущееся наружу, отчаянное, звериное «мое, только мое, любыми способами мое».
Гинтоки не выбирал способов; когда он шел – он шел по кратчайшей прямой, а кто не спрятался – так он в этом не виноват.

Из гаража доносился разговор, тянуло сладковатым дымком. Хиджиката стоял, засунув большие пальцы за пояс, нетерпеливо постукивал каблуком ботинка. Бросал быстрые тихие фразы. Командиры отрядов кивали. При этом Мацуширо выглядел озадаченным, Фукудзе записывал что-то в блокнот, а Яшима, сидящий на пластиковой канистре, как ни в чем не бывало, курил самокрутку.
– Еще вопросы?
Яшима поднялся, лениво протянул:
– А вы куда это на ночь глядя, Хиджиката-сан?
«Ой, – подумал Гинтоки. – Сейчас начнется…»
Но вместо этого Хиджиката протянул руку и вытащил из пальцев Яшимы самокрутку. Затянулся. Выдохнул. Еще раз затянулся. При виде того, как дым медленно, словно нехотя, выплывает из полуоткрытых губ, что-то дернуло в груди. Гинтоки выдохнул.
Похоже, он превратился в самого настоящего сталкера.
– Хиджиката-сан? – Фукудзе оторвался от блокнота, с любопытством наблюдая за командиром.
– «Серый Ганг»? – задумчиво поинтересовался Хиджиката, разглядывая самокрутку.
– Обижаете, Хиджиката-сан! – воскликнул Мацуширо. – «Андромеда Драйв», вы что же, сами не чувствуете?!
– Дерьмо это, а не «Андромеда», – Хиджиката широко улыбнулся и под протестующий вой неторопливо уронил самокрутку на пол. Раздавил носком ботинка.
А потом вдруг заорал, да так, что даже Гинтоки, ожидавший чего-то подобного с самого начала, вздрогнул:
– Заебали в гараже курить! Дисциплина в жопу! Пошли нахуй отсюда! Бегомбля!
И, уже не глядя на командиров отрядов, по стеночке пробиравшихся к выходу, засунул сигарету в рот, подкурил и не спеша направился к машине.
– Хороший сегодня вечер, – безмятежно поприветствовал Гинтоки испуганных парней. Те глянули на него, будто призрак увидали, и ускорили шаг.
Гинтоки сел в машину. В темном салоне тускло светился огонек сигареты.
– Ну что, поехали?
Огонек качнулся вниз, потом снова вверх. Гинтоки завел мотор, датчики засветились разноцветными огнями. Мягко включился свет.
– Что, старый добрый Шинсен? – спросил Гинтоки.
Хиджиката обернулся, он смотрел тревожно, неотрывно, будто хотел что-то найти или понять. Потом ответил:
– Ты где своих-то потерял?
– Там же, где и ты, – Гинтоки помолчал, не зная, как обойти неприятную тему. – Я вас тогда видел, на баррикадах. В самом конце.
– И не зашел поздороваться? – Хиджиката улыбнулся легко, но взгляд его оставался таким же напряженным.
Гинтоки беспомощно пожал плечами.
– Тебе бы не понравилось, если бы я зашел поздороваться. Я тогда был...
– Широяшей, – подсказал Хиджиката.
– Широяшей, – согласился Гинтоки. – Разные стороны, понимаешь.
Хиджиката выбросил сигарету в окно и откинул голову на спинку сидения. Проговорил медленно, почти что сонно:
– Понимаю, конечно.
– Эй, не засыпай, – сказал Гинтоки и легонько потряс его за плечо. Хиджиката обернулся – и вдруг мягким, расслабленным движением потерся щекой об его руку. Пробормотал:
– Ты, главное, сам не засыпай.
Гинтоки осторожно убрал руку – под грохот сердца, чувствуя, как до боли сильно он возбужден.
Они ехали по пустыне Канто. Солнце уже зашло, но край неба еще розовел, и песок был похож на темно-сиреневый бархат. Автомобиль скользил ровно и плавно, и Гинтоки вдруг обрадовался тому, что не взял флаер – так поездка была длиннее.
– Я все думаю, что будет после победы, – сказал он, пытаясь отвлечься разговором с самим собой, но Хиджиката вдруг четко и внятно ответил:
– Да ничего хорошего. Это ваше «чем хуже, тем лучше».
– Не «ваше», – привычно ответил Гинтоки.
Хиджиката кивнул:
– Наше. Мы учим этих детишек убивать и умирать. И слепо верить. Я знаю, я же в этом варюсь. В Шинсенгуми было по-другому – мы были не партизанами, а полицией, нам приходилось думать. А им приходится верить. Скажи.
– Да?
– Куда забрали два моих отряда?
– Понимаешь, – Гинтоки вздохнул, подбирая слова, – большая часть армии Джои сейчас в космосе. Все самые важные дела сейчас делаются в космосе. По большому счету, нам Земля и не нужна. Точнее, нужна – как военный полигон и еще… недвижимость, да, Тацума говорил про недвижимость.
– Не «вам», а «им». Ты же в этом не участвуешь, забыл? – Хиджиката улыбнулся, не двигаясь, не открывая глаз, и Гинтоки захотелось бросить чертов руль, поцеловать мягко сомкнутые губы.
– Да, не участвую.
Гинтоки помолчал, но Хиджиката, казалось, не заметил эту ложь – или не счел ее важной.
– А сам ты? Что думаешь делать дальше?
– Дальше… Устав никто не отменял. Только вот дела тут доделаю.
Обыденная простота этих слов ударила, разом выбив все мысли из головы. Зверь, дремлющий внутри, пошевелился, просыпаясь.
– Да ты шутишь, – сказал Гинтоки.
– Типа того, – согласился Хиджиката.


*
Если командир подразделения погиб, остальные должны присоединиться.
Так было бы проще и правильней. Хиджиката убеждал себя в этом, а ведь совсем недавно у него не оставалось ни тени сомнения. Шинсен был для него всем – сердцем, миром, землей под ногами, и когда он остался один…
Перед смертью Кондо-сан попросил: «Живи, Тоши», и Хиджиката зачем-то жил, зная, что ничего не изменится.
Он был готов умереть, но не был готов к переменам.
Он не был готов к животному голоду, к бешенству, к нежности, раздирающей сердце медленно, по кусочкам. Он не был готов засыпать с мыслями о Гинтоки, видеть его во сне, видеть его каждый день и каждый вечер оставлять дверь приоткрытой, он не был готов к таким сильным эмоциям.
Но он был готов их скрывать.

– Смотри, как красиво, – сказал Гинтоки. – Я специально круг сделал, отсюда хороший вид.
Шин-Киото светился в сумерках, похожий на скопление звезд, окутанный разноцветным туманом. Река, огибающая город, тускло мерцала.
Хиджиката перевел взгляд на Гинтоки – вид у того был скучающий, сонный. А ведь совсем недавно, пяти минут не прошло, он казался другим – удивительно, насколько поглощенным и заинтересованным он казался. Черты лица стали нежными и прозрачными, уголки губ смягчились, тени от ресниц остро тянулись по щекам. Им невозможно было не любоваться. Его невозможно было не любить – даже сейчас, когда он наглухо закрылся.
– Да, хороший вид, – отозвался Хиджиката.
Губы Гинтоки сжались в линию, потом он улыбнулся.

Улицы Шин-Киото пылали, будто расчерченные алыми линиями: праздничные фонарики – красные, бумажные, со свечами внутри, – плыли, прикрепленные к крошечным антигравам, над головами бесчисленных людей. Отовсюду доносился шум, смех, музыка, кричали зазывалы, медово чирикали рекламные голограммы; торговые прилавки, аттракционы, площадки для танцев – все это смешалось перед глазами Хиджикаты. Неожиданно Гинтоки взял его за руку, тут же отпустил; проходящая мимо шумная компания толкнула их друг к другу, Гинтоки обернулся, громко выругался вслед, Хиджиката дотронулся до его плеча – ерунда, не обращай внимания, и Гинтоки вдруг замер – а потом отодвинулся и мрачно сказал:
– Хочу медведя. Пойдем, купим медведя, Хиджиката-кун.
– Живого? – удивился Хиджиката.
– Шоколадного.
И тогда они пошли за медведем, не живым, а шоколадным, мимо площадки, где сражались на мечах, мимо площадки, где палили из лазеров по крошечным юрким металлическим шарам с крыльями, мимо переливающегося огнями тира.
– Что, правда? Мишени – аманто? – спросил Хиджиката, приглядевшись.
– А мне нравится, – ответил Гинтоки. – Кто не мечтает пострелять по аманто? А ты? Ты хочешь?
Он обернулся, посмотрел прямо и внимательно, с этим своим скучающим выражением на лице, не замечая, что пальцы его в это время ведут невидимую линию от запястья вверх, под рукав.
– Пострелять? – спросил Хиджиката, глядя на тень, скользящую от виска к скуле, вниз по шее в вырез рубашки, бесстыдно и беспечно оглаживающую кожу. – Или чего я хочу?
Гинтоки облизал нижнюю губу. Его зрачки расширились, расплылись на всю радужку. Он ответил:
– Пострелять. Не тупи.
– Да я и так по ним могу пострелять, – сказал Хиджиката.
Гинтоки рассмеялся.
– А вот и медведи.
Лавка со сладостями походила на венок из сахарной ваты, внутри которого стоял красно-белый карамельный прилавок. Из-за прилавка высунулся продавец, улыбнулся дежурно, демонстрируя блестящие зубы и легкую небритость:
– Для девочек скидка!
– Это дискриминация по половому признаку! – возмутился Гинтоки. – Я, может, тоже хочу скидку!
Продавец растерянно кивнул, а потом вдруг посерьезнел:
– Для вас – все бесплатно. И еще у меня есть звездная пыль, сансара и суперджамп. Или, если вас интересует оружие…
Гинтоки потух, будто в нем перегорела лампочка.
– Суперджамп? – спросил он без особого интереса.
– Высшей очистки, – сказал продавец. Подмигнул со значением:
– Прямиком от вашего друга.
– А, понятно, – помолчав, ответил Гинтоки. – Мне вон того шоколадного медведя на палочке.
Они двинулись дальше. Хиджиката не знал, хотел бы он оказаться куском дешевого шоколада, скользящего между плотно сомкнутых губ и снова появляющегося, – нет, он знал, но лучше было об этом не думать, сейчас не думать, не смотреть, господи, он хотел. Он хотел Гинтоки и ничего с этим сделать не мог. Эта беспомощность, это смирение перед чем-то подавляюще сильным, определяющим его жизнь и его действия, сводили с ума. Хиджикате хотелось кого-нибудь убить, что-нибудь сделать, неважно даже, что, – он закрыл глаза. Мир стал насыщенным, огромным, полным, будто в нем никогда не было цвета, а потом кто-то тронул его за плечо.
– Куда мы идем? – спросил Хиджиката.
– Никуда, – ответил Гинтоки. – Просто идем.
Его голос был странно мягким. Хиджиката открыл глаза, и Гинтоки отвернулся.
– Кажется, тут только люди, – сказал Хиджиката. – А где аманто?
– Маскируются под людей.
Гинтоки мотнул головой в сторону:
– Смотри, вон та красотка в зеленом и белом.
В открытом кафе за столиком сидела девушка, одетая в многослойное кимоно, казалось, она стащила материну одежду, чтобы покрасоваться на празднике – личико, обрамленное строгой прической, было совсем еще юным, но за детской пухлостью черт уже проступала строгая, тонкая красота.
Девушка захихикала в ответ на реплику приятеля и игриво шлепнула его веером по руке, в волосах ее переливались синие искры голографической маскировки.
Хиджиката огляделся по сторонам – тот парень в тире, лихо отстреливающий головы фигуркам-ину, пожилая пара, чинно поедающая десерт, кто еще?
Девушка-аманто привстала, перегибаясь через столик, и что-то прошептала на ухо сконфуженному ухажеру.
– Интересно, он знает? – спросил Хиджиката.
– Не думаю, – ответил Гинтоки. – А вот они точно знают.
Хиджиката проследил за движением его руки; в проулке между кафе и аттракционами стояла группа вооруженных людей. Те почтительно кивнули, обозначая поклон, Хиджиката никого не узнал, но они его, кажется, знали – и они точно знали Гинтоки, Хиджиката научился отличать этот очарованный, исполненный тайной гордости взгляд, которым люди провожали Гинтоки.
– Они тебя любят, – вырвалось у Хиджикаты.
– Не меня, – отмахнулся Гинтоки, – а Широяшу в Зуриной версии.
Он снова помрачнел, а Хиджикате вдруг подумалось, что Гинтоки такой же, как Кондо-сан, и ему, для того, чтобы быть иконой, даже делать ничего не нужно. Достаточно быть собой.
Такасуги уважали и боялись, самого Хиджикату тоже, оба они прекрасно знали, что управление – это всегда насилие в той или иной форме, и это знание объединяло, помогая друг друга понять, позволяя чувствовать себя комфортно, но Гинтоки…
Гинтоки просто любили.
А он не хотел этого замечать. Держал дистанцию, если не помогало – сбегал, не стесняясь прослыть трусом, лентяем, безответственным и бесполезным эгоистом.
Гинтоки все любили.
Хиджиката тоже его любил – и считал чужие взгляды, объясняя их успешной рекламной кампанией, но все никак не мог справиться с приступами бешенства, горькими, как смола.
– Знаешь, как они тебя называют? – спросил Гинтоки.
– Как?
– Дьявольский командир. Этот наш Дьявольский командир. Этот наш Дьявольский командир, Демон Адского Майонеза.
Он говорил серьезно, но уголки губ подрагивали нежно и весело, и Хиджиката включился в игру:
– Да ладно.
– Я еще слышал полную версию, «Этот Наш Дьявольский Командир, Демон Адского Майонеза, При Ежедневном Употреблении Вызывающего Ярость Бессмертного Самурая».
– Вау, – сказал Хиджиката. – Это сложно выговорить.
Уголки губ изогнулись насмешливо, зло.
– Вроде как с повышением тебя, Хиджиката-кун.
Хиджиката скептически пошевелил бровью:
– Ты просто завидуешь.
– Ты молодец, Хиджиката-кун, – выплюнул Гинтоки. – Везде незаменим. Всем нужен. Очередь забита до следующего года. Не веришь, спроси у Шинске. Или у этих своих… которые курят дерьмо.
И в этот момент из-под ног плеснула вода. Крупные капли зависли в воздухе, растекаясь и дробясь. Вокруг не было никого, напротив, в круге света, стоял Гинтоки, отовсюду слышался голос зазывалы, усиленный и искаженный микрофоном.
– Волшебная иллюзия! – орал зазывала. – Аттракцион «Волшебная иллюзия»! Кто сможет разглядеть через нее реальность?!
Капли воды двигались, завораживали, а напротив – только руку протяни – стоял Гинтоки, растерянный, ошеломленный, он что-то, кажется, сказал, но за шумом было не слышно.
– Достаточно поймать красный шарик, господа, – оторвавшись от микрофона, буднично бросил зазывала. – Сейчас я его запущу.
Я тебя люблю, – подумал Хиджиката. – Делай с этим что хочешь.
Гинтоки шагнул вперед.
– Эй! – крикнул он. – Ты видишь этот ебаный мячик?!
Он приходил каждый вечер, черт, он ничего не имел против, когда Хижиката ему отдрочил, он даже в этом участвовал, он целовался отчаянно, обреченно, не открывая глаз, он точно ничего не имел против, он сжал их члены в ладони; капли воды переливались и текли, за ними, расплывающимися, зеркальными, стоял Гинтоки.
Вдруг Хиджиката увидел его полностью, до мельчайших деталей, до самой крошечной складки на кимоно, как он насмешливо и внимательно щурится, а пряди волос лезут в лицо, как он почти улыбается, умудряясь сохранить при этом скучающий, безразличный вид, как большой красный мячик падает, катится и неестественно закручивается, останавливаясь у его ног.
Капли воды упали, обрушиваясь сверху призрачным дождем, не оставляющим следов на одежде.
– Хорошая попытка! Можно попробовать еще раз! – взвыл зазывала. – Каждый раз – волшебный! Это волшебная иллюзия!
Гинтоки подхватил объемную черную сумку, стоявшую в углу платформы, бросил недовольно:
– Нет, одного раза достаточно.

Перед зданием станции они остановились. Рядом, стоило только перейти улицу, переливалась вывеска ночного отеля, ее отблески отражались в глазах Гинтоки, пока тот, закинув сумку на плечо, доходчиво и не стесняясь в выражениях, объяснял Хиджикате, что вот тут они и распрощаются. Потому что у него, у Гинтоки, еще есть дела, которые Хиджикаты не касаются, и вот ключи от машины.
Хиджиката послушал, кивнул, шагнул мимо него в открытые ворота станции.
– Ты что, меня не слышал? – крикнул вслед Гинтоки.
– Слышал, – ответил Хиджиката, не останавливаясь. – Надо же, как знал – прихватил удостоверение личности.
В огромном зале, залитом светом, среди колонн и терминалов, суетились аманто, туда-сюда разъезжали роботы-погрузчики. Светящиеся табло летали над потолком, предлагая отдохнуть на курортах Альдебарана или жить в стиле «Фосфо-Колы». В глубине зала Хиджиката заметил охрану – люди из ведомства Ямато, язык не поворачивался назвать их «отделом по борьбе с терроризмом». Случись все по-другому, возможно это он бы смотрел на толпы аманто, выискивая среди разнообразных и разнокалиберных тварей мятежников Джои.
Он бы точно не пропустил Ерозую, отирающегося у входа с подозрительной сумкой и беспечным выражением на лице. Это было бы весело, нервно, а потом обязательно случилось бы что-нибудь безумное – в орбитальном лифте обнаружился бы огромный механический тентаклемонстр или группа монашек-оборотней с Девы, и все пошло бы предсказуемо наперекосяк, но в конце оказалось бы, что глупый, отчаянно смелый Гинтоки, напрочь лишенный тормозов, опять спас город.
Наверное, он всегда слишком много думал о Гинтоки – и вот к чему это их привело.
Хиджиката обернулся – Гинтоки топтался у входа, корча грозные рожи и подзывая жестами.
– Что ты там копаешься? – бросил через зал Хиджиката. – Скоро лифт отходит!
– Да какого черта, – буркнул Гинтоки, догоняя. Помолчал, потом добавил: – И все-таки я дурак.
– Зато красивый, – улыбнулся Хиджиката.
– Красивый! – Гинтоки выругался.
Интересно, как он собрался пронести свою сумку мимо детекторов? Станцию должны были охранять – и подозрительные мрачные люди в форме были лишь малой частью этой охраны. Но Гинтоки направился прямиком к детекторам, достал из кармана карту-удостоверение и вальяжно сообщил в зеленую морду выскочившего из служебного помещения офицера-аманто:
– Высший допуск. Этот человек со мной.
Зеленый засунул карту в терминал и стал вдруг бледно-салатовым и нервным.
Тут же засуетился, много и часто кланяясь, машинально дергая за значок «антитеррора», болтавшийся на лацкане, запричитал:
– Что же вы без предупреждения, господин инспектор, мы бы вас встретили, позвольте вашу сумочку…
– Эту, что ли? – Гинтоки покосился на свою подозрительную сумку, а потом сбросил ее с плеча. – Да, позаботьтесь. Лифт скоро отходит.
– Мы задержим! – предложил зеленый, жестом подзывая человека-охранника и указывая на сумку.
– Не стоит, мы успеваем, – поморщился Гинтоки. И, засунув руки в карманы, не глядя на оставленную сумку, попер через детектор к лифту. Обернулся скучающе:
– Идешь?
– Иду, – ответил Хиджиката, и, не выдержав, добавил: – Бардак в этой стране.
Его профессиональное достоинство бывшего замкома Шинсенгуми было уязвлено как никогда.
– Ничего, коллега, мы все исправим, – многозначительно и угрожающе пошевелил бровью Гинтоки.
Зеленый выцвел до нежно-эвкалиптового, но Хиджиката вдруг посмотрел на Гинтоки – надменно и сухо улыбающегося, со строгой выправкой и скупыми резкими движениями – и пропал. Он не думал ни о подозрительной сумке, ни о карте, открывающей высший допуск; что-то внутри него плавилось, оставляя за собой черные обугленные каналы и волны горячего света, Гинтоки толкнул его в бок. Прошипел:
– Прекрати, это просто неприлично.
– Вы в последнее время такой нервный, коллега, – неодобрительно поджал губы Хиджиката. – Люди стараются, как могут.
Гинтоки утомленно закатил глаза и шагнул в лифт.

продолжение в комментариях

@темы: Хиджиката, Драма, фик: авторский, Joui Wars - 2013

Comments

[Baragaki no Mayora-13 in Mayoland]

Орбитальный лифт был похож на салон самолета, внутри белой вытянутой капсулы покачивались кресла, стоявшие рядами и отделенные столиками. Вдалеке успокаивающе журчала вода, пели птицы. Гинтоки прошел по салону, принял сумку из рук охранника – тот покосился на него с опаской и сдерживаемой ненавистью.
– Если бы он мог, он бы тебя укусил, – сказал Хиджиката, усаживаясь в кресло.
– Плевать, – откликнулся Гинтоки, расслабляясь, расплываясь в кресле.
– Что это вообще было?
– Деловые партнеры о нас заботятся, – Гинтоки хитро улыбнулся, жестом фокусника выуживая карту из рукава – и тут же ее спрятал, подался вперед, опершись на локти:
– А ты знаешь, что тут самые вкусные в Шин-Киото молочные коктейли?
Бросил в сторону:
– Два.
Стюард, подплывший незаметно и совершенно бесшумно, прогудел с акцентом:
– Два коктейля.
– И пепельницу, – вздохнул Хиджиката. – Мне срочно нужно покурить.
Стюард вытащил из-за спины квадратную стеклянную пепельницу и нажал на кнопку под столиком – вокруг них вспучился радужный пузырь. А потом, почтительно поклонившись, удалился.
– Слушай, – зашептал Гинтоки, наклонившись к самому уху. – Что ты вообще творишь? Ты с ума сошел? Я что, звезда порнофильма? Молоденькая аппетитная школьница?
– Уймитесь, коллега, – ответил Хиджиката, закуривая. – Какие тут порнофильмы, когда в стране бардак.
Гинтоки отодвинулся назад. Из-за полупрозрачной пленки пузыря показался поднос с коктейлями.
– И я не люблю молочные коктейли, – сказал Хиджиката. – Только майонезные.
– Да это я себе два взял, – ответил Гинтоки.
Вот сейчас докурю, решил Хиджиката, поглядывая на тлеющую сигарету, и все ему расскажу. Все, начиная с Ямато…
Он поднял взгляд и вдруг увидел Ямато, маленького и нелепого, сидящего в кресле за спиной Гинтоки и весело машущего рукой.
Нет.
Время застыло, мысли вспенились, взбились в голове, лихорадочно прокручиваясь. Если Ямато здесь – понятно, зачем он здесь, – значит, ему надоело ждать. Зачем сюда явился Гинтоки? Дело террористов – убивать, а значит, Гинтоки убьет всех на орбитальной платформе, что-то в его сумке, что. Бомба? Получается, нужно убить Ямато до того, как он подойдет к Гинтоки. До того, как он покажет, что знаком с Хиджикатой.
Гинтоки отодвинул коктейль, наблюдал за ним внимательно, настороженно.
Хиджиката, улыбнувшись, кивнул, затушил сигарету, потянулся за новой. Дерево прячут в лесу, шлюху – в Ешиваре, а труп – среди трупов. Нужно убить ублюдка до того, как он испортит жизнь Хиджикате. Он все равно умрет. Тут все равно все умрут. Пускай он умрет с пользой.
Хиджиката глубоко вздохнул, поймал руку Гинтоки, переплетая пальцы:
– Верь мне. Ладно?
– Что бы ни произошло? – чужим, спокойно заинтересованным голосом спросил Гинтоки. Нет, уже не Гинтоки.
Взгляд стал пустым и тяжелым, как у рептилии; пальцы, которые Хиджиката все еще держал в ладони, твердо и сильно сжались. Он больше не сидел в кресле расслабленно – он весь был как сжатая пружина. Вот-вот сорвется.
– Ты был прав, – медленно сказал Хиджиката. – Мне бы не понравилось, если бы ты тогда подошел поздороваться.
– Знаю, – ответил Широяша.
Лифт дернулся, остановился.
– Пойдем? – спросил Широяша, на его лице, как из толщи воды, поднималась медленная счастливая улыбка. Зверь, которого все называли Широяшей, прибыл.
Он не был нетерпеливым, этот зверь. Он плыл в суетящейся, шумной толпе, он словно обволакивал собой – и в любой момент мог взорваться. Он сам по себе был бомбой.
Хиджиката оглядывался по сторонам, выискивал в толпе Ямато, и тот не заставил себя ждать – вынырнул рядом, отталкивая аманто и извиняясь, неуклонно пробиваясь вперед.
Хиджиката сглотнул вязкую слюну; дерево прячут в лесу, а труп – среди трупов. Ямато снова пропал – и появился прямо перед носом.
Пространство вокруг них расчистилось.
«Этим Ямато мог быть я», – бессмысленно мелькнуло в голове.
– Какая встреча! – воскликнул Ямато, бросившись к Широяше. – Неужели это…
Движение вперед.
Одно, быстрое – выдернуть меч из чужих ножен. Перед глазами мелькнуло лицо Ямато, странно огромное, рот округлялся в растерянном «О», и тогда Хиджиката ударил крест-накрест. В воздух взметнулась кровь. Хиджиката развернулся, всем телом чувствуя неслышный выдох Широяши, а потом тот качнулся назад – так быстро, чудовищно быстро даже в растянувшемся времени боя, губы скользнули по щеке, шепнули, обжигая висок:
– Будь рядом.
– Не путайся под ногами, – бросил Хиджиката, он был на своем месте, теперь он был счастлив – цельный, совершенный. Ему ничего больше не было нужно.
За спиной Широяша засмеялся чужим, безумным смехом.
Как два винта, они закрутились, разошлись, звуки тонули в глухой плотной вате, кто-то кричал. Мигали красные огни, механический женский голос неторопливо повторял: «Лифты блокированы, сохраняйте спокойствие, лифты блокированы».
Потом, когда свободного пространства стало больше, а стены и пол окрасились кровью, они снова пересеклись – спина к спине.
– Что в сумке? – крикнул Хиджиката, отмахиваясь от идиотов из «антитеррора» мечом – кровь снова плеснула, он сделал полшага в сторону, – не хотелось испачкаться.
Это желание не испачкаться чужой кровью, скорее высокомерное, чем брезгливое, давно превратилось в подобие рефлекса, а Широяша мотнул головой, отряхиваясь, как собака – и тяжелые темные капли брызнули прямо в лицо.
– Бомба, – весело ответил Широяша. – Скоро тут все разнесет к хренам!
Снова закричали, кто-то бросился к Широяше, сверкнула сталь, Хиджиката развернулся, пытаясь отразить удар, и тут Широяша толкнул его в плечо.
– Я тебе не мешаю? И ты мне не мешай! – выкрикнул он сквозь весь этот шум, сквозь все эти: «Бомба! Спасайтесь! Бегите!»
– Пошел ты, – ответил Хиджиката. Краем глаза он заметил движение. Из темной ниши вынырнул аманто, закутанный в плащ, в широкой соломенной шляпе.
Взвыл заполошно, выдергивая меч из ножен:
– Ах вы мерзкие обезьяны! Я вам сейчас покажу!
Замахал мечом, а потом, придерживая шляпу, бросился в коридор.
– Стой, сука! – крикнул Широяша.
– Эй, – Хиджиката схватил его за шиворот. – Бомба. Сколько у нас времени?
– Какая разница! Сейчас прихлопну эту дрянь!

Если бы это был кто-то из его людей, если бы так глупо повел его подчиненный – один удар тупой стороной, лежи, отдыхай, жди наказания. Но это был Гинтоки, съехавший с катушек, Широяша, безумный Широяша, такой же безумный, как и сам Хиджиката.
Шлюх прячут в Ешиваре, мелькнуло в голове. Трупов уже достаточно.

[Baragaki no Mayora-13 in Mayoland]

Хиджиката мотнул головой, приходя в себя. Он словно попал во внутренности гигантской мясорубки. Под ногами скользило, кто-то стонал и плакал. Механический голос вежливо просил сохранять спокойствие.
Что за идиотский план, в тупом, оцепенелом спокойствии подумал Хиджиката.
Чей это идиотский план?
Может, это вообще не план?
Интересно, Такасуги знает?
Коридор привел в тупик закрытого шлюза. Аманто стоял у самой перегородки, широкая соломенная шляпа закрывала лицо, а пистолет вкручивался дулом в лоб Широяши – ошеломленного и будто врезавшегося в стену. Опустившего меч.
Голос аманто лился плавно, успокаивая:
– Кинтоки, ты такой дурак, ну что ты делаешь. У тебя тут серьезно бомба? И как ты, скажи мне, пожалуйста, собрался отсюда выбираться?
– Ой, – выдохнул Гинтоки. Снова Гинтоки.
– Ой, – согласился аманто. – Я, конечно, послал сигнал Муцу, но не уверен, что она успеет.

За спиной послышался топот. Хиджиката развернулся, ударил. Шагнул вбок, аккуратно и привычно уходя от плеснувшей крови.
– А если бы лазеры? – полюбопытствовал аманто, снимая шляпу.
– На космической станции лазеры? – ответил Хиджиката. Никакой это был, конечно, не аманто. Хиджиката помнил его изображения на розыскных листовках. Высокий, с шапкой спутанных кучерявых волос, вечно в темных очках. Золотой талисман Джои. Брать только живым, с любыми потерями, и ни в коем случае не вступать в разговор.
– Тоже верно, – кивнул человек. – Я Сакамото Тацума, Хиджиката-сан.
– Он придурок, – буркнул Гинтоки. – Ты тут какого черта забыл?
– Нуу… – Сакамото смущенно и громко засмеялся, схватившись за затылок рукой с пистолетом. – Я хотел выпить, знаешь, старого доброго земного сакэ, день хотел, два, а потом не выдержал, и пока Муцу отвлеклась на инспекцию «Бога Войны», решил быстро смотаться на Землю, ахаха, пропустить стаканчик-другой – и обратно.
– И ты все видел и не помог? – возмутился Гинтоки.
– Не смог оторваться от шоу! – радостно сообщил Сакамото. – Кинтоки, да вы же отлично сработались!
– Он придурок, – согласился Хиджиката.
Сакамото взглянул на него, под слепыми темными стеклами не различить было глаз. Буднично ответил:
– Ну, допустим, придурок. А у вас скоро бомба взорвется.
В этот момент в шлюз постучали снаружи – так, что тряхнуло отсек.
– Пронесло, – выдохнул Гинтоки, обернувшись.

Муцу, помощница Сакамото, была недовольна – или, скорее, Недовольна. Тихо и сухо шептала про счета и ремонт, про возмутительную безответственность и ебаное распиздяйство, потом перешла на какой-то неизвестный язык, а Сакамото вздыхал, соглашался и осторожно трогал наливающийся фингал.
До взрыва платформы оставалось две минуты.
Хиджиката спустился в трюм, устроился, привалившись спиной к ящикам, и закурил. В крошечном иллюминаторе был виден край отдаляющейся орбитальной платформы, вдруг платформа вспыхнула и сразу погасла, швырнув обломками в разные стороны. Что-то сверкнуло у самого иллюминатора, наверное, сработал защитный экран. Хиджиката затянулся, но почувствовал только горький смолистый вкус – сигарета давно дотлела.
В трюм кто-то зашел.
– Вам очень повезло с бомбой, – говорил Сакамото, – всегда так везти не будет.
– Нам не с бомбой повезло, а с тупицей, которому захотелось слетать на Землю, пропустить стаканчик-другой, – ответил Гинтоки.
– Зачем ты вообще на орбиту полез, – сказал Сакамото. – Что, больше некому было?
Голос Гинтоки, до этого насмешливый и легкий, изменился.
– Не твое дело, – ответил он. – И вообще, я пойду. Хиджикату не видел? Где его носит.
Послышались шаги.
– Еще лучше! – с досадой бросил вслед Сакамото. – На орбиту полез. Перья распустил.
Не твое дело, – поморщился Хиджиката; слова, случайно подслушанные и адресованные другому человеку, попали прямо в цель. Но появляться сейчас было бы, пожалуй, неуместно. Шаги затихли.
– И чуть не провалил такое простое задание, – помолчав, сказал Сакамото. – На тебя совсем не похоже. Как мало тебе понадобилось, чтобы потерять голову. Да, Хиджиката-сан?
Он прислонился к ящикам рядом и заглянул в иллюминатор.
Хиджиката достал сигарету. Закурил, с удовольствием выдыхая дым.
– Таможенный досмотр, предъявите документы на груз, – усмехнулся он.
– Дай мне тоже, пока никто не видит, – ответил Сакамото, протягивая руку за сигаретой. – Красиво вы объявили войну, специально бы так не получилось.
– Сакэ, значит, прилетел выпить? – спросил Хиджиката. За толстым стеклом иллюминатора медленно, будто танцуя, кружили обломки платформы.
Сакамото повернулся, задумчиво посмотрел на Хиджикату поверх темных очков. У него был ласковый, внимательный синий взгляд, а когда он перестал улыбаться, черты лица затвердели, стали резкими, четкими. Рядом с Хиджикатой сидело теперь что-то расчетливое и хищное, не человек – стальной капкан, прикрытый ярким летним цветником: смотри, но не трогай, ступай осторожно.
А потом Сакамото поправил очки.
– Я беспокоился, – помолчав, сказал он. – Я вообще-то не люблю беспокоиться.

Такасуги стоял на посадочном поле, невозмутимо курил, а кимоно, фиолетовое, с бабочками, развевалось, хлопая полами.
– То никого, то все сразу, – заметил он, отворачиваясь. – Ну здравствуй, здравствуй.
– Привет, чувак! – вопил Сакамото, с энтузиазмом обнимаясь и хлопая Такасуги по спине. – Так рад тебя видеть! А ты все такой же зажатый!
– А я что-то уже и не рад, – ответил Такасуги, будто не замечая, что его болтает над землей так, что вот-вот слетят гэта.
– Это у тебя шок, – унылым голосом заметил Гинтоки – когда он оказался рядом?
Такасуги вывернулся, напоминая воспитанную кошку, которую тискает шумный ребенок.
– Тацума, прекрати, – вздохнул он.
Сакамото попытался что-то возразить, уже даже рот открыл, но в этот момент Муцу, подошедшая со спины, молча опустила кулак ему на голову. Сакамото охнул и сел на задницу, чуть было не потеряв очки.
– Муцу-сан, – кивнул Такасуги.
– Такасуги-сан, – коротко поклонилась Муцу. – Босс, хватит притворяться, у тебя крепкий череп.
– Спасибо, – сказал Такасуги. Он сказал это Сакамото, а тот, глянув коротко и остро, поправил очки, встал – и снова заулыбался до ушей.
– Я вообще-то прилетел выпить сакэ, но тут столько всего сразу, голова кругом, или это, ахаха, сотрясение мозга? Жаль, что Зуры нет!
Гинтоки шагнул вперед, обнимая обоих за плечи:
– Друзья мои, а пойдемте и правда бухать! Как в старые добрые.
– Когда ты по пьяни принял за гейшу старушку-уборщицу? – обернулся Сакамото.
– Нет, когда он пообещал заплатить, и удрал в окно туалета, а нам пришлось весь вечер мыть посуду, – Такасуги улыбался и тоже смотрел на Гинтоки.
Хиджиката смотрел, как они его обнимают – крепко, как свое, вросшее – не отодрать.
– А Хиджиката-кун хвастался, что сможет меня перепить! – пожаловался Гинтоки.
– Тоже мне подвиг.
– Да не было ничего такого, – тихо сказал Хиджиката.
– Хиджиката-сан, – окликнула его Муцу. – Вы идете?
И красноречиво перевела взгляд на свой кулак.
– Отличный кастет, – похвалил Хиджиката, чувствуя вдруг, как колени становятся предательски ватными, а в голове звенит паническая, цепенящая тишина.
До него вдруг дошло, что все это время – с момента, когда Гинтоки вчера появился в дверном проеме – он не задумывался о происходящем, все его действия подчинялись только одной цели – не выпускать Гинтоки из виду. Поездка в город, путешествие на орбиту, Ямато, шагнувший к Широяше, и все, что произошло потом. И все, что произошло до того.

[Baragaki no Mayora-13 in Mayoland]

Хиджиката схватился за голову и застонал. Он же никогда не отключался. Всегда трезво оценивал ситуацию, всегда контролировал происходящее в зоне ответственности.
Даже во время боя за Эдо, когда они, полумертвые, перли на повстанцев на одних только голых инстинктах и бешеном подрыве, Хиджиката не расслаблял голову. Он знал, что делает, он управлял растянувшимся временем и уходящими силами, это было частью его, почти что рефлексом. А тут – как один огромный провал, что-то говоришь, что-то делаешь, будто барахтаешься в теплом, сладком, сладостном желе – и не хочешь ничего другого.
Гинтоки, Гинтоки, Гинтоки.
Как мало тебе понадобилось, чтобы потерять голову, да, замком?
От недосыпа в висках болезненно пульсировало, а под веки будто набили песок. Утро в пустыне казалось хрупким и ненастоящим, каким-то стеклянным.
Хиджиката шагнул вперед, чувствуя, как песок, каменные обломки и мусор хрустят под ногами. Мусор. По нему всегда можно определить, что места обитаемы. Гинтоки стоял у входа на базу Тоя, ждал, приложив ладонь козырьком к глазам. Щурился от яркого света.
За спиной у Хиджикаты разгорался рассвет.

Далеко решили не ходить, устроились прямо в комнате отдыха. Такасуги сказал, что теперь все равно отсюда, с этой базы, съезжать, так что не жалко. Хиджиката спросил – что, прямо с утра собираетесь пить, а Гинтоки ответил – это вечер, Хиджиката-кун, раз ты не спал, значит, сейчас все еще вечер. И потащил его на диван в дальнем углу, по пути прихватив несколько бутылок.
Такасуги сказал – вот будет смешно, если на нас сейчас эти нападут; значит, будем отстреливаться, заявил Сакамото, с хлопком открывая шампанское – вылетевшая пробка разбила стеклянный плафон и упала на стол, осыпав его осколками.
Да я еще вчера вечером об этом позаботился, сказал Хиджиката и опрокинул бокал с чем-то крепким и сладким. Гинтоки налил следующую, бормоча – никто не нападет. А если нападет, я им пизды вломлю смертельной за то, что отвлекают меня от дол-го-жданной встречи с моим сладким Тацумой. Такасуги рассмеялся. Потом они с Сакамото ударились в воспоминания о том, как кто-то однажды, наплевав на законы земного притяжения, заблевал весь потолок, Сакамото снова сказал – жаль, что нет Зуры, Такасуги ответил – что-то он не торопится, пора бы уже. И потянулся за сямисэном.
Мы такого точно не планировали, – сказал Сакамото, покачивая бокалом, – это же самое настоящее варварство. Полный пиздец.
Такасуги кивнул, глянул из-под упавшей челки – «Человек – это звучит страшно». Фальстарт, но, согласись, красивый.
Мог бы и предупредить, вздохнул Сакамото. Кто же знал, что у тебя тут…
– Хиджиката-кун, – шепнули на ухо жарко, неслышно.
Гинтоки опасно махнул бутылкой, его щеки раскраснелись, на губах играла легкая, безумная улыбка.
– Что, деткам уже пора в кроватку? – ответил Хиджиката и протянул ему пустой бокал.
Они сидели в этом своем темном углу, планомерно надирались, и Хиджиката чувствовал себя абсолютно трезвым, просто мир стал плавным и слишком тяжелым, очертания двоились, стоило только перестать на них концентрироваться.
– Ииии теперь за Шое-сенсея! – дурашливо воскликнул Гинтоки, он оказался совсем близко, привалился к плечу, схватившись за ногу, восстановил равновесие.
– Прости-прости, – бросил беспечно, в глазах темнели злость и ожидание, потом рассмеялся: – Пьем, Хиджиката-кун!
– А сам не пьешь, – обиделся Хиджиката. Мир качнулся, перевернулся как в калейдоскопе, над ним нависало лицо Гинтоки, превратившееся в нечеткое, светлое пятно.
– Мне уже достаточно, – пробормотал Гинтоки. – Достаточно, хватит, с меня хватит. Я делаю столько глупостей, это все ты виноват.
Хиджиката накрыл его рот ладонью. В голове стучали глухие горячие барабаны, посылая волны раскаленного воздуха по всему телу, так маятно и невыносимо, так близко, им нужно срочно отсюда убраться, ему нужно пойти и проспаться, он чудовищно пьян. Потолок качнулся и закружился по часовой, медленно набирая ход.

Вдруг Хиджиката услышал отдаленное и почти бессмысленное:
– Все, поехали к гейшам.
– Муцу, повези нас к гейшам, а?
– Да я же сама гейша. Ну, бывшая. Но в воздухе сегодня разлито вдохновение…

– Вот, – сказал Гинтоки. – Эти, значит, по гейшам. По гейше. А мы сейчас… Вот так, встаем, Хиджиката-кун, встаем, мой хороший.
Потом темнота.

Хиджиката проснулся от острого приступа головной боли, все еще отвратительно пьяный. Поднялся с трудом, добрел до душа, по дороге стаскивая с себя домашнее кимоно.
«Я делаю столько глупостей…»
Ему не было никакого дела до чужой жизни, день прошел впустую, вчера началась война. Ямато, он вчера убил очередного Ямато. А все потому что Гинтоки…
Хиджиката встал под душ, выкрутил холодную воду до упора, потом горячую, почти кипяток. Потом опять холодную.
Гинтоки, его голос в тишине, шелест одежды, ткань ползет по плечам, по спине, холодная по горячей коже, пояс развязывается, освобождая полы кимоно, и больше ничего не мешает.
Потом опять горячую. Потом холодную.
Хиджиката помотал головой, приходя в себя. Еще один сон, в этом несложно убедиться, достаточно разыскать Гинтоки. Тот, наверное, спит в обнимку с бутылкой, вчера он тоже был хорош, шумел, то и дело заваливался набок, нес какую-то чушь.
Хиджиката выключил душ и пошел искать чистую одежду. Где-то по дороге между ванной и шкафом его догнало похмелье.
Он заглянул в комнату отдыха – там было пусто и чисто, по блестящим поверхностям скользили блики света, пахло кофе и ванилью. Усталый боец грустно возил тряпкой по полу. Поднял голову, с вялым энтузиазмом сказал:
– Вечер, Хиджиката-сан.
– Сам вижу, что вечер, – вздохнул Хиджиката.
– Командир Фукудзе просил передать, что они сами потренировались, и помедитировали тоже сами, и взорвали посольство Чан Ку, так что все в порядке, а если кто сунется – поубивают, и вообще.
– Вообще? – переспросил Хиджиката, без сил падая на диван. Его снова забрало, проклятый потолок все никак не хотел останавливаться, кружился как винт вертолета, вызывая тошноту.
– Вообще все сами, – грустно кивнул боец. – А я вам кофе сварю. И таблетку принесу. Эх, не везет мне в карты…
– Пять ложек сахара, с таблеткой и со сливками, – послышался страдальческий шепот с дальнего дивана.
Значит, он тут и уснул. Значит, все-таки пьяный бред.
Хиджиката обернулся на голос.
– А, это ты, – пробормотал Гинтоки. – Привет. А я тут недавно встал, решил прогуляться, и вот. Черт, не надо было тебя вчера с собой тащить.
– И что бы тогда было? – тупо полюбопытствовал Хиджиката.
– Нууу… – Гинтоки встал, прошел по комнате, не очень твердо прошел, сел рядом, кутаясь в измятое кимоно.
– Ну что, что.
– Я бы, допустим, поднялся на платформу… Ой, как хреново, никогда больше пить не буду, – Гинтоки откинул голову на спинку дивана, сглотнул, качнулся вперед. Хиджиката ему почти сочувствовал. Почти. Гинтоки сидел слишком рядом, бесцеремонно вторгаясь в личное пространство. Его рука лежала слишком близко к колену Хиджикаты.
– Продолжай, – сказал Хиджиката.
– Да, потом оставил бы сумку на платформе, где-нибудь в укромном месте, не знаю, в сортире, – рука поползла вперед, Хиджиката аккуратно взял Гинтоки за рукав, поднял и переложил конечность подальше от себя.

[Baragaki no Mayora-13 in Mayoland]

– В сортире, и дальше?
Гинтоки повернулся, странно удивленный, а потом хмыкнул и отвернулся. Сразу будто потух.
– Вот оно как, – помолчав, ответил он. – И дальше бы тихо, без шума и кровавой бани, вернулся на Землю.
В его словах была часть правды: не будь на платформе Хиджикаты, Ямато бы тоже не появился. Но это Гинтоки допустил ошибку.
Хижиката придвинул к себе кофе. Гинтоки тоже потянулся за чем-то белым, воздушным, с клубникой, утопающей в пене. Хиджиката раздраженно прищурился, взгляд бойца был почти виноватым – и в то же время упрямым. Он поставил на стол сахарницу.
– Ему нужно что-то от похмелья, – ровно сказал Хиджиката. – Таблетку вроде. Или бензопилу.
– Нет, ему, – перебил Гинтоки. – Я-то как огурец. Бодрый и свежий. Это не я же вчера распускал руки и вел себя как…
Боец выставил перед ними два стакана и, очень быстро пятясь, удалился.
Хиджиката вдохнул. Потом выдохнул. А потом заорал:
– Блядь, да ты заткнешься или нет?!
– Сам заткнись, – огрызнулся Гинтоки и одним махом опрокинул стакан с шипучей жидкостью.
Замер, будто прислушиваясь к себе. Потянулся за белым, приторным, отвратительным, с клубникой. Хиджикату вдруг затошнило от растерянности и вины, которую транслировал этот человек, находившийся слишком, удушающе близко. Чужие эмоции, сильные и вязкие, пережевывали его не торопясь, обстоятельно, скручивая горло в жгут. Хиджикате захотелось взять со стола тяжелую литую пепельницу и невзначай проломить череп ублюдку – просто из чувства самосохранения. Он посмотрел на свои руки, они дрожали.
Он упустил что-то важное.
Что-то очень важное, связанное с Гинтоки.
– Хиджиката-кун, Хиджиката-кун, – проехалось ржавой пилой по мозгам. – Ну давай, выпей эту волшебную дрянь, не смотри на меня так, давай, сука, пей, вот умница, вот так.
Хиджиката взял из чужой руки стакан и допил горькую холодную жидкость. Отпустило сразу, будто под нерв вкололи анестезию. Гинтоки встал.
– Ладно, пойду я.
Зашуршала ткань, шагов было не слышно, но слышать Гинтоки было так же необязательно, как и видеть. Хиджиката протянул руку и схватил его, проходящего мимо, за рукав.
– Что ты делаешь, – ровно спросил Гинтоки.
Хиджиката задумался, как лучше ответить – попонятнее или пооскорбительнее, чтобы быстрее закончить разговор, но Гинтоки переспросил:
– Ты понимаешь, что ты делаешь?
Его голос, тихий и спокойный, вдруг ударил затаенной истерикой, остро и больно вкручиваясь прямо под сердце, и Хиджиката, не раздумывая, дернул его к себе. Гинтоки, конечно, не ожидал такой подлости; он деревянно перевалился через поручень дивана, упал боком на колени. Хлопнул глазами, пошевелился – Хиджиката зажал его шею локтем, а свободной рукой отвесил обидный и звучный щелбан, переводя злость в шумную, агрессивную игру.
– Блядь, что ты делаешь?! – взвыл Гинтоки. – Прекрати немедленно, урод!
– Самое ужасное, – щелбан, – что можно увидеть утром с похмелья, – щелбан, – это твою унылую несчастную рожу.
Гинтоки вывернулся, скатился на пол, сел. Приподнявшись, встав на колени, схватил Хиджикату за кимоно на груди, оказался близко, обиженный и возмущенный.
– Оно разозлилось, – неприятно улыбаясь, протянул Хиджиката. – Оно хочет мстить.
– А я тебя напоил и трахнул! – торжествующе сообщил Гинтоки. Застыл. Захлопнул рот так, что челюсти клацнули.
Вот оно что…
– А я ничего не помню, – ответил Хиджиката.
Жаль, что я ничего не помню, подумал он, ощутив вдруг свое тело, каждую его клеточку – другим, будто измененным. Ему, по большому счету, было все равно, кто кого напоил и трахнул; теперь можно было не сдерживаться.
– Ага, – вздохнул Гинтоки и бережно разгладил смятое кимоно.
– И как оно? – спросил Хиджиката.
Гинтоки качнулся вперед, уперся лбом в плечо, замер без движения. Голос его был глухим и невнятным.
– Да я заранее все подстроил. Думал, тебе не нужно об этом знать, нет, не нужно, это касается только меня и моей поехавшей крыши, но я просто не смог остановиться. Знаешь, как это бывает, разгоняешься, незаметно набираешь скорость, и машина летит уже сама, и даже если ты видишь обрыв, или какие-нибудь кочки, или…
– Знаю, – сказал Хиджиката. – Ты просто успел первым.
Гинтоки поднял голову, удивленный. Хиджиката провел ладонью по его спине – так естественно, так восхитительно остро чувствуя, как Гинтоки льнет к нему сам, не отдавая себе в этом отчета.
– Придется повторить, – решил Хиджиката. – Но не сейчас. Потому что сейчас у нас целая куча последствий из-за того, что…
– Из-за того, что ты облажался, – сказал Гинтоки, вставая.
– Я облажался?!
И он еще собирался трахаться с этим хитрым трусливым подонком, который валит с больной головы на здоровую? Любовь, нежность , понимание – все, что минуту назад чувствовал Хиджиката, превратилось в кучку зловонного дерьмеца. И дерьмецо это звали Саката Гинтоки.
– Я никогда не лажаю, – уверенно сказал Хиджиката. Он был все-таки очень сдержанным человеком, поэтому не полез в драку.
Гинтоки подошел к переливающейся огоньками карте.
– Ты, Хиджиката-кун, просто не хочешь за собой убирать,– сообщил он возмутительно спокойным голосом.
– За собой? – выдохнул Хиджиката. – Да это ты! Ты сам ничего сделать не можешь!
– Могу, – нагло улыбнулся Гинтоки, присаживаясь рядом на диван. – Ты даже не представляешь, как я крут.
И вдруг все замерло.
Он снова куда-то падал; он пытался сосредоточиться, но Гинтоки вдруг обернулся, взглянул пьяно и жадно, прикусил губу, и Хиджиката вдруг понял, что стягивает с него кимоно, что обводит губами скулу, соскальзывая к шее; он отстранился с усилием.
– Хочешь посмотреть, – невнятно спросил Гинтоки, он не спрашивал.
– Хочешь, покажи, – ответил Хиджиката.
Гинтоки хлопнул по спинке дивана, а потом поднялся гибко и плавно, на излете движения зацепил меч.
– Тогда смотри, – сказал он.

[Baragaki no Mayora-13 in Mayoland]

Утром Гинтоки вернулся, нарисовал на доске несколько неровных треугольников, перечеркнул высоким забором. Подписал, нажимая до скрипа маркером: «Культурный центр О-Шима», торжествующе уставился на Хиджикату.
– Ну и что? – спросил Хиджиката, глядя на висящую рядом, переливающуюся разноцветьем карту.
– Когда мне не мешают всякие, – бросил Гинтоки.
– Ах, когда тебе не мешают, – оборвал его Хиджиката. Встал лениво, словно вытекая из дивана, подошел к карте. Похлопал по расцвеченному северу – и дружелюбно улыбнулся в лицо Гинтоки:
– Посмотрим, что ты скажешь завтра.
Только Гинтоки его уже не слушал. Взгляд сделался острым, болезненно сосредоточенным; он не шевелился, не делал ничего. Просто стоял. Потом сглотнул. Хиджикату тряхнуло, он сказал заторможенно:
– У меня времени нет.
– Подожди, – ответил Гинтоки изменившимся голосом. Хиджиката почувствовал, как улыбка сползает с лица; что-то швырнуло их друг к другу, перед глазами калейдоскопом промелькнули открывшаяся дверь, коридор, темная комната. Все происходило слишком быстро, в отчаянной наркоманской ломке, перед глазами плавал светлый силуэт с белым ореолом волос.
– Эй, эй, – насмешливый, ровный голос срывался на выдохе, – что, так сильно меня хочешь?
– А что, не заметно? – ответил Хиджиката.
Не торопись. Глаза привыкли к темноте, и теперь он видел Гинтоки, лежащего на футоне, прищурившегося и улыбающегося довольно и хитро. Обманчиво спокойно – по всему его телу проходила дрожь, а колени разъезжались, и его руки – Хиджиката придерживал их за запястья над головой.
– Заметно, – важно сказал Гинтоки.
Хиджиката рассмеялся. Потом он водил губами по разгоряченной коже, а Гинтоки часто дышал, со всхлипами выгибаясь навстречу, в какой-то момент пробормотал:
– Кажется, у тебя… дофига времени, – но в этот момент Хиджиката толкнулся внутрь, и последнее слово превратилось в рваный нетерпеливый стон.
– Быстрее, – шепнул Гинтоки, пальцы вцепились в простыню, и Хиджиката поймал их, накрыл своими, сплетая в замок, не прекращая двигаться, Гинтоки скрестил ноги за его спиной – они стали целым, как собранная головоломка.
Потом удовольствие вывернуло его наизнанку, плеснуло в глаза раскаленным светом, оставляя за собой тишину и волны, проходящие по всему телу.
Гинтоки пошевелился и хрипло сказал:
– Вот теперь ты заткнись. Потому что я…
Хиджиката приподнялся, подпирая голову рукой, ожидая долгого бессмысленного монолога, но Гинтоки продолжил:
– Я тебя люблю. Делай с этим что хочешь.
Между ними больше не плавали капли воды, не кружил невидимый красный мячик, но Хиджиката вдруг подумал – что, если бы он тогда произнес эти слова вслух? Что бы ответил Гинтоки?
– Ты опять меня опередил, – вздохнул Хиджиката.
Гинтоки закрыл глаза, едва заметно кивнул, а потом замер. И вдруг заорал, вцепившись в Хиджикату:
– Фуууу! Оно вытекает! Сделай что-нибудь, Хиджиката-кун!
– Да что я должен делать?! – от неожиданности взвыл Хиджиката.
– Хочу на ручки.
Хиджиката почувствовал, что бессознательно, но очень энергично пытается отползти куда-нибудь подальше.
– О, вспомнил! Я же собирался показать, что я крут, когда мне не мешают.
– Всякие, – приоткрыв один глаз, подсказал Гинтоки.
– Всякие, – согласился Хиджиката.

Завтра, послезавтра, через неделю, время превратилось в пунктир, в череду циклов. Сначала что-то взрывалось, кто-то умирал, потом Хиджиката обводил – Гинтоки обводил маркером место на карте, и уходил – для того, чтобы, вернувшись, нарисовать на доске что-нибудь условно понятное, выравнивая счет. В перерывах они занимались любовью. Или трахались. Или как это еще назвать.

Гинтоки встретил его у входа, тут же потащил за собой, не обращая внимания на идущих навстречу людей.
– Я хочу есть, – сообщил он и впихнул Хиджикату в душ.
– Я тебя не понимаю, – беспомощно ответил Хиджиката. Гинтоки торопливо снимал с него промокшую одежду, волосы у него тут же намокли и стали серыми, а потом он опустился на колени и – ох, он же не это подразумевал под едой? – думал Хиджиката, вцепившись в поручень и сдерживая стон.
Оказалось, не это.
Потому что потом Хиджиката обнаружил себя на низком столике и в некотором роде подносом. Гинтоки, довольно мурлыкая что-то под нос, доставал из холодильника крем, мороженое, разнообразные фрукты.
– Ты что, заранее готовился? – спросил Хиджиката и, не удержавшись, вздрогнул – кубики льда со звоном и хрустом ссыпались в тарелку.
– Что ты, – ласково ответил Гинтоки. – Я так живу. Будешь дергаться – привяжу.
Кажется, это был даже не Широяша.

Хиджиката потерял счет времени. Все, происходящее с ним, будто размывалось: гражданские объекты аманто, предоргазменные спазмы, убийства и взрывы, бессмысленный разговор в темноте, узоры из крема на коже. Столбики на доске становились все длиннее.
Месяц закончился.

– Мы прошлись по побережью, – говорил Мацуширо. – В случайной последовательности, со случайной частотой, как вы и говорили. Яшима увел отряд на север, Фукудзе застрял на юге.
Дался им этот юг, – подумал Хиджиката и сказал:
– Ну и хорошо.
Посмотрел на исчерченную карту, отвернулся, продолжил:
– Пойдете в Эдо, значит?
Мацуширо кивнул, он выглядел обеспокоенным и нервным, уставился на Хиджикату прозрачными сумасшедшими глазами – курили бы они поменьше всякой дряни – и ждал.
– Ну, – сказал Хиджиката.
– Чур, ногами не бить, – быстро ответил Мацуширо. – И не орать.
– Говори уже, – поморщился Хиджиката.
Мацуширо моргнул.
– Знаете, Хиджиката-сан, сэр, папочка, это очень льстит, конечно, быть подставкой для вашего командирского хуя, который вы на нас положили, но уже…
– Да? – ласково поинтересовался Хиджиката.
Разговор, до этого спокойный, стал быстрым и неровным.
– Уже заебало, – улыбнулся Мацуширо.
– Квартал Ямато-но-Ину, – бросил Хиджиката.
– Вы хотите от нас избавиться, – ответил Мацуширо, выщелкивая из пачки самокрутку.
– Бедные брошенные детки, – пошевелил бровью Хиджиката.
– Пользуясь случаем, хочу вам кое в чем признаться.
– Валяй.
– Мы сделали себе КиберХиджикату.
– Он красивый?
– Он дымовая машина для выдачи пиздюлей.
– Он работает на майонезе?
– Он… – Мацуширо закурил, сделал затяжку. И вдруг, взмахнув самокруткой, выкрикнул: – Всех забрали наверх! Работать не с кем! Прислали каких-то фанатиков, недоумков! А вы вместо того, чтобы… Ох.
Он шагнул назад, вздрагивая, как от холода.
– Я их в Эдо не поведу. Они все там и останутся.
– А сам?
– Это приказ?
– Да нет, не приказ, – Хиджиката отвернулся, обрывая зрительный контакт, ломая бешеный, почти истеричный ритм. – У тебя телефон звонит.
Мацуширо растерянно схватился за карман брюк, вытащил телефон. Выслушал, бросил в трубку что-то невнятное, нажимая на отбой, потом сказал с каким-то странным озлоблением:
– Никуда мы не идем. Там уже Саката-сан побывал.
Хиджиката огляделся, будто попал в новое место. Какая все-таки маленькая комната. Все правильно, потому что рассчитана она на четверых человек. Обычных бойцов, смертников, никто за людей не считал, может быть, только Хиджиката – по старой памяти.
Он даже пытался беречь расходный материал.
Наглый, сумасшедший, по-собачьи привязчивый расходный материал.
– Ну и хорошо, что побывал, – ответил Хиджиката. – Повезло вам.
– Командир, – сказал Мацуширо. На лице его застыло странное выражение, будто он вспоминал, как быть деликатным, но больше всего хотел длинно и грязно выругаться.
– Что еще.
– Ты когда-нибудь к нам вернешься?

[Baragaki no Mayora-13 in Mayoland]

Дверь распахнулась, и в комнату ввалился Гинтоки, грязный, в окровавленной, обгоревшей одежде. На сером от пыли лице, исчерченном потеками пота, сияла улыбка.
– Выкуси, Хиджиката! – сообщил он, рисуя на доске собачью морду и перечеркивая ее жирно, крест-накрест.
– Великолепный Широяша, – ответил Хиджиката. Улыбка Гинтоки дрогнула, он напрягся, чувствуя подвох.
– Хорошо, что ты это признаешь
– Что-то меня ностальгия замучила, – продолжил Хиджиката, не обращаясь ни к кому. – Помнится, нашей задачей было защищать мирное население от ебнутых террористов. И, помнится, был один кучерявый баран, которого мы не трогали, потому что он никогда, ни за что на свете не поднял бы руку на гражданских.
Он сел, закинул ногу на ногу, покачал ботинком, разглядывая, как свет скользит по отполированной коже.
– У него было двое детишек, очкарик и девчонка-ято, и не было ни денег, ни совести. И еще у него была собака. Большая, белая.
Что-то рвануло его за шиворот вверх, а потом в лицо будто врезался кирпич, Хиджикату отбросило на диван, он вскочил, хватаясь за меч.
– Прости-прости, Хиджиката-кун, – насмешливо пропел Гинтоки. – Рука дернулась. Я такой в последнее время нервный, такой нервный, по ночам не сплю, а перед глазами, знаешь, призраки стоят.
Приблизился, шепнул на ухо – безумно, невнятно:
– А ты? Ты их тоже видишь?
Хиджиката вздохнул, отодвигая его от себя.
– Ладно, хватит. Извини.
– За что? – отозвался Гинтоки, глядя тревожно и прямо; зрачок расплылся на всю радужку и глаза казались черными.
– За все, – Хиджиката подался вперед, тронул, едва касаясь, губами щеку, – а потом без замаха ударил в солнечное сплетение.

Он больше не знал, на чьей стороне находится. Он пришел сюда без цели, руководствуясь принципом наименьшего зла, – ладно, он просто пришел, – и незаметно втянулся. А потом мир сузился до доски с пиктограммами столбиком, до желания быть с Гинтоки, не видеть ничего, кроме него.
До брачного танца на разноцветной карте, услужливо подсвечивавшей гражданские объекты аманто.
Джои не объявляли войну – они объявили хаос и сумятицу. Их террористы били непредсказуемо и подло, теперь только по непричастным, показывая аманто, что человек – это звучит страшно.
«Их террористы»?
Стоило называть вещи своими именами.
Хиджиката подошел к карте, обвел пальцем аэродром, тусклое серое пятно рядом с красной кляксой храма Кассиопеи.
– Что, дружок, совесть проснулась? – безразлично спросил Гинтоки.
– Отстань.
О прощальном поцелуе речь даже и не шла. О чем угодно прощальном. Плевать.

Вечером он распахнул ногой дверь в комнату отдыха, нарисовал на доске несколько корабликов и расслабленно сел на диван.
– Что это? – спросил Гинтоки, не отрываясь от манги. – Амебы? Амебу завалил?
– Амебу, – ответил Хиджиката, закрыв глаза. Откинул голову на спинку дивана. Что он делает? Что они делают? Что в это время происходит вокруг?

Сегодня он чуть не умер. Застрял в горящем металлическом ангаре, пламя уже лизало бочки с топливом, и нужно было выбираться, но Хиджиката вдруг почувствовал облегчение, ему захотелось сесть поближе к бочкам и немного подождать. Отличный план, подумал он, и тогда инстинкты взяли свое. Кажется, он долбился в ворота носом флаера, вслепую, не видя ничего в огне и дыму. Кажется, ворота не выдержали, флаер уже горел, Хиджиката уронил его по скользящей на землю, выкатился наружу, побежал, ссыпался под откос.
Потом землю тряхнуло, а когда все затихло, Хиджиката перевернулся на спину и увидел, что небо затянуло черным дымом; в голове крутилось навязчивым и бессмысленным рефреном: «бессмертный Хиджиката».

И неожиданно, будто этот образ потянул за какую-то нить в голове, Хиджиката вспомнил все, что происходило в этот месяц, все, что осталось за границами узкого тоннеля; события, детали, люди – все это, спрессованное, свалилось на него, мягко и тяжело ударило под затылок.
Сакамото улетел почти сразу, сказал – у меня тут дела образовались, удачи вам, ребята, в этом…
– Тестостероновом раю, – подсказал Такасуги.
Сакамото засмеялся.
– Скоро все закончится, – ответил он.
– Да уж, надеюсь.
– Что это за тестостероновый рай! – шумно, неискренне завозмущался Гинтоки. – Что за мерзкие инсинуации! И не надо так мне подмигивать!
– Вот-вот, – сказал Такасуги.
Сакамото забрал с собой большую часть бойцов, вместо них появились новички, восторженные и бестолковые.
Как-то раз, возвращаясь под утро, Хиджиката увидел, как они тренируются. Все повернулись, провожая его глазами. Взгляды командиров отрядов были понимающими, но обиженными.
Яшима догнал его в коридоре, окликнул:
– Эй, Хиджиката-сан. Как поживаешь, папочка. А мы уже и забыли, как ты выглядишь.
– Отлично справляетесь, – сказал Хиджиката, не сбавляя шага.
– Вот мудак, – ударило в спину.
– Яшима-кун, – послышалось знакомое, с неприятной растяжкой. – Пойдем-ка, посмотрим, как у вас дела обстоят.
Хиджиката обернулся.
– Иди куда шел, – безнадежно махнул рукой Такасуги.

Гинтоки что-то говорил, но слова будто потеряли смысл, превратившись в бессмысленный набор звуков, в белый шум.
– Столько всего произошло… – вырвалось у Хиджикаты. – Как я вообще оказался на стороне террористов?
– В смысле? – моргнул Гинтоки.
В голове вдруг все прояснилось, это морозное, пронзительное ощущение упорядоченности было даже приятным. Хиджиката спросил себя:
– Кто я? Я Хиджиката Тоширо из Шинсенгуми. А здесь, у террористов, оказался потому, что мне было все равно, куда идти. Послали – и пошел.
Он встал, пошевелил головой, разминая шею. Хотелось двигаться. Хотелось знать, куда двигаться дальше. Он задал себе следующий вопрос:
– Когда я потерял контроль над ситуацией? Это произошло в тот день, когда я выжил, а они нет. «Бессмертный Хиджиката». Так и не смог никого спасти. Смог бы? Нет, не смог. Наша задача была не в этом.
– Хиджиката-кун, Хиджиката-кун! Земля вызывает крейсер «Ебанутый»! – донеслось сквозь стекло и вату.
Гинтоки тряс его за плечо, выглядел растерянным, почти испуганным.
– Все это так сложно, – успокаивающе сказал ему Хиджиката. Ему не хотелось снова чувствовать чужой страх и вину. Если бы он знал, что это сработает, он бы погладил Гинтоки по голове.
– Но ты же выжил? – ответил Гинтоки. – Значит, еще не все потеряно, а?
Точно, подумал Хиджиката. Он же знает, о чем говорит. Может быть, он знает, что делать дальше.
– Значит, ты себе это так объясняешь? И что, помогает?
– А я себе ничего не объясняю, – лицо Гинтоки окаменело, голос стал неприятным, злым. – Я просто не хочу, чтобы это повторилось еще раз. Иначе бы давно отсюда свалил. Мне, в отличие от тебя, не нравится убивать.
Он говорил все громче, а Хиджиката слушал, теряя интерес к разговору. Постепенно его отпускало, и все вопросы, которые он себе задавал, такие важные, начали казаться пустыми и бессмысленными. Просто так случилось. Он выжил. Еще не все потеряно.
– И, кстати о политике, альтернативы-то нет! Или ты будешь псом аманто, или ты…
– …будешь убивать аманто, а если кто-то из людей подвернется – ну, не повезло им, – подсказал Хиджиката.
– Случайные жертвы, – Гинтоки смотрел на него с искренней, чистой ненавистью.
– Раньше ты так не думал.
– Что ты от меня хочешь?! – закричал Гинтоки. – Что, блядь, ты от меня хочешь?
– Я говорю с тобой о политике.
Гинтоки закрыл глаза – веки вздрагивали, а кулаки сжимались, – сделал вдох, потом выдох, а потом резко развернулся и ушел.

[Baragaki no Mayora-13 in Mayoland]

Такасуги разговаривал с черным экраном – изображение было отключено, слышен был только голос, искаженный фильтрами.
– У нас было соглашение, – прозвучало из динамика.
Такасуги обернулся, кивнул – проходи, – и ответил лениво:
– Помнится, было.
– А вы его разорвали, – голос захрипел, затрещал. – Плохо, что разорвали. В цивилизованном космосе так делать не принято, мистер Такасуги.
– А это точно мы были? – спросил Такасуги. Хиджиката сел рядом, закурил.
Из динамика послышались неразборчивые скрежещущие звуки, перемежаемые земными ругательствами. Такасуги достал трубку и начал ее набивать.
– Вдруг это не наши, – сказал он.
– Ваши, – отозвался голос. – Платформу точно ваши.
– Да, с платформой нехорошо получилось, – согласился Такасуги. – Столько времени прошло, я про нее и забыл. Может, компенсацию?
– Хравпф тебе, а не компенсацию!
– Простите?
– Наглых обезьян нужно проучить! – торжественно и одновременно злорадно сообщил голос. – Через шестьдесят секунд ваша база, мистер Такасуги, исчезнет с лица земли!
Хиджиката поднялся, будто внутри лопнула пружина.
– Нужно что-то делать.
– Бежать? – спросил Такасуги. – Да нет, не успеем. Умри с достоинством, как подобает самураю.
Он смотрел на часы.
Время растянулось, расплылось. Секунды сменяли одна другую медленно и вязко. Хорошо, что Гинтоки ушел, вспыхнуло в голове. Хорошо.
– Ты меня еще учить будешь, – раздраженно отозвался Хиджиката.
Такасуги хмыкнул и оборвал связь. Закурил. Хиджиката понял, что все это время не дышал, а сигарета давно истлела. Он потянулся за новой. Рука не дрожала – дрожь скрывалась глубоко в теле, трогая кости.
Ничего по-прежнему не происходило, Такасуги задумчиво смотрел на темный экран. Потом сказал:
– У них были координаты фальшивой базы. У этого их «Божественного Ветра».
– Сукин сын, – вырвалось у Хиджикаты. Такасуги пожал плечами:
– Вот так и живем.
После встряски навалилась сонливость. Завтра, подумал Хиджиката, завтра возьму и уеду. Надоело все. Он обманывал себя, уже зная, что останется. Новички совсем сырые, кто-то должен ими заняться, кто-то, кто не видит в них расходный материал.
Он снова себя обманывал. Все дело было в Гинтоки. И, уже собираясь уходить, Хиджиката спросил – просто так, без особого интереса:
– А где была эта фальшивая база?
– Гинтоки тебе не сказал? Он как раз туда поехал.
– Туда – это куда, – произнес Хиджиката, слова были бессмысленными и скользкими. Нет, Гинтоки не сказал. Гинтоки сказал – но ты же выжил. И еще спросил – значит, еще не все потеряно, а? Что-то щелкнуло в голове, и Хиджикате стало спокойно, никак. Такасуги говорил с кем-то по телефону, почему он ведет себя, как ни в чем не бывало.
– Нет, не сошли с ума. Не больше обычного. Да, это была моя идея. Разрушение и ненависть, верно.
Такасуги противно, безумно засмеялся.
– Наверное, потому что я «закомплексованный психопат, озабоченный поддержанием имиджа черного властелина». Что ты не имел в виду, Зура? Ничего плохого?
– Хватит переводить разговор! – заорали из трубки. Такасуги, поморщившись, отодвинул телефон от уха. Он что, не понимает, что произошло?
– Ты лучше приезжай. Тут у нас хорошо. Солнышко светит, птички летают. Большие, металлические. И срут, заразы, не поверишь – прямо на голову. Хорошо, завтра приезжай. Куда тянуть уже.
Хиджиката встал.
– Не беспокойся, – сказал Такасуги. – Ничего с ним не станется. Нет, Зура, я не тебе.

Вот так Хиджиката оказался в пустыне, на той же самой машине, на которой сюда приехал, кажется, давным-давно. Был полдень, небо, затянутое тонким слоем облаков, разливалось тонкой перламутровой пленкой – невероятно огромное и пустое.
Хиджиката увеличил скорость, не обращая внимания на то, что машину трясет и подбрасывает. Нащупал телефон, который дал ему покойный Ямато, пустил вызов.
Из трубки послышалось радостное:
– Хиджиката-сан! Приятно вас снова слышать! Правда, я не тот Ямато…
– Да-да, я понял, – сказал Хиджиката.
– Вы, надеюсь, не забыли о своем задании? Широяша, или доставить в Эдо, или устранить. Сделайте это сейчас, потом будет поздно… – Ямато многозначительно помолчал. – Для всех нас поздно, Хиджиката-сан.
– Угу, – сказал Хиджиката. – Я вообще-то…
– Вы же сами видите, – бормотал Ямато, – он ключевая фигура, и стоит убрать его с поля…
Верно. Гинтоки был самым важным, важнее ничего не было. Только бы пронесло.
– …и то, что они творят, этот возмутительный терроризм…
– Ага, я вижу.
– …а что будет, если они захватят власть… – Ямато вздохнул.
– Мне нужны координаты, – сказал Хиджиката. – Координаты фальшивой базы, которую уничтожил ваш «Божественный Ветер».
– Что же вы так, Хиджиката-сан, знали, что координаты неверные, и молчали, – огорченно протянул Ямато. Добавил после паузы: – Корабль сбили.
Сердце стукнуло и оборвалось.
– Сбили? – переспросил Хиджиката.
– Ваш объект постарался. Поторопитесь, Хиджиката-сан. Запоминайте…

[Baragaki no Mayora-13 in Mayoland]

*
Вот так Гинтоки оказался в пустыне.
Как все-таки быстро уехал Хиджиката. И установку с собой забрал – можно было бы стрельнуть ему вслед от расстройства.
Гинтоки тяжело вздохнул, а потом достал телефон и вызвал аэротакси.
Ему отчаянно не хотелось возвращаться на базу Тоя, и он решил не возвращаться.
– Пустыня Канто, квадрат сто семнадцать, ориентируйтесь на сбитый корабль. И побыстрее, некогда мне ждать! – склочно сказал он.
«Побыстрее» растянулось на целых двадцать минут, проведенных среди песка и обгоревших обломков. Все-таки мир непоправимо прогнил – от сферы услуг и до самого основания.
Таксист, лысый коренастый китаец с татуировкой на шее, с Гинтоки согласился.

Шин-Киото встретил его серой, унылой пеленой дождя. Все, что совсем еще недавно сверкало, переливалось, жило – теперь мокло под дождем, пропитанное грязью и сыростью. На стенах домов неспешно проступала плесень, похожая на трупные пятна.
Впереди мелькнула вывеска, подмигнула насмешливой наглой синевой, потухла – и вспыхнула снова.
– «Антифриз», – прочитал Гинтоки. – И как, весело там?
– Иногда даже очень, – ответил таксист.
– А что за публика?
– Местные Джои, – таксист неодобрительно покачал головой. – Вам там будут рады.
– Останови, – сказал Гинтоки. Залез в карман, нащупал ворох смятых купюр. Ну да, он же с самого начала собирался поехать в Шин-Киото. Подумать, выждать время.
Между ним и Хиджикатой что-то изменилось, и Гинтоки надеялся, что если поставить время на паузу, отвернуться и для надежности закрыть глаза, то все станет как раньше.
А Хиджиката сказал: «Делай, что хочешь».
И вообще оказался двуличным дерьмом. И предателем.
– Этого слишком много, господин, – таксист смотрел на бумажный ком, распрямляющийся в ладони.
– Должно хватить на новую голографическую маскировку, – сказал Гинтоки. – У тебя чешуя на голове видна, а мне и так бесплатно нальют.
Он вылез из такси, и вдруг его окликнули. Гинтоки обернулся. Таксист, чешуйчатый, цвета мокрого, блестящего асфальта, наклонился, перегибаясь через пассажирское сидение, и протягивал ему что-то в огромной когтистой лапище.
Гинтоки взял тонкую пластиковую карточку, не глядя, засунул ее в карман.
– Грр`шаб с Веги, – сказал таксист.
– Широяша, – ответил Гинтоки.
– Вы хороший человек, – догнало в спину. – Никогда бы не подумал.

В «Антифризе» было тепло и сухо. Гинтоки сел за стойку, кивнул бармену. Тот, смутно знакомый, кивнул в ответ, поставил перед Гинтоки пепельницу. Спросил без особого интереса:
– Впервые здесь?
– Не смог пройти мимо такого дурацкого названия, – ответил Гинтоки, благодарный бармену – Сато или Като, как же его звали? – за то, что тот не спешил его узнавать.
Бармен кивнул, его худое лицо с густыми косматыми бровями оставалось невозмутимым – даже когда Гинтоки вытащил из кармана мятую пачку и вытряхнул из нее сигарету. Сато, Сато Курогами из шестого отряда, молча положил на стойку зажигалку.
Гинтоки закурил, поперхнулся дымом, кашляя, отложил сигарету. Как Хиджиката курит эту гадость?
В этот момент за спиной закричали, взвыли слаженным хором:
– Су-са-но-о! Су-са-но-о!
Гинтоки обернулся; за его спиной, за рядами столиков поднялась фальшпанель – зал тут же увеличился вдвое, но большую часть пространства занимал теперь огромный стеклянный куб. В нем, одетый в старинные доспехи, тяжелый как гора, стоял человек с нагинатой.
Потом стало тихо, будто вырубили весь звук. Кто-то тонко крикнул:
– Пот-ро-шитель! – но тут же умолк.
Существо, Потрошитель, словно явилось из кошмаров: стальное, гибкое, оно двигалось с рваной грацией насекомого, по остро наточенным лезвиям струилась вязкая черная слизь.
– У нас тут иногда проходят бои, – объяснил бармен. – Сегодня вот чемпион выступает.
– Какой ужас, – искренне сказал Гинтоки. Подергивающиеся жвала существа гипнотизировали.
– Да нет, это Сусаноо чемпион, – ответил бармен.
– Пиздец, похоже, пришел вашему чемпиону,– прищурился Гинтоки. – Принимаете ставки?
Бармен улыбнулся.
– Не тратьте деньги, Саката-сан, аманто ляжет в третьем раунде.
– Почему так?
– Держим пропорцию, – пожал плечами бармен. – Восемь из десяти. Людям нравится.
Гинтоки вздохнул и затушил сигарету.
– Шочу с клубничным сиропом. Взболтать, но не смешивать. А что еще людям нравится?
– Разве вы не знаете? – удивился бармен. Потянул край строгого жилета так, что в вырезе мелькнул уголок спрятанной книги.
– О, – сказал Гинтоки.
– Гинтама-моногатари, – ответил бармен. – Иногда читаю, и как вживую слышу голос Кацуры-сана.
Гинтоки оглянулся. Публика в зале была разношерстной – пожалуй, даже слишком, – но, при всем своем разнообразии, явно делилась на две группы. Одна группа отдыхала, много пила и болела за своего чемпиона.
А вторая…
Хмурые и сосредоточенные, совсем еще юные, эти дети, не скрываясь, носили мечи, отирались у стен и наблюдали. Чем-то они напомнили Гинтоки Хиджикатиных отморозков, только те – сказывалось влияние папочки, этого их Дьявольского командира, – были одновременно взвинченными и разболтанными, умудряясь при этом функционировать четко, как отлаженный механизм.
А местные отморозки, со своими сдержанными скупыми движениями, казались дешевой кустарной подделкой.
Хиджиката, снова, везде Хиджиката.
Да ну его.
Гинтоки потянулся за шочу, и в этот момент его окликнули:
– Босс хочет с вами выпить, господин.
Гинтоки повернулся к говорящему – высокому и широкому ронину с то ли свирепым, то ли скорбным выражением лица, утрированным, будто на театральной маске.
– Босс?
– Наш оябун, Кадзуяма-сан.
– Да без проблем, – кивнул Гинтоки. – Который там ваш босс? Тот громила с сигарой в полосатом костюме?
– Это наш бухгалтер, – ответил высокий. – А босс – вот он, в углу, кимоно еще такое белое.
Гинтоки сполз с высокого табурета и, уже подойдя к столику, вдруг пожалел, что согласился – босс местных якудза, Кадзуяма, тоже был пародией, подделкой. Средних лет, то ли пегий, то ли седой, в белом, приспущенном с плеча кимоно с синим узором.
И с золотыми зубами – приветливо улыбаясь, он махал Гинтоки рукой.
– Я, ээ… – сказал Гинтоки. Для него быстро отодвинули стул.
– Рад встрече, Широяша-сан, – Кадзуяма взмахнул рукой, очерчивая зал. В стеклянном кубе Сусаноо, упираясь ногой в подергивающуюся металлическую клешню Потрошителя, прокручивал лезвие нагинаты в сочленении. Текло что-то коричнево-черное, похожее на грязь или отработанное масло. Гинтоки отвернулся, сел.
– Как вам у нас?
– Ничего так, – пробормотал Гинтоки. – Порядок.
– Стараемся! – встрепенулся Кадзуяма, хитро поглядывая из-под седых нависших бровей. – Держу район… В порядке, в смысле, держу, Широяша-сан.
– И большой у вас район? – спросил Гинтоки рассеянно. – Квартала три?
– Побольше чуток, – Кадзуяма снова сверкнул зубами, откинулся на спинку сидения. – Шин-Киото и окрестности.
Гинтоки поерзал на стуле, снова оглянулся – скучно, как же невыносимо скучно. Чего от него хочет этот старик?
– Здесь у нас тихо, инопланетные ублюдки знают свое место, даже высунуться боятся, – продолжал занудно хвастаться Кадзуяма. – Мы же, Широяша-сан, тоже имеем понятия о самурайской чести. Радеем за дело освобождения человеческой расы, трудимся, не покладая рук. Совсем как вы, Джои.
Гинтоки посмотрел на суровых мальчишек у стены и скептически пошевелил бровью. Перечислять все отличия было лень, да и ни к чему.

[Baragaki no Mayora-13 in Mayoland]

– И молодежь привлекаем, – закивал оябун, восприняв, видимо, взгляд Гинтоки как молчаливый вопрос. – Нечего ей, молодежи, без дела слоняться. А так все при деле.
– Какие-то они невеселые, – сказал Гинтоки, просто чтобы заполнить паузу.
– Рано нам веселиться, – всплеснул руками оябун – так, что массивные золотые часы на запястье глухо звякнули. – Работы невпроворот! Недавно сожгли восемь амантовских лавочек, три офиса разгромили. Даже до фактории добрались. Положили, не поверите, Широяша-сан, добрую половину молодежной бригады. У них, у аманто, оказалась своя охрана, грязные нелюди пытались сопротивляться, но мы этих хвостомордых все равно задавили.
И тут же, без паузы:
– А я все болтаю и болтаю, простите стариковскую привычку. Кинтаро, принеси-ка нам с уважаемым гостем по «антифризу», горло промочить.
Незаметный до этого, Кинтаро метнулся к стойке. Не прошло и минуты, как перед Гинтоки оказался коктейль в высоком стакане – тягучий, прозрачный, синий.
Такой неприятный цвет.
Хиджикату даже принципиальным не назовешь – что бы он там ни говорил. А как он быстро освоился в Джои. Вернулся, наверное, сейчас на базу Тоя, дрессирует своих детишек. Срывает на них злость, конечно. Как обычно. Как раньше. Или с Шинске опять сидит за бумажками.
А Шинске тоже урод. Не мог сказать, что Хиджикату никто не присылал. Хотя он примерно это и сказал. Просто Гинтоки не слушал.
Хиджиката тогда показал высший класс актерской игры. Так убедительно возмущался. Собирался даже уехать. Самая настоящая оскорбленная невинность. Нет, невинность – совсем не то слово, стоит только вспомнить нетерпеливое, пьяное: «Ох, да, вот так, не останавливайся».
На что это было похоже – тогда, в тот первый, и, казалось, последний раз? Гинтоки придерживал его, сидящего сверху, за спину, ему хотелось остановиться, запомнить это жаркое, яростное мгновение, то, как Хиджиката, шепча непристойности, сбиваясь на ругательства, путаясь в словах, двигался на нем, сжимался вокруг него; а потом наклонил голову и поцеловал.
Так нежно, так целомудренно.
Прикоснулся губами ко лбу.
И вот это оказалось последней каплей. Гинтоки схватил его, обмякшего и расслабленного, за плечи, ускоряя движения, и только потом – уже потом он понял, что Хиджиката спит.

– А хотите, мы вам настоящую охоту устроим? – спросил нелепый старик, как же его, что он вообще хочет.
– Охоту? – Гинтоки тупо уставился на старика, Кадзуяма, да; босс якуза, заигравшийся в Джои. – Какую еще охоту?
– На аманто, – ответил Кадзуяма. – Вам понравится, Широяша-сан. Поймали мы тут недавно с ребятками, в смысле, с соратниками, трех мелких аманто, выпустили в катакомбах, и сами на флаере с лазерными винтовками. Очень смешно было.
– Да уж, представляю, – скучно отозвался Гинтоки. Ему хотелось вернуться. Ему хотелось вернуться к Хиджикате – исключительно для того, чтобы сказать, что тот наверняка заранее договорился с этими отбросами, решил показать Гинтоки, как уродливо и жалко движение Джои выглядит со стороны.
Но он все равно не прав.
Потому что эти отбросы – не Джои. И даже близко не стояли.
– А вы меня не помните, – неожиданно искренне и с сожалением сказал Кадзуяма, отбрасывая наигранную важность. – Я с вами когда-то воевал, Саката-сан, в вашем отряде.
– Помню, – соврал Гинтоки. – Мне, кажется, пора идти.
Он встал, и из-за соседнего столика тут же поднялись двое с мечами.
– Исключительно в знак глубокого уважения, – произнес Кадзуяма. – Не откажите, Широяша-сан.
– Как хотите, – безучастно пожал плечами Гинтоки и двинулся к выходу. Бармен проводил его взглядом, потом отвернулся, а у входа к его сопровождающим присоединились еще трое.
Они вышли на улицу; темнело прямо на глазах – только что был день, и уже сумерки, но это всегда так, когда пасмурно. В Гинтоки зрела странное маятное равнодушие, безнадежное желание действий и изменений.

Из-за угла вышли две женщины-аманто, кошка и рыбка. Средних лет, явно подвыпившие, покачиваясь на высоких каблуках, в нарядной земной одежде – похоже, они забрели сюда случайно; в руке у одной была бутылка вина, другая размахивала сумочкой.
– Смешные тетки, – улыбнулся Гинтоки; аманто были похожи на земных женщин, которые вырвались из семьи и теперь неумело, но с энтузиазмом пытаются оттянуться.
Все это напомнило Гинтоки пьяные, праздные, праздничные вечера в Кабуки-чо – помнится, аманто тогда на улицах было больше, чем людей.
Гинтоки не знал, скучал ли он по тому времени, – но это время ему не нравилось.
Он вдруг услышал свой голос: «Я все думаю, что будет после победы» и ответ Хиджикаты: «Да ничего хорошего».
План, тот самый, трехлетней давности, постепенно претворялся в жизнь: сделать существование аманто на Земле невыносимым, размазать нарастающую панику ровным слоем по всей стране, тянуть время, давая возможность Тацуме освоиться на чужом поле.
Тянуть время, давая возможность Зуре создать новую армию Джои из лучших бойцов, и еще – из детей, подросших в космосе, привычных не к самурайским традициям, а к загадочным технологиям аманто.
Из размышлений его вырвал громкий, с шипящим акцентом окрик:
– Молодые люди, что вам от нас нужно?!
Его сопровождающие, эти недоджои, окружили добычу, кто-то рассказывал, что именно им нужно, сопровождая слова непристойными угрожающими жестами. Тетки, похоже, быстро протрезвели, рыбка попыталась вытолкнуть подружку из круга, что-то возмущенно забулькала. На крыльце собиралась толпа.
Мимо проехала патрульная машина – вывернула из-за угла и просто проехала, медленно и не останавливаясь.
– Помогите! – безнадежно крикнула кошка вслед удаляющейся машине.
Гинтоки шагнул с крыльца. Пальцы сами сжались на рукояти меча.
И тут сверху прыгнула темная тень.

Это был огромный, в человеческий рост, красно-розовый лобстер в смокинге.
Он угрожающе пошевелил клешнями, принял величественную позу, балансируя на тоненьких лапках и выкрикнул:
– Отпустите этих дам, вы, мелкое отродье!
Гинтоки схватился за голову.
– О нет.
Лобстер дернул длинными усами, незаметно шагнув под свет фонаря, и мрачно ответил:
– Я не «онет», я аманто-джентльмен в смокинге. Всегда прихожу на помощь прекрасным дамам!
– А это что еще за каракатица, – засмеялись в толпе. Вооруженные люди шагнули к нему, хватаясь за мечи, кто-то – кажется, выглянувший из бара Кадзуяма, – выдохнул рядом:
– Не может быть…
Лобстер яростно затрясся, щелкая хитином и стрекоча, а потом развалился пополам, сбросил фальшивый панцирь.
Якудза затормозили, будто с разбегу врезались в стену.
В тусклом конусе света стоял Зура, в своем синем кимоно, с длинными волосами. Стоял, хмурился, недовольно кривил губы, злой как черт. Пальцы ползли по рукояти меча в ножнах.

[Baragaki no Mayora-13 in Mayoland]

– Какой позор! – гневно воскликнул Зура. – Какая же вы мелкая, низкая, грязная шваль! Мы совсем не об этом мечтали, превосходство человека – это превосходство человеческого духа и моральных качеств! Что нужно человеку для того, чтобы себя уважать? Достойное дело, здоровый сон – и любовь к женщинам средних лет!
Он нес всю эту пургу, отчитывал оторопевших якудза как маленьких детишек – и ни на секунду не задумывался о том, что может быть не прав.
Зура был как лавина. Одно неосторожное движение – и тебя уже куда-то несет, сдавливая и перемалывая в потоке.
Ну, он всегда был немного не в себе.
– Если вы – будущее Страны Самураев, – презрительно выплюнул Зура, – то мы с Гинтоки не хотим быть самураями!
И, схватившись за меч, переломил его об колено. А ножны швырнул в застывшую толпу. И добил ее склочным истерическим воплем:
– Достали уже! Мы уходим!
– Что это было, – тихо спросил Кадзуяма.
– Ох, – ответил Гинтоки. – Ну я это. Пойду.

Вблизи Зура казался более вменяемым – для человека, который, схватив под руки полуобморочных аманто, тащит их за собой как буксир.
– Пойдем, Гинтоки, – сказал он, глядя темными, злыми глазами. – Проводим дам, о жизни побеседуем. Луна сегодня так прекрасна.
– Какая еще в жопу луна, – вздохнул Гинтоки, глядя на темное пасмурное небо.
– Какая-нибудь.
Они шли по темной улице, оставив за спиной толпу, Зура все ускорял шаг, и непонятно было, то ли он куда-то торопится, то ли просто выплескивает злость в резких энергичных движениях. Гинтоки хотел было спросить, какого черта он здесь делает, неужели подошло время, но вдруг услышал топот за спиной и голос:
– Стойте!
Настроение, и без того паршивое, с появлением Зуры зашкалило за отметку «самое дерьмовое». А теперь еще и это.
Гинтоки обернулся, угрожающе протянул:
– Детишки, а вы не боитесь? Я-то свой меч не ломал.
– Да мы же! – догнали бегом, окружили, тяжело дыша и виновато потупившись. Тетки тут же дернулись, прячась за Зурину тощую спину. А детишки, еще недавно злые и пьяные от чувства безнаказанности, мялись и мямлили:
– Мы же, бля, это…
– Мы извиниться…
– Тетушек проводить!
И, слаженным хором:
– Кацура-сан, мы не такие!
Почему, почему всегда вокруг Зуры такая концентрация идиотизма? Гинтоки вздохнул.
И тут с неба упал луч прожектора. А потом, поверх, будто захватывая их в перекрестье прицела – еще один.
– Валим, – шепнул Зура, стряхивая с себя прекрасных дам, и рванул в темный проулок. Гинтоки побежал за ним, крикнул, оборачиваясь на ходу:
– Провожайте! Кацура Котаро вам доверяет!
Они прыгнули на ящики, потом на крышу.
– Доверяешь же? – спросил Гинтоки.
– Да плевать на них, – сухо ответил Зура. – Своя шкура дороже.
Когда он переставал строить из себя клоуна, это всегда происходило внезапно – и всегда действовало отрезвляюще.
– Это за тобой гонятся, – бросил Гинтоки. Зура, не сбавляя скорости, повернулся. Внимательно посмотрел. И, подпрыгнув, перемахнул на соседнюю крышу.
– Я тебя ненавижу! – сообщил Гинтоки, прыгая за ним.
Полицейские корабли то снижались, то поднимались, удерживая их в свете прожекторов; под ногами уже засуетились, завыли, замигали маячками машины. Кто-то кричал в хрипящий рупор:
– Сдавайтесь! Вам не скрыться!
Эта сумасшедшая гонка все тянулась, прожекторы слепили, перед глазами мелькала Зурина спина, волосы то и дело хлестали по лицу, и все это было хуже некуда, но Гинтоки вдруг почувствовал умиротворение и усталость.
Зура снова обернулся, хлопнул по плечу. Сказал:
– У меня тут корабль рядом.
– Ага.
– Так что шевелись. И расскажи, как ты умудрился прососать план.
– Почему сразу я?
– Потому что когда Шинске включает «Безумного Черного Зверя», это чаще всего значит, что он прикрывает чью-то обосранную задницу, – пояснил Зура.
– Да уж, он такой, этот Шинске. Безумный и черный, – пробормотал Гинтоки. Ничего он не собирался рассказывать. Пускай Шинске сам рассказывает. А еще лучше – Хиджиката.
– А ты сам-то какими судьбами?
– Я о тебе беспокоился, – с достоинством ответил Зура и вдруг резко остановился – так, что Гинтоки в него чуть не врезался. Кораблей над ними летало уже штук пять, лучи света слепили так, что было больно глазам. Гинтоки осторожно шагнул вперед, носок ботинка повис над пустотой.
Кажется, это была последняя крыша.
– Вот и все.
– Похоже, что да.
– Давай их всех убьем, – кровожадно предложил Гинтоки. Он вспомнил про Хиджикату и вдруг понял, что убьет. Что угодно сделает, лишь бы вернуться.
– Прямо как на платформе?
– Ты о чем?
Послышался приближающийся топот, металлический звон оружия, и свет, наконец, потух. В глазах плавали фиолетовые и зеленые пятна.
– О том, что все пошло не так, и это печально, – ответил Зура, неясная фигура среди размытых пятен.
Гинтоки выругался.
– Наши убеждения оказались ошибочными, Гинтоки, и теперь остается только умереть. Красиво и эффектно, чтобы все запомнили!
Его лицо было суровым и спокойным, будто на рисунке. Кто-то выстрелил, Кацура качнулся вбок, хватая Гинтоки за руку – лазер срезал прядь волос, коротко вспыхнувших.
И неторопливо шагнул с крыши.
– Отпусти! – заорал Гинтоки. – Куда бля?! Аааа!
В ушах коротко просвистел ветер, а потом они упали во что-то упругое и вязкое.
– Я же говорил, – послышался над ухом Зурин голос. – У меня тут корабль.
Потом их медленно тянуло лучом антиграва, всасывало в темный, невидимый корабль; Гинтоки смотрел вверх – полицейские корабли нарезали круги как хищные рыбы, потерявшие наживку, лихорадочно ощупывали прожекторами пространство вокруг.
А внизу, далеко внизу раздавались звуки боя – недоджои Кадзуямы показывали, кто тут район держит, а кто погулять пришел.

[Baragaki no Mayora-13 in Mayoland]

Зурин корабль назывался «Звезда Смерти». Когда Гинтоки об этом узнал, он долго, обстоятельно ржал, не обращая внимания на оскорбленное лицо старого приятеля. В кабине пилота было пусто и тихо, а потом из-за спинки ложемента высунулась табличка:
«ФУХ. ЕЛЕ ПОЙМАЛА».
– Ты чудо, Элизабет! – воскликнул Зура.
«ВЫ ВЫГЛЯДЕЛИ АДСКИ КРУТО, КАЦУРА-САН».
– А ты великолепный пилот, дорогая Элизабет!
Главный идеолог Джои, автор концепции «человек – это звучит страшно», Зура нежно любил свою гигантскую инопланетную утку.
Они возвращались на базу Тоя.
Уже выходя из корабля, Гинтоки посмотрел на старую лодочную станцию, накрытую огромной черной кляксой – и попытался свернуть в другую сторону, но стоило ему только сделать шаг, как в бок уперлось что-то толстое, твердое и металлическое.
– Плохая утка, хозяин будет недоволен, – скривился Гинтоки, поворачиваясь.
« ^_^ », – ответила Элизабет. И удобнее перехватила базуку.

Клякса нависла над базой Тоя, перетекая и меняя форму, по ее поверхности пробегали едва заметные волны, вызывавшие навязчивые мысли о том, что эта штука живая и питается людьми. Зура бесстрашно шагнул в густую чернильную тень; со дна тошнотворной штуки стекла гигантская сопля – и накрыла его вместе с доброй половиной лодочной станции.
– Ой, бля, – вырвалось у Гинтоки. Он снова попытался улизнуть, но Элизабет была неумолима – наверное, спятила от горя при виде страшной смерти любимого хозяина.
Сопля зашевелилась и медленно поползла навстречу Гинтоки.
– Элизабет! – взвыл он. – Одумайся! Мы должны выжить и основать новое человечество!
«ЭТО ТЮНИНГОВАННАЯ МОДЕЛЬ МЕГАДЕСТРОЕРА ФЭЙСЛЕСС, САКАТА-САН».
– Нда? – с сомнением спросил Гинтоки. Чутье подсказывало ему, что даже если эта штука и безопасна, то внутри все равно притаилась опасность.
«ОНА НЕ КУСАЕТСЯ», – Элизабет выбросила табличку за спину и толкнула Гинтоки прямо в черный, призывно дрожащий студень.
Гинтоки зажмурился, а когда открыл глаза, то обнаружил себя в большой светлой комнате с круговым обзором.
– Привез, как и обещал, – послышался голос Зуры.
Гинтоки огляделся. Техник – совсем молодой еще, смутно знакомый – возился с аппаратурой, если, конечно, это была аппаратура, а не дымящиеся внутренности кибернетического монстра. А впереди, на кокпите, стоял простой деревянный столик, за которым чинно пили чай его дорогие друзья, эти гнусные акулы с зубами в три ряда. Хиджиката тоже там был.
– Ну что, Кинтоки, – бодро сказал Тацума, – готовься в президенты, ахаха.
Гинтоки подошел к прозрачной стене, глянул вниз – они все еще висели над лодочной станцией.
– Похоже, он не хочет быть президентом, – с сомнением отозвался Шинске. – Может, сегуном? Сегун Саката, а что, мне нравится.
– Император, не меньше, – возразил Хиджиката.

Это был кошмар во плоти. Акулы давили, убеждали, рассказывали, как Гинтоки им нужен и как хорошо будет всем, включая исстрадавшуюся Японию, когда он согласится. Хиджиката почти не принимал участия в веселье, но уголок рта у него то и дело предательски дергался. Через полчаса у Гинтоки закончились доводы, через час – силы. Пора было отгрызать лапу и, жалобно поскуливая, убегать в лес.
– К тому же император не может ковыряться в носу, – предпринял он безнадежную попытку.
– Почему не может? – удивился Зура. – Издадим указ, проведем рекламную кампанию. Тоже мне проблема.
Гинтоки вдохнул, потом выдохнул, а потом выкинул последний козырь:
– Все дело в том, что Хиджиката-кун наверняка захочет уехать. А я к нему очень, очень привязан.
Хиджиката перевел на него искренне непонимающий взгляд.
– Ты же захочешь уехать? Уверен, захочешь, – многозначительно подмигнул Гинтоки.
«Соглашайся, ублюдок, соглашайся».
– Ну что вы, господин президент, – Хиджиката улыбнулся недобро и ласково. – Я вас не оставлю.
– Вот и договорились, – кивнул Тацума. – Тогда начинаем?
Они что, все это всерьез? Гинтоки передернуло. Да ни за что на свете.
Он открыл рот, потом закрыл, не зная, что делать, а потом увидел, как Хиджиката встает – медленно, словно против воли. На лице никакого выражения – и прозрачные, светлые, сумасшедшие глаза. Совсем как тогда, когда он спрашивал: «Кто я? Когда я потерял контроль над ситуацией?»
Совсем как тогда, когда он пытался найти хоть что-то, ради чего стоит жить.

– Господин президент кое-что забыл на старой базе, – Хиджиката взял его за руку и бесцеремонно вытащил из-за стола.
– Да-да, «Джамп» забыл, – закивал Гинтоки. – Ничего не могу без «Джампа». Господин президент еще вернется!
– Вас на базу телепортнуть, Хиджиката-сан? – парнишка-техник преданно таращился на Хиджикату, и Гинтоки вдруг вспомнил, как все эти мелкие придурки его называли: Дьявольский Командир, сэр, босс, папочка.
Так насмешливо и влюбленно.
Почему-то пересохло во рту.
– Смотри, не промахнись, – ответил парнишке Хиджиката.

Их выбросило у кабинета Шинске, получилось ли это случайно или что-то значило, Гинтоки не знал.
– Надеюсь, без «Джампа» ты все-таки обойдешься, – бросил Хиджиката, продолжая тянуть его за собой.
Пальцы у него были холодные, твердые, вцепились в запястье так, что кисть онемела.
– Отпусти, – сказал Гинтоки, когда они оказались в коридоре.
Хиджиката не обернулся, но хватка стала мягче. С каждым шагом время словно отматывалось назад; вот оно, это помещение, тесное и ярко освеженное, ящики рядами у стен – когда-то, очень давно, Гинтоки заглянул сюда и спросил: «Какими судьбами, Оогуши-кун?»
– Ох, я чуть не влип, – вздохнул Гинтоки. – А вдруг они за мной погонятся и вернут?
– Не погонятся, – ответил Хиджиката. – Но нам стоит поторопиться, скоро здесь все взлетит на воздух.
Они ускорили шаг, поднялись по лестнице почти бегом, выскочили из здания станции; Гинтоки задрал голову и увидел, как колышется необъятное черное брюхо корабля.
– Гадость-то какая! От одного вида блевать хочется. А называется он как?
– «Широяша», – сказал Хиджиката, забираясь в машину.
– Наверное, из-за цвета, – недовольно буркнул Гинтоки.
Когда они отъехали от базы Тоя, землю тряхнуло так, что автомобиль подпрыгнул. Оглянувшись, Гинтоки увидел столб дыма; корабль-клякса, превратившись в неровный шар, догонял их, набирал скорость, почти касаясь земли. Повеяло холодом и сыростью, над землей поползли прозрачные хлопья тумана. Гинтоки откинул голову на сидение, глядя, как черное брюхо корабля заслоняет небо. На мгновение стало темно, а потом «Широяша» сорвался в небо – будто пробка вылетела из бутылки.
– Да неужели, – сказал Гинтоки.
– Чему тут удивляться? – ответил Хиджиката. – Они тебя любят.
Туман искажал звуки, и его голос прозвучал глухо и неясно.
Хиджиката смотрел перед собой, руки расслабленно лежали на руле, а сигарета дымилась, зажатая в неплотно сомкнутых губах.
Гинтоки включил радио, крутили что-то старое – ритмичное и прилипчивое. Потом всю неделю ходишь, насвистываешь привязавшийся мотив.
– Вот скажи, – помолчав, спросил он, – неужели ты бы все-таки остался, если бы я остался?
Он сделал паузу, а потом заговорил быстро, будто боялся, что Хиджиката успеет ответить на вопрос:
– Нет, серьезно, вот представь, огромный дворец, огромная кровать, то есть я не о том, и каждое утро на золотом подносе мне приносят свежий том ежедневного «Джампа» и парфе, все поклоняются великолепному Гин-сану, а если еще провести рекламную кампанию… Слушай.
– Да?
– Вот я дурак. Нужно было соглашаться.
– Еще не поздно передумать, – ответил Хиджиката.
Гинтоки повернулся, вытащил из его рта сигарету и поцеловал, едва коснувшись губ. Он чувствовал, как пальцы Хиджикаты зарылись в волосы, не прижимая, но будто поддерживая голову под затылок. Машина замедлила ход, ее бросило вбок, тряхнуло, а они все продолжали целоваться.
Потом мелодия оборвалась, радио трещало и шипело, транслируя помехи.
– Началось, – сказал Хиджиката.
– Ага.
Гинтоки достал телефон, но сеть не ловилась. В воздухе, белом и плотном из-за тумана, нарастал гул, отдаваясь дрожью в костях. Небо потемнело – так густо усеяли его приближающиеся точки-корабли.

Флот Джои возвращался на Землю.

[ronron chat]

простите, конечно, за банальность, но оно охуенно, других слов после прочтения просто не подберу
Гинтама-моногатари

[Мэй_Чен]

Я как-то даже и не знаю что сказать.
Пока читала фик, ощущения были от: "Ух ты, как круто!" до: "Что это, зачем это?!"
То ли АУ, то ли постканон, то ли горячечный бред, то ли пробирающе реалистичная драма - слов не подобрать.
Хиджиката, которого до одури любят новобранцы, и который плюёт на убийства и беззаконие, совершаемые Джои, оставивший всё ради Гинтоки - не могу сказать, верю или не верю, потому что оно затягивает и не отпускает до последней строки. Странная смесь стёба и драмы, абсурда в духе Гинамы, сложенного из осколков старого канона на какой-то новый лад - нет, нет слов.
Гинтоки и правда страшный, Такасуги смешной с этим его аутотренингом - и его безумно жаль, не поймёшь, владеет ли он ситуацией или делает вид, и смысл действия ускользает, когда его, кажется, вот-вот ухватишь.
Но это охуенно - самое верное слово.
Спасибо за эти безумные три часа чтения.

[Читатель ДВ]

Этот фик шедеврален! И он разбил мне сердце.
Читал, как привязанный, забыв обо всём. Спасибо, Автор!

[Веточка_Сирени]

Интересная история получилась, спасибо) Здорово было почитать про всю четверку Джои. И взаимодействие Хиджикаты с ними, мне кажется, тоже вышло очень удачным)

[Капитан Лосось]

Воу-воу-воу, хиджитим, палехче
Я думал сдрочу руки в кровь и все это на лекции, сидя с серьезным лицом, ну кто ж так делает. Поставьте чтоли варнинг: осторожно, АХУЕННОСТЬ.
Слишком восхитительно для драмы, слишком много Гинтоки для одного бедного Хиджикаты и слишком круто чтобы сохранять спокойствие при чтении.
Сюжет, офигенные Джои (спасибо за Тацуму и Такасуги *А* круче и быть не могло) и горячая как атомное солнце хиджигин линия превратили меня на некоторое время в глупо мимимикающий организм.
Спасибо, закурил :3

[missgreed]

вау, это было круто) Странно, но круто))))

[:Азиль:]

– Доверяешь же? – спросил Гинтоки. – Да плевать на них, – сухо ответил Зура. – Своя шкура дороже. Когда он переставал строить из себя клоуна, это всегда происходило внезапно – и всегда действовало отрезвляюще.

– О том, что все пошло не так, и это печально, – ответил Зура, неясная фигура среди размытых пятен. Гинтоки выругался. – Наши убеждения оказались ошибочными, Гинтоки, и теперь остается только умереть. Красиво и эффектно, чтобы все запомнили! Его лицо было суровым и спокойным, будто на рисунке. Кто-то выстрелил, Кацура качнулся вбок, хватая Гинтоки за руку – лазер срезал прядь волос, коротко вспыхнувших. И неторопливо шагнул с крыши. – Отпусти! – заорал Гинтоки. – Куда бля?! Аааа! В ушах коротко просвистел ветер, а потом они упали во что-то упругое и вязкое. – Я же говорил, – послышался над ухом Зурин голос. – У меня тут корабль.

Кацура!!!!!!

[Автор ДВ]

спасибо огромное всем ^ ^
афтр очень, ужасно рад, что фик понравился, потому что он, афтр, в процессе отчаянно влюбился во всех персонажей, ведь они же такие, такие

[MyTrueColors]

спасибо большое за фик)
погладил по всем кинкам))

Но могу отметить, что взаимодействие кацуры и такасуги било едва ли не сильнее хиджигинов

[серафита]

Меня не назовёшь поклонником Хиджигинов и Хиджикаты в частности, но тут даже Хиджиката хорош — особенно ярок он в сценах с нечаянными подчинёнными. Ну и, разумеется, четвёрка Джои и отношения между ними, от души поглаженные кинки на тех Сакамото, Такасуги и Кацуру, в которых я искренне верю в каноне — где-то там, в глубине души, очень глубоко — где Сакамото страшно умная и просто страшная тварь, камуфлирующаяся этими своими очочками и смехом, Кацура бывает серьёзен и мудачен, но при этом прекрасен, как героин высшей пробы (опиум для народа) и вполне способен сколотить новую армию за три года, Такасуги псих исключительно по собственному выбору и произвольно, а в оставшееся время поразительно эффективный управленец, тянущий на себе всю "дымовую завесу" для действий Джои... ну и Гинтоки-Широяша-икона. И прекрасные отношения внутри самой четвёрки, когда на самом деле всё не такое, каким кажется со стороны. Когда они грызутся, бьют морды и ругаются между собой, но затихают, когда говорит Гинтоки, и "Шинске включает Чёрного Зверя, когда надо прикрыть чью-то обосранную задницу". Вообще тут запрятано столько пасхалок, мелких деталей, метких характеристик, что вся центральная линия Хиджигинов выглядит даже менее яркой, чем дженовая составляющая.
Не рискну сказать, дотянул ли автор с сюжетом — как таковой, кульминации не случилось, было понятно, что Гинтоки Хиджиката не убьёт, даже линия с очнувшимся от угара замкомом толком не разрешилась, вернее, у героев не было времени и возможности раскрутить её как следует, потому что мерзкая часть происходящего вдруг и резко закончилась, флот Джои вернулся на землю, дальше уже время для "чистых" военных действий, можно уже не грызть себя за теракты, да и друзья отпускают Гинтоки, — но если честно, копаться в этом и не хочется. Очень уж хорош текст как АУ сам по себе.
В целом, тот случай стопроцентного (и редкого) попадания в фаноны, когда автор может писать о чём угодно — тебе уже сделали так хорошо этими Джои, и их Второй Войной, и беседой Такасуги с Зурой по телефону, и лобстером в смокинге, что всё остальное теряется в дымке эйфории.

[Коробка со специями]

прошу прощения, прозевала комментарии.(

aleks-neko,

Но могу отметить, что взаимодействие кацуры и такасуги било едва ли не сильнее хиджигинов

спасибо! не знаю, сильнее или нет, но оно там точно было.)))

серафита, здорово, что понравилось, и спасибо! вы такими прекрасными словами все это описали, что даже фик захотелось перечитать.))
а насчет сюжета и кульминации в общем-то я согласна, да.)

[серафита]

Коробка со специями, отличная вещь, грех не похвалить от души, тем более что я-то пришла в фандом в те времена, когда всё держалось на Тиль-Тиль) Приятно видеть, насколько с тех пор прибавилось хороших фиков.