Название: Солнце в подарок
Автор: Mizzu Linkora
Бета: Киноварь
Размер: 4826 слов
Пейринг/Персонажи: Гинтоки/Цукуё
Тема: гет
Жанр: романс, AU, флафф
Рейтинг: PG-13
Саммари: Свернуть горы, разверзнуть небеса, свергнуть короля, победить монстра, и конечно же достать самую яркую звезду с неба… Всё ради поцелуя прекрасной дамы. Этим увлекаются не только сказочные рыцари, но и современные самураи
Примечание: Альтернативная история первой арки Ёшивары
Предупреждение: OOC
Гинтоки шагал по кварталу с мрачнейшим лицом, какого Шинпачи с Кагурой не видели у него ни в одной из их прошлых стычек, даже когда дела становились совсем худыми, его физиономия не была такой ожесточённой, как сейчас. Поводов для расстройства не было, всё вокруг казалось удивительным и необычным – об Ёшиваре по причине малолетства они до этого не слышали. Даже затруднительное положение их нового друга вызывало только азарт и оживлённость: сейчас они сориентируются, найдут ту женщину, вломят всем возражающим и воссоединят семью.
Очередная красавица преградила им путь с предложением счастья на одну ночь, уложила изящную ручку на плечо Гинтоки повыше локтя.
– Не сегодня, милая, – он механически развёл уголки губ в стороны и снял с себя ладошку с наманикюренными ногтями, аккуратно накрыв её своей рукой. Девушка осталась позади, польщённая ласковым отказом. – Не се-го-дня... – повторил он сквозь сжатые зубы, ускоряя шаг и мрачнея ещё больше.
Ему не нравились эти девушки с одинаково пустыми глазами на одинаково накрашенных лицах. Такое же ощущение появлялось, когда он оказывался в действительно красивом месте, освещённом мертвенным светом белых неоновых ламп.
– Что с этими женщинами?..
– Они просто делают свою работу, – рассудительно и со знанием жизни сказал Сейта.
– Они похожи даже не на кукол... то есть, на кукол тоже, но не только, – он умолк и продолжил размышлять про себя, ибо не пристало позитивному пофигистичному самураю морочить себе голову аллегориями:
«Они как звёзды – вроде и красивые, и их много, но все такие незначительные, холодные и тусклые. Может, на природе, под сакэ, ими и приятно любоваться, но если подумать, по отдельности они просто мелкие блестящие точки. Они красивы, лишь когда сияют на небе, на фотографии никаких чувств не вызывают. – Гинтоки в очередной раз обернулся. – А этот город небом не назовёшь. К тому же, не хватает чего-то важного...»
– Они не куклы! Они живые люди, которых заставили стать куклами!
Впрочем, если вспомнить жизнь в Эдо, то там девушки тоже не карамельки. Даже если забыть о внешности, у большинства большие проблемы с характером. Либо антенны на голове и одной левой камни дробит, либо кошачьи уши и акцент ужасный, либо с ноги в табло вместо здасьте и пьёт на работе как лошадь... Хотя он давно уже перестал оценивающе смотреть на женщин Эдо.
– Да неважно, – отмахнулся Гинтоки от лишних мыслей. – Женщины – они всегда женщины, просто иногда об этом забывают.
Поставив такую пресекающую всю лишнюю полемику точку, он двинул на подвернувшуюся пустую улицу. И тут...
Такое количество кунаев он последний раз видел перед одним магазинчиком, когда он и ещё один нахальный ниндзя в синем костюмчике повздорили из-за последнего выпуска Джампа... кхм... помнится, был четверг. Тогда тоже сыпало, как из перевёрнутого на бок арсенала. Только вот на другом конце траектории полёта на этот раз была... Девушка?
***
Не стоит думать, что Гинтоки валялся на земле, потому что вид хороший и лежать удобно.
"Небо чёрное. Какое тут к чертям небо? Тут не небо, а потолок, и тот не самый живописный. Странная девушка, потрясающая и странная девушка. Попала в меня и не заметила, удивительно".
Отряд вооружённых девиц куда-то умотал, а Кагура с Шинпачи, в которых тоже прилетело, всё сокрушались о его скоропостижной смерти.
– Гинтоки! Как же так?
– Гин-чан! Зачем ты позволил себя так уделать?!
– Заткнитесь, идиоты. Кунаи могли меня уделать? – Гинтоки поднялся, отодрал от себя излишки острого метала и поднял недовольный взгляд на ту, что назвалась Цукуё. Она смотрела ожидающе и с раздражением.
– Ага, не могли. Тем более, такие, – Цукуё с громким чпоком отлепила от ладони присоску на острие куная. Все четверо поднялись на ноги и встали перед ней нос к носу.
«У неё прекрасные (прекрасные?! я подумал «прекрасные»?!) фиалковые глаза, взгляд острый и решительный, изящные (Какие? Я вообще такого слова не знаю!) черты лица, чудесный (да это слово только в сказке про Алису и бывает) острый подбородок и гладкие, летучие волосы. Но не это важно, это лицо такое... живое, яростное, бунтарское, прелестное...»
– Эй, ну чего замер, малахольный? Пошли!
***
Цукуё рассказала много всякой обременительной лабуды, портящей им все планы, а также подтвердила предположения Гинтоки о том, что этот подземный городок можно назвать чем угодно, но только не раем.
Никогда Гинтоки не любил курящих девушек, ведь правда, что может быть ужаснее курящей женщины? Да только пьющая женщина! И женщина, не уважающая клубничное молоко. Но эта девушка, рассказывая историю Хиновы и Сейта, сидела, согнув одну ногу, так легко и естественно открытую разрезом, и держа в руке длинную тонкую трубку. Некстати пришлась мысль о том, как же она так много прыгает и дерётся и умудряется сохранить сетчатые чулки от затяжек и стрелок. Ещё приглядевшись, Гин пришёл к выводу, что хоть она и одета так вызывающе-броско, она совсем не выглядит развратной или легкомысленной, скорее агрессивной, опасной и в то же время красивой и элегантной.
Подольше насладиться этой нестандартной фигуркой, прекрасно гармонирующей с металлическим пейзажем, не удалось: враги вломились не к месту и не ко времени и испортили весь кайф! Впрочем, сожаление по поводу прервавшийся беседы долго не продлилось. Очень скоро, схватив бесчувственную Кагуру в охапку и держась за Шинпачи, Гинтоки мог думать только об этом:
"Какая девушка... Невероятная девушка! Вот так просто удержать на весу себя и троих человек. Класс! Никогда бы не подумал, что выйду погулять по притонам ёшиварских бабочек, возвращая приблудному мальчишке семью, и встречу такую!"
***
"Ну вот, я сижу в маленьком тихом ресторанчике, мне несут мой сладкий заказ, напротив меня, уткнувшись носиком в чашку с ароматным чаем, сидит девушка мечты, у меня в башке дырка от её куная. Можно сказать, что вечер удался. Это было бы идеальное свидание, если бы не все эти депрессивные разговоры о неизбежной насильственной смерти. А, пофиг, это самое лучшее моё свидание за много лет".
– Шинпачи, отведи-ка Кагуру на кухню, пусть ей там лёд наложат на всё ушибленное тело.
Понятливый парень серьёзно кивнул и повёл осоловелую Кагуру к двери, из которой вышла встретившая их хозяйка этого заведения, по-видимому, знакомая Цукуё.
– А, да, и накорми её там. Сёдня нам понадобятся силы и бодрость, – бросил он в сутулые спины друзей.
Цукуё вздёрнула брови и стукнула ладонью по столу так, что чайник и ложечки задребезжали.
– Да ты меня вообще не слушал что ли?! Я же сказала, вам надо уходить! Сейчас же! А не к бою готовиться! Если ты встретишься с Хоусеном, он тебя по Ёшиваре блином раскатает!
– Что ты, милая, если бы я готовился к бою, я бы заказал четыре шоколадных десерта и пару стаканов клубничного молока. Что лучше этого подготовит моё настроение к предстоящей битве? – Слова насчёт блинов он, кажется, вовсе пропустил мимо ушей.
– А это тогда что такое?! – Цукуё стукнула по многострадальному дереву снова, на этот раз кулаком, и, навалившись всем телом на стол, ткнула пальцем Гинтоки за спину. Оттуда вышла хозяйка, неся перед собой широкий поднос с четырьмя крупными вазами, полными какого-то муссо-шоколадного наслаждения, и два высоких бокала с чем-то розовым внутри. Она быстро подошла к гостям и, ловко расставив заказ на низком столике, с поклоном удалилась, сообщив, что девочке уже лучше, она взбодрилась и много кушает.
Гинтоки с блаженной улыбкой оглядел угощение и, занеся ложку над первой вазой, как бы между прочим удивился:
– А? Что? Это еда для моей детской души. Ничё криминального.
– Ну конечно... – кажется, Цукуё начала понимать этого странного парня: он просто жизнерадостный дурак. Просто глупый мальчишка. А таким, как известно, море по колено и небо одеялом. "Вот только в этом городе нет ни моря, ни неба".
Гинтоки под угрюмым взглядом девушки уверенно и невозмутимо поглощал десерт, особенно смакуя вязкие кусочки суфле, спрятанные в разводах жидкого шоколада. Цукуё размышляла о степени самонадеянности этого парня, когда ей под нос ткнулась ложка, полная молочной массы, настолько сладкой, что из задумчивости мозг вышел, оттого, что его прошибло кричащим запахом.
– Что?
– Ешь.
– На кой чёрт?!
– Ешь, я сказал! – Никогда ещё ей не предлагали сладостей с таким уничтожающим выражением лица. Впрочем, ей вообще никогда не предлагали сладостей. Может, поэтому, а может, потому что ей не хотелось расстраивать этого парня, она съела, даже не забирая ложки из руки, и зажмурилась от непривычного вкуса. – Молодец.
Следующую вазочку они честно съели на двоих, а потом она не выдержала и потянулась к высокому бокалу с молоком. Оно оказалось совсем не такое страшное, как она думала.
– Делаешь успехи.
– В чём? В поглощении углеводов?
– Для той, кто обещал нам не дожить до рассвета, ты слишком много думаешь о фигуре. – Гинтоки легкомысленно пожал плечами, будто бы вовсе не подразумевая насмешки.
– Да, но я-то планирую выжить.
– А толку-то?
Цукуё, забрав единственную ложечку, в течение шести кусочков мусса думала, продолжает ли Гинтоки над ней смеяться или уже задаёт серьёзные вопросы, и насколько далеко в её жизнь эти вопросы заходят. Снова погрустнев, она пробормотала в крем на ложке, пачкая губы в белом, и нервно облизнулась:
– О чём ты?
– Ну конечно о фигуре! Толку-то её беречь? – Он откинулся назад и задрал голову к потолку, опираясь на руки. Казался совершенно беззаботным. Ну, как если бы они были школьниками, и, сбежав с уроков, шутили о чём-то, о чём только в их возрасте можно шутить. Но Цукуе всё равно слышала в его словах пытливую серьёзность.
– Я не могу сказать, что верю в рассвет в Ёшиваре, но я не собираюсь умирать здесь и сейчас. Даже если это значит служить Хоусену, убивать ублюдков в подворотнях, учить добрых девушек убивать ублюдков в подворотнях, не видеть счастливых людей и искренних улыбок... И видеть Солнце, сидящее на балконе и лишённое возможности быть ещё хоть кем-то кроме солнца… Я всё это буду делать, потому что у меня есть тот, для кого это стоит делать.
– И ничего другого никогда не будет?
– Я. Не знаю. В таком месте лучше об этом не задумываться, сам понимаешь.
Гинтоки резко подался вперёд, бухнул локтём о стол и осел, расслабляясь, складывая голову на подставленную ладонь, будто ему скучно. Задумчиво посмотрел на грустную Цукуё. За чёлкой, которая странно не растрепалась за всё это время, был виден высокий гладкий лоб, вопреки мрачной жизни и нервной работе совсем без морщинок, а ещё была видна нежная правая скула и чуть розоватый румянец на бледной щеке. Под жёлтым светом лампы кончики опущенных ресниц золотились, и было заметно, какие они пушистые. И губы, много раз облизанные, раскраснелись от сладкой еды.
– Я бы подарил тебе фиалки. Если бы тут росли фиалки.
Ресницы шокировано взметнулись под самые брови и вместе с глазами цвета упомянутых цветов полезли на лоб. А в глазах этих, где-то между сиреневым цветом радуги и солнечным ёшиварским лучом, между несуществующим и невозможным, было… такое выражение можно найти в глазах маленькой девочки, которой взрослый мужчина, почти что принц на белом коне, недостижимый идеал, которым она восхищается, пообещал, что, когда она подрастёт, обязательно научит её танцевать. Но во взгляде взрослой женщины с холодным оружием вместо заколок, в необычном ципао с декольте и откровенным разрезом до бедра и с убийственной решимостью на лице такого выражения быть не может, Гинтоки показалось. Тут он, после всех этих разговоров про Солнце, небо и надежду, понял, чем она так отличается от остальных. Она была настолько живая, сильная и добрая, что на фоне блёклых девушек с улицы становилась яркой и прекрасной как Луна. В конце концов, даже у запертого в клетку Солнца должна быть Луна.
– Они бы пошли к твоим глазам.
– Росли бы тут фиалки, ты бы их не мне дарил, – она улыбнулась в вазочку, из которой выскребала ложкой последние капли крема.
– Я сказал то, что сказал, – пожал плечами Гиноки и ухмыльнулся. – Вообще, что может быть увлекательнее, чем таскать веники главному стражу в городе профессиональных красавиц?
Цукуё расхохоталась, откинув голову и с силой зажмурившись. Она никогда раньше не пила, но ей казалось, что вот таким и должно быть опьянение – беспричинное веселье, лёгкость в теле, уютное ликование, уверенность, что всё правильно, и всё будет хорошо. И ни одной посторонней мысли. Впрочем, много сладкого она тоже никогда не ела.
– Это уж точно. Наверное, если бы я оказалась в городе занятых бизнесменов и брутальных воинов, то тоже выбрала бы самого душевного раздолбая, у которого ни оружия-то нормального нет, ни амбиций… – она накрыла ладонью лицо. – Боги, наверное, впервые за всю жизнь я мечтаю. Глупо, да?
– Мечтать полезно.
– Разве?
– Потом такие, как ты, берут в руки оружие и идут исполнять свои мечты.
– Всё равно, такие мечты сейчас бесполезны, я не оставлю Хинову и не справлюсь с Хоусеном. Мне не суждено выйти на свет.
Гинтоки допил последний глоток молока и, взяв в руки меч, уверенно произнёс, словно думал над этим несколько часов и принял бесповоротное решение:
– Ты должна жить, глядя прямо на Солнце.
Цукуё следила, как этот ненормальный поднимается с совершенно изменившимся лицом, а может даже и телом, всё в нём поменялось – вот придурок, пропускающий кунаи в голову, а вот самурай, решивший для себя важные цели. Она вздрогнула, когда он гаркнул: «Шинпачи! Кагура! На выход!» и, повернувшись к ней, намного мягче сказал:
– Идём?
Уже на улице, проверяя свою экипировку и ожидая, когда выбегут, доедая последние куски, дети, она услышала, как он произносит, глядя в темноту, будто обращаясь ко всему городу:
– Я подарю этому городу Солнце.
***
Гинтоки любил женщин, способных постоять за себя, но это было сборище озлобленных гарпий, в действиях которых сквозила явная истерия. Бодрило только то, что с новой знакомой они получались неплохой командой.
«Нельзя женщинам охрану доверять, нельзя-я… Сначала просто Церберы женского рода, а потом: вааа, меня никто не лю-ю-юбит». Он резво прорвался сквозь ощерившихся в дыму металлическими тыкалками девушек и рванул вверх по лестнице, пытаясь боковым зрением углядеть всех своих. Дым – это отличная штука, если бы в нём ещё было что-то видно. Рядом между двумя серыми клубами мелькнул рыжий цветок, Гинтоки, не думая, протянул руку, и, схватив то, что на поверку оказалось локтем, утянул быстрее верх по лестнице.
Далеко внизу в дымных разводах слетелись цветастые кашляющие гарпии, вставали наизготовку, хватаясь за мечи и копья.
– Мда уж, ну у вас, девушки, и воспитание… – пробормотал Гинтоки.
– Хорошее воспитание хороших воинов, – Цукуё смотрела на своих соратниц с какой-то грустной нежностью, словно была уверена в их победе и радовалась их силе и самостоятельности. – Идите, я их задержу.
Все трое представили перспективу кому-либо драться со своими друзьями. Шинпачи, не выдержав, возмутился:
– Да что за!..
– Это мои люди! Мне с ними и разбираться! Идите!
Кагура и Шинпачи озабоченно взглянули на Гинтоки, но тот лишь мотнул головой в сторону коридора, и, всё быстро поняв, они побежали дальше. И не услышали, как Цукуё тихо добавила:
– Наверное, это не плохой конец для такой, как я.
– Не пори чушь!
Увидев, что двое противников убежали, гарпии засуетились и приготовились нападать, видимо, разделавшись с последними сомнениями о субординации и преданности своему командиру. От этого зрелища Гин непроизвольно сжал пальцы крепче и только сейчас сообразил, что до сих пор держит девушку за локоть. Пришлось отпустить. Но Цукуё скептически изогнула брови и вложила в губы трубку.
– Чушь? Если бы. Клянусь, если я выживу, я тя расцелую.
– Тогда если я выживу после вашего этого Хоусена, я тебя за титьку схвачу! – хохотнул Гинтоки, увидел, что гарпии с диким кличем уже побежали, что-то решил и, тронув кончиками пальцев волосы на затылке Цукуё, быстро проговорил так, что почти невозможно было услышать. – Я пообещал, что хочу подарить Солнце этому городу. На самом деле я имел в виду тебя, просто стеснялся это сказать.
Признавшись, он зашагал прочь, успев впрочем вырвать изо рта девушки её трубку.
– Эй!
– Когда будешь меня целовать, не хочу, чтоб пахла табаком!
Как он, ускоряя шаг, скрылся за поворотом, Цукуе уже не видела. В неё летел острый металлический ветер. Она отбивалась от него как могла, но это в итоге оказалось так же возможно, как если бы она решила справиться со стихией, и так же успешно, как попытка отмахнуться от листопада. Несколько кунаев вонзились в тело, её насквозь пробрали нахлынувшие воспоминания – по лицу снова, как и много лет назад, потекла кровь, а она всё чувствовала прикосновение к волосам. Такое осторожное, такое нежное, такое… этот парень за несколько часов заставил её почувствовать столько всего, чего она никогда в своей жизни не чувствовала. Хотелось рассказать девочкам обо всём, что накипело и наболело на душе, даже если бы они ни слова не поняли бы.
«В конце концов, – думала она, с улыбкой падая на пол, – моя жизнь, лишённая всего, что естественно, чтобы поддержать и защитить запертое в клетку Солнце, была прожита пусто и бессмысленно. Я даже никого не смогла защитить: ни Хинову, ни город, ни девочек… А эти часы стали действительно живыми, пусть это было время чужой жизни, его жизни, но, наверное, стоило так долго бороться, чтобы их прожить».
Её окружили плачущие подруги, растирая чёрные от туши слёзы по щекам. Они зажимали её раны, спешно пытаясь найти бинты в маленьких поясных сумках. Что-то они там всхлипывали о том, что ей надо держаться, о своих сожалениях, о том, что она для них сделала…
– Простите девочки. Плохой я защитник. И ты прости, глупый мальчишка…
«Я тебя не поцелую. Подари моё обещанное Солнце этому городу».
***
– Эй, босс, кажется, единственную классную девчонку в этой дыре сейчас завалит толпа разноцветных гарпий, а самая прекрасная красотуля города оказалась мамашей с малолетним спиногрызом. Я требую себе другую девушку, но так, чтобы она мне улыбалась, хотя сомневаюсь, что в таком дрянном заведении с таким старым пердуном во главе найдётся улыбающаяся девушка, – Гина уже порядком заманало всё, что происходит в этом месте, и конечно, всю происходящую погань довершал этот полуголый извращенец с невмеренным зонтом вместо приличного оружия.
– Мило, мило. Эй, Хоусен! Я присоединяюсь! Этот парень очень чётко описал обстановку. Я тоже нахожусь здесь всю ночь, но так и не получил достойного обслуживания. Все, кого я тут встретил – это моя младшая сеструха и мелкий пацан. Этот город навевает на меня мысли об инцесте и педофилии. Нехорошо, нехорошо-о, – рыжий ято, который чуть не уделал их в начале вечера, вставил свои издевательские пять йен. Он, кажется, не собирался ни помогать, ни мешаться. Просто исполнял роль зрителя в партере.
– Всё, что ты думаешь, не важно, потому что простой землянин не сможет разрушить цепи Короля Ночи! – Хоусен забросил зонт на плечо и ухмыльнулся так же самодовольно, как и похотливо.
– Хаха. А зонтик – это, видимо, реакция компенсации на маленький размер. – Гинтоки подначивание этого ублюдка доставляло почти физическое удовольствие.
– Точно-точно! Давно это думал. Ты что, нормальный себе завести не мог? Бока отъел, не помещаешься уже? Сила мужчины ведь не в зонтике! – Хохотнул Камуи со своего места.
– Ну-ка, тишина на галёрке! И без сопливых скользко, – огрызнулся Хоусен на комментатора. А потом, видимо исчерпав словарный запас, напал.
Он был силён. Настолько, что тело не выдерживало, Гинтоки даже после многих лет, проведённых в сражениях с людьми и не очень, никогда не подозревал, что его тело такое тяжёлое, и что все эти кости и мышцы могут так болеть от напряжения. Это вообще можно понять только на уроках анатомии и когда на тебя давит сила, способная удержать на себе весь мир – или взгромоздить его на тебя. Гинтоки сопротивлялся, чувствуя тяжесть того мира на перекрестье своих мечей, и каждый его орган от костей до ушей напрягался до предела возможности. Под ногами ломались доски, скрипел пол, воздух вокруг трещал. До предела, а потом ещё чуть-чуть.
– Ой-ой… Да ты силён. Смотри, он продержался целых десять секунд.
Нечеловеческая вредность, не найдя сил на разговоры, просто из самой себя всё-таки ответила:
– Эй, ты. Я пообещал одной девчонке романтический подарок, так что ж простою так хоть до старости, и умру, окружённый внуками. Смекаешь?
Кажется, ято смекнул. Кивнув, он ухмыльнулся, подумав, что раз уж этот сумасшедший парень может думать в такой момент о девках, то он реально силён. Хотя Хоусен ведь тоже сейчас о них думал… Чёрт! Да тут все только о них и думали!
Переломив подвернувшуюся под ноги доску, Гинтоки заехал старикану по морде, урвав этот момент, чтобы атаковать ноги противника. «Достал?!». Но Хоусен увернулся и в прыжке пнул его, отбрасывая в стену.
«Как всё глупо. Бороться и искать, найти и перепрятать, а потом сдохнуть под стеной дворца величайшего извращенца планеты Земля. Только бы Сейта успел сбежать, только бы Цукуё выжила, вот бы она больше не курила… Вот бы этому уроду вставить по самые жабры за то, что он сделал с ними всеми». Решив, что, исполнив две последние мысли в жизни, и умереть не жалко, он всадил Хоусену отобранную трубку в глаз.
«Немного, но приятно. Я б тебе ещё и боккен в жопу вогнал, но, наверное, с землянина и трубки хватит». Мир вокруг наполнился шумом, перед глазами потемнело, двинуть хотя бы пальцем было совершенно невозможно.
Сейта наконец схватил маму и двинул на выход, Хоусен продолжал вещать бред, умирать не хотелось.
– Деньги, власть, женщины – всё, чего я хотел, я добыл силой.
– Эй, Ур-р-род, а про обаяние ты ничё не слышал? – голос Гинтоки был похож на рык из преисподней, но пора было подниматься. Девушка сама собой не охмурится.
– Как?! Как ты всё ещё можешь дышать! Как ты всё ещё можешь вставать?!
– Не сложно, это совсем не сложно. Просыпаться в школу было сложнее, а это просто фигня, как два пальца.
Он схватил меч, и настоящая битва началась.
***
Пыль клубилась облаками, липла к коже, скрипела на зубах, царапала лёгкие, закрывала всё вокруг и медленно оседала на пол. Тряска уже прекратилась, но крыша, не выдержав происходившего под ней беспредела, осыпалась вниз и поднимала новую пыль. Однако всё это солнцу не было помехой. Как только оно прорвалось между открывающимися створками железного неба, его было не остановить. Свет лишь становился ярче и набирал мощь, как поток воды, нашедший трещину в плотине.
Мыслей не было, их и раньше-то было не очень много, а как только он выбросил Хоусена на освещённую крышу, они и вовсе пропали. Гинтоки стоял и смотрел на иссыхающего ято. Рядом больше никого не было: толпа гарпий воевала сама с собой на всех этажах дворца, Шинпачи и Кагура вместе с Сейтай добрались до пункта управления и открыли дорогу свету, но Гинтоки об этом не знал. Рядом остался лишь маленький вредный ято, наблюдал за метаморфозой поверженного короля, улыбаясь своей наглой рыжей мордой. Он всё же не побрезговал подойти к умирающему и прочитать ему отпевальную нотацию.
– Эй, белый. А ты силён. Выживи, пожалуйста, чтобы я мог увидеть твою силу вновь?
Гинтоки туманно смотрел перед собой и будто не слышал обращённой к нему просьбы, но всё же разлепил слипшиеся губы и произнёс:
– Солнце.
– Ась?
– Солнце взошло.
– И не говори… – проворчал Камуи, раскрывая над собой зонтик. – Ужас. Ну, пока!
Он без оглядки спрыгнул вниз. Но в голове Гинтоки по-прежнему звучало: «Солнце взошло. Я выполнил обещание. Солнце взошло». Земля ушла из под ног, и вновь освещённый мир померк.
***
Цукуё, не обращая внимания на острую боль, заново режущую тело с каждым движением, неслась в главный зал, откуда, судя по докладу девочек, Сейта унёс Хинову. Больше она ничего не слышала ни о Хоусене, ни о Гинтоки. Мимо неё проносились возгласы «Солнце! Это Солнце!», а также «Крыша осыпается! Надо уходить!» и конечно «Цукуё! Куда ты? Уходим! Солнце взошло».
Но она не могла их слышать, потому что сама беззвучно кричала. «Выживи! Слышишь? Выживи непременно! Ну тебе что, сложно, ты, придурок белобрысый! Выживи, а то на куски порву!»
Двери был распахнуты, и она остановилась, только вбежав внутрь. Секунды хватило, чтобы увидеть масштабы разрушения. Залитый кровью пол, изломанные доски, осколки статуй, убитые стражи у дверей комнаты Хиновы, проломленные стены и дыра, из которой на пол падал столб света, сразу сложились в голове, как кусочки мозаики. Не было здесь ни короля, ни самурая. Сердце пропустило удар, и тут же пришло решение.
Пронесшись через весь зал, она рванула на свет и замерла, ослеплённая. В размытом навернувшимися слезами мире она увидела перед собой неподвижно лежащего Гинтоки. Его кимоно было залито кровью, волосы на лбу слиплись, а лицо было спокойным и усталым. Сердце совсем остановилось, много раз Цукуё видела мертвецов они все равнодушные и усталые, этот был такой же, только будто бы улыбался.
– Нет. – Она сделала шаг, потом ещё один, эти шаги были самым трудным, что ей приходилось совершать за этот день, за всю чёртову жизнь. – Нет.
Вблизи его лицо оказалось покрыто пылью и выглядело удовлетворённым выполненным обещанием, но сейчас за это обещание она готова была убить его ещё раз.
– Зачем? – Цукуё опустилась рядом и тронула бледную щёку, влажную и остывающую на ветру. – За каким чёртом ты это сделал! Идиот! Кретин! Придурок! Сумасшедший мальчишка!
Она колотила его кулачками в равнодушную грудь и ругала что есть сил, но вдруг смолкла, впилась когтями в мокрую футболку и, уткнувшись носом в пахнущую кровью и потом ткань, завыла от боли, стискивающей виски, грудь, глаза, сердце и всё внутри. Снова и снова, позволяя себе прокричать и прорыдать всё, что чувствовала всю ночь, всю предыдущую ночь, и ночь до этого, и все ночи своей жизни. Своей тёмной, никчёмной, пугливой жизни. А над ними светило Солнце. Обещанное ей Солнце.
Захлебнувшись, она стихла и выдавила скрипучим голосом, не поднимая головы:
– Как ты посмел? Как ты мог вот так появиться, дать мне всё, от чего я отбивалась шрамами и кунаями всю жизнь, пообещать мне самую яркую звезду с неба, подарить мне её, спасти всё, что я люблю, и не спасти себя! Как ты мог победить всё на свете и умереть, не дождавшись меня?! Отвечай, ты, предатель! Отвечай, мать твою!
Горло, сведённое судорогой, резануло болью, и голос сорвался. Она приподнялась и, заглянув в спокойное лицо, прохрипела, истерично улыбаясь дрожащими губами.
– Глупый, глупый мальчишка… почему ты не дождался? Я же обещала тебя поцеловать. Как ты мог умереть после этого?
Слёзы, щекотавшие раскрасневшийся нос, падая, размывали пыль на его коже. Она наклонилась и прикоснулась к его губам своими. Она не знала, какими должны быть мужские губы, но у Гинтоки они были мягкими и страшно солёными от пота, чуть сладковатыми от пыли и с заметным вкусом крови. Она не знала, как надо целовать мужчин, но сомкнула свои губы на чужих, вздохнула и тронула их снова.
Левую грудь резко сдавило, раненая ключица отозвалась болью, Цукуё не успела ничего понять, как в губы, почти не разрывая поцелуя, прошептали.
– Кто… сказал такую чушь?
Цукуё вздрогнула всем телом и распахнула глаза, напоровшись взглядом на карюю радужку под слипшимися серыми ресничками.
– Что?
– Кто сказал, что я умер? Я собирался ухватить тебя за грудь, разве я мог после такого умереть? – Ладонь, крепко державшая Цукуё, отпустила, стала мягче и погладила, уже не тревожа раны.
– Надо же… У тебя волосы наконец-то растрепались. Ну что смотришь, как на призрака? Целуй. – Не дождавшись отклика, он обхватил её затылок второй рукой и снова притянул к себе.
Солнце грело спину сквозь тёмную ткань, волосы лезли в глаза. Уткнувшись лицом в широкую, определённо живую и дышащую грудь, Цукуё плакала не переставая и бормотала самые разные проклятия, сводившиеся к мысли, что Гинтоки дурак, полный дурак, настоящий подлец и вообще глупый противный мальчишка.
А Гинтоки не возражал.
***
Жизнь налаживалась. Перевязанные, успокоенные и расслабленные, они сидели в тени маленького кафе и удивлялись тому, что теперь в этом месте есть такая естественная и настоящая тень.
Цукуё рассказывала про новый порядок в городе, Шинпачи с Кагурой смеялись и дрались вперемешку. Хинова с Сейтой умудрялись угощать гостей, не отлепляясь друг от друга.
Подведя все итоги, Гинтоки что-то вспомнил, подошёл к хозяйке заведения и серьёзно сказал ей пару слов. Потом, повернувшись к Цукуё, с непроницаемым лицом мотнул головой на выход. Та в сильном и даже напряжённом удивлении встала, но на улицу всё же пошла. Их проводили непонимающими взглядами, но спрашивать ничего не стали. Видимо, чувствовали, что теперь этих двоих объединяет что-то очень важное, странное, но в то же время такое детское и простое. Ну, всё равно, что зарытый на школьном дворе клад.
– Что такое? – Сорванный голос ещё хрипел, но уже был достаточно громким.
Гинтоки зашёл за угол, а когда Цукуё поспешила к нему, подхватил за талию двумя руками и подсадил на высокую бочку, с которой можно было залезть на крышу.
– Залезай. Давай живее, а то за жопу укушу!
Оказавшись на крыше, девушка следила за задницей свесившегося с крыши Гинтоки, потом услышала короткое «Пасиб!», и вот, наконец, он выпрямился с двумя порциями мороженного в стеклянных пиалах.
– А внизу поесть нельзя было? И зачем тебе приспичило меня сюда тащить?
– Не приспичило, а припекло! Солнце голову печёт, – туманно объяснил свою мотивацию Гинтоки, перебираясь поближе к центру крыши. – Ничё ты девочка в жизни не умеешь, вот и учу тебя всему с нуля.
Он сунул ей под нос ложку и пиалу с шариками мороженого.
– Ешь, – проследив за послушным движением, добавил, – а теперь ложись.
Цукуё легла и зажмурилась, удивляясь красным цветам, переливающимся под веками. Рядом на жёсткую черепицу откинулся Гинтоки. Так лежали в молчании, иногда находя ложками кусочки мороженого и отправляя их в рот.
– Ты ни разу не посмотрела на Солнце с тех пор, как я его тебе подарил. Не нравится? – Вопрос был такой смешной и нелепый, что можно было расхохотаться, но Цукуё не смеялась.
– Что ты, нравится. Просто слишком ярко. Пока.
– Ну а то. Я б для такой девушки не мелочился, – а вот Гинтоки рассмеялся и легко накрыл её ручку своей большой ладонью. Под ней её ладошка уместилась вся, даже вместе с ложечкой. Правда, пальцы, вздрогнув, выронили её, и лёгкая ложка, зазвенев по черепице, скатилась вниз и упала. – Только пользуйся кремом от загара, а то с непривычки сгоришь.
– Да. Обязательно. – Она улыбалась, но по вискам уже лились слёзы, ей очень хотелось думать, что от слепящего света. – Спасибо.
***
Прощаться надо долго, а расходиться быстро. Расцеловав всех, кто попался под руку, друзья двинулись в сторону выхода в Эдо. Кагура, до сих пор позволявшая себе забыть о семейных проблемах, веселилась, а Шинпачи всё оборачивался и что-то выглядывал у них за спинами.
– Гин-сан?
– Мм?
– А почему она с нами не пошла?
– Это же её город.
– Но… разве вы не будете больше общаться? – с мальчишеской наивностью задал он терзавший его вопрос.
– Ну почему больше? Просто всем им надо привыкнуть, у них есть много дел, они будут создавать себе новый город. А Цукуё… Она столько времени тратила свою жизнь на Хинову и Ёшивару, что сейчас ей нужно привести всё в порядок. Пожить для себя, понять, что теперь её подопечная счастлива, и найти то, что сделает счастливой её саму. Просто на всё нужно время. А потом, когда она будет готова к новому, мы обязательно встретимся. Верно?
Автор: Mizzu Linkora
Бета: Киноварь
Размер: 4826 слов
Пейринг/Персонажи: Гинтоки/Цукуё
Тема: гет
Жанр: романс, AU, флафф
Рейтинг: PG-13
Саммари: Свернуть горы, разверзнуть небеса, свергнуть короля, победить монстра, и конечно же достать самую яркую звезду с неба… Всё ради поцелуя прекрасной дамы. Этим увлекаются не только сказочные рыцари, но и современные самураи
Примечание: Альтернативная история первой арки Ёшивары
Предупреждение: OOC
Гинтоки шагал по кварталу с мрачнейшим лицом, какого Шинпачи с Кагурой не видели у него ни в одной из их прошлых стычек, даже когда дела становились совсем худыми, его физиономия не была такой ожесточённой, как сейчас. Поводов для расстройства не было, всё вокруг казалось удивительным и необычным – об Ёшиваре по причине малолетства они до этого не слышали. Даже затруднительное положение их нового друга вызывало только азарт и оживлённость: сейчас они сориентируются, найдут ту женщину, вломят всем возражающим и воссоединят семью.Очередная красавица преградила им путь с предложением счастья на одну ночь, уложила изящную ручку на плечо Гинтоки повыше локтя.
– Не сегодня, милая, – он механически развёл уголки губ в стороны и снял с себя ладошку с наманикюренными ногтями, аккуратно накрыв её своей рукой. Девушка осталась позади, польщённая ласковым отказом. – Не се-го-дня... – повторил он сквозь сжатые зубы, ускоряя шаг и мрачнея ещё больше.
Ему не нравились эти девушки с одинаково пустыми глазами на одинаково накрашенных лицах. Такое же ощущение появлялось, когда он оказывался в действительно красивом месте, освещённом мертвенным светом белых неоновых ламп.
– Что с этими женщинами?..
– Они просто делают свою работу, – рассудительно и со знанием жизни сказал Сейта.
– Они похожи даже не на кукол... то есть, на кукол тоже, но не только, – он умолк и продолжил размышлять про себя, ибо не пристало позитивному пофигистичному самураю морочить себе голову аллегориями:
«Они как звёзды – вроде и красивые, и их много, но все такие незначительные, холодные и тусклые. Может, на природе, под сакэ, ими и приятно любоваться, но если подумать, по отдельности они просто мелкие блестящие точки. Они красивы, лишь когда сияют на небе, на фотографии никаких чувств не вызывают. – Гинтоки в очередной раз обернулся. – А этот город небом не назовёшь. К тому же, не хватает чего-то важного...»
– Они не куклы! Они живые люди, которых заставили стать куклами!
Впрочем, если вспомнить жизнь в Эдо, то там девушки тоже не карамельки. Даже если забыть о внешности, у большинства большие проблемы с характером. Либо антенны на голове и одной левой камни дробит, либо кошачьи уши и акцент ужасный, либо с ноги в табло вместо здасьте и пьёт на работе как лошадь... Хотя он давно уже перестал оценивающе смотреть на женщин Эдо.
– Да неважно, – отмахнулся Гинтоки от лишних мыслей. – Женщины – они всегда женщины, просто иногда об этом забывают.
Поставив такую пресекающую всю лишнюю полемику точку, он двинул на подвернувшуюся пустую улицу. И тут...
Такое количество кунаев он последний раз видел перед одним магазинчиком, когда он и ещё один нахальный ниндзя в синем костюмчике повздорили из-за последнего выпуска Джампа... кхм... помнится, был четверг. Тогда тоже сыпало, как из перевёрнутого на бок арсенала. Только вот на другом конце траектории полёта на этот раз была... Девушка?
***
Не стоит думать, что Гинтоки валялся на земле, потому что вид хороший и лежать удобно.
"Небо чёрное. Какое тут к чертям небо? Тут не небо, а потолок, и тот не самый живописный. Странная девушка, потрясающая и странная девушка. Попала в меня и не заметила, удивительно".
Отряд вооружённых девиц куда-то умотал, а Кагура с Шинпачи, в которых тоже прилетело, всё сокрушались о его скоропостижной смерти.
– Гинтоки! Как же так?
– Гин-чан! Зачем ты позволил себя так уделать?!
– Заткнитесь, идиоты. Кунаи могли меня уделать? – Гинтоки поднялся, отодрал от себя излишки острого метала и поднял недовольный взгляд на ту, что назвалась Цукуё. Она смотрела ожидающе и с раздражением.
– Ага, не могли. Тем более, такие, – Цукуё с громким чпоком отлепила от ладони присоску на острие куная. Все четверо поднялись на ноги и встали перед ней нос к носу.
«У неё прекрасные (прекрасные?! я подумал «прекрасные»?!) фиалковые глаза, взгляд острый и решительный, изящные (Какие? Я вообще такого слова не знаю!) черты лица, чудесный (да это слово только в сказке про Алису и бывает) острый подбородок и гладкие, летучие волосы. Но не это важно, это лицо такое... живое, яростное, бунтарское, прелестное...»
– Эй, ну чего замер, малахольный? Пошли!
***
Цукуё рассказала много всякой обременительной лабуды, портящей им все планы, а также подтвердила предположения Гинтоки о том, что этот подземный городок можно назвать чем угодно, но только не раем.
Никогда Гинтоки не любил курящих девушек, ведь правда, что может быть ужаснее курящей женщины? Да только пьющая женщина! И женщина, не уважающая клубничное молоко. Но эта девушка, рассказывая историю Хиновы и Сейта, сидела, согнув одну ногу, так легко и естественно открытую разрезом, и держа в руке длинную тонкую трубку. Некстати пришлась мысль о том, как же она так много прыгает и дерётся и умудряется сохранить сетчатые чулки от затяжек и стрелок. Ещё приглядевшись, Гин пришёл к выводу, что хоть она и одета так вызывающе-броско, она совсем не выглядит развратной или легкомысленной, скорее агрессивной, опасной и в то же время красивой и элегантной.
Подольше насладиться этой нестандартной фигуркой, прекрасно гармонирующей с металлическим пейзажем, не удалось: враги вломились не к месту и не ко времени и испортили весь кайф! Впрочем, сожаление по поводу прервавшийся беседы долго не продлилось. Очень скоро, схватив бесчувственную Кагуру в охапку и держась за Шинпачи, Гинтоки мог думать только об этом:
"Какая девушка... Невероятная девушка! Вот так просто удержать на весу себя и троих человек. Класс! Никогда бы не подумал, что выйду погулять по притонам ёшиварских бабочек, возвращая приблудному мальчишке семью, и встречу такую!"
***
"Ну вот, я сижу в маленьком тихом ресторанчике, мне несут мой сладкий заказ, напротив меня, уткнувшись носиком в чашку с ароматным чаем, сидит девушка мечты, у меня в башке дырка от её куная. Можно сказать, что вечер удался. Это было бы идеальное свидание, если бы не все эти депрессивные разговоры о неизбежной насильственной смерти. А, пофиг, это самое лучшее моё свидание за много лет".
– Шинпачи, отведи-ка Кагуру на кухню, пусть ей там лёд наложат на всё ушибленное тело.
Понятливый парень серьёзно кивнул и повёл осоловелую Кагуру к двери, из которой вышла встретившая их хозяйка этого заведения, по-видимому, знакомая Цукуё.
– А, да, и накорми её там. Сёдня нам понадобятся силы и бодрость, – бросил он в сутулые спины друзей.
Цукуё вздёрнула брови и стукнула ладонью по столу так, что чайник и ложечки задребезжали.
– Да ты меня вообще не слушал что ли?! Я же сказала, вам надо уходить! Сейчас же! А не к бою готовиться! Если ты встретишься с Хоусеном, он тебя по Ёшиваре блином раскатает!
– Что ты, милая, если бы я готовился к бою, я бы заказал четыре шоколадных десерта и пару стаканов клубничного молока. Что лучше этого подготовит моё настроение к предстоящей битве? – Слова насчёт блинов он, кажется, вовсе пропустил мимо ушей.
– А это тогда что такое?! – Цукуё стукнула по многострадальному дереву снова, на этот раз кулаком, и, навалившись всем телом на стол, ткнула пальцем Гинтоки за спину. Оттуда вышла хозяйка, неся перед собой широкий поднос с четырьмя крупными вазами, полными какого-то муссо-шоколадного наслаждения, и два высоких бокала с чем-то розовым внутри. Она быстро подошла к гостям и, ловко расставив заказ на низком столике, с поклоном удалилась, сообщив, что девочке уже лучше, она взбодрилась и много кушает.
Гинтоки с блаженной улыбкой оглядел угощение и, занеся ложку над первой вазой, как бы между прочим удивился:
– А? Что? Это еда для моей детской души. Ничё криминального.
– Ну конечно... – кажется, Цукуё начала понимать этого странного парня: он просто жизнерадостный дурак. Просто глупый мальчишка. А таким, как известно, море по колено и небо одеялом. "Вот только в этом городе нет ни моря, ни неба".
Гинтоки под угрюмым взглядом девушки уверенно и невозмутимо поглощал десерт, особенно смакуя вязкие кусочки суфле, спрятанные в разводах жидкого шоколада. Цукуё размышляла о степени самонадеянности этого парня, когда ей под нос ткнулась ложка, полная молочной массы, настолько сладкой, что из задумчивости мозг вышел, оттого, что его прошибло кричащим запахом.
– Что?
– Ешь.
– На кой чёрт?!
– Ешь, я сказал! – Никогда ещё ей не предлагали сладостей с таким уничтожающим выражением лица. Впрочем, ей вообще никогда не предлагали сладостей. Может, поэтому, а может, потому что ей не хотелось расстраивать этого парня, она съела, даже не забирая ложки из руки, и зажмурилась от непривычного вкуса. – Молодец.
Следующую вазочку они честно съели на двоих, а потом она не выдержала и потянулась к высокому бокалу с молоком. Оно оказалось совсем не такое страшное, как она думала.
– Делаешь успехи.
– В чём? В поглощении углеводов?
– Для той, кто обещал нам не дожить до рассвета, ты слишком много думаешь о фигуре. – Гинтоки легкомысленно пожал плечами, будто бы вовсе не подразумевая насмешки.
– Да, но я-то планирую выжить.
– А толку-то?
Цукуё, забрав единственную ложечку, в течение шести кусочков мусса думала, продолжает ли Гинтоки над ней смеяться или уже задаёт серьёзные вопросы, и насколько далеко в её жизнь эти вопросы заходят. Снова погрустнев, она пробормотала в крем на ложке, пачкая губы в белом, и нервно облизнулась:
– О чём ты?
– Ну конечно о фигуре! Толку-то её беречь? – Он откинулся назад и задрал голову к потолку, опираясь на руки. Казался совершенно беззаботным. Ну, как если бы они были школьниками, и, сбежав с уроков, шутили о чём-то, о чём только в их возрасте можно шутить. Но Цукуе всё равно слышала в его словах пытливую серьёзность.
– Я не могу сказать, что верю в рассвет в Ёшиваре, но я не собираюсь умирать здесь и сейчас. Даже если это значит служить Хоусену, убивать ублюдков в подворотнях, учить добрых девушек убивать ублюдков в подворотнях, не видеть счастливых людей и искренних улыбок... И видеть Солнце, сидящее на балконе и лишённое возможности быть ещё хоть кем-то кроме солнца… Я всё это буду делать, потому что у меня есть тот, для кого это стоит делать.
– И ничего другого никогда не будет?
– Я. Не знаю. В таком месте лучше об этом не задумываться, сам понимаешь.
Гинтоки резко подался вперёд, бухнул локтём о стол и осел, расслабляясь, складывая голову на подставленную ладонь, будто ему скучно. Задумчиво посмотрел на грустную Цукуё. За чёлкой, которая странно не растрепалась за всё это время, был виден высокий гладкий лоб, вопреки мрачной жизни и нервной работе совсем без морщинок, а ещё была видна нежная правая скула и чуть розоватый румянец на бледной щеке. Под жёлтым светом лампы кончики опущенных ресниц золотились, и было заметно, какие они пушистые. И губы, много раз облизанные, раскраснелись от сладкой еды.
– Я бы подарил тебе фиалки. Если бы тут росли фиалки.
Ресницы шокировано взметнулись под самые брови и вместе с глазами цвета упомянутых цветов полезли на лоб. А в глазах этих, где-то между сиреневым цветом радуги и солнечным ёшиварским лучом, между несуществующим и невозможным, было… такое выражение можно найти в глазах маленькой девочки, которой взрослый мужчина, почти что принц на белом коне, недостижимый идеал, которым она восхищается, пообещал, что, когда она подрастёт, обязательно научит её танцевать. Но во взгляде взрослой женщины с холодным оружием вместо заколок, в необычном ципао с декольте и откровенным разрезом до бедра и с убийственной решимостью на лице такого выражения быть не может, Гинтоки показалось. Тут он, после всех этих разговоров про Солнце, небо и надежду, понял, чем она так отличается от остальных. Она была настолько живая, сильная и добрая, что на фоне блёклых девушек с улицы становилась яркой и прекрасной как Луна. В конце концов, даже у запертого в клетку Солнца должна быть Луна.
– Они бы пошли к твоим глазам.
– Росли бы тут фиалки, ты бы их не мне дарил, – она улыбнулась в вазочку, из которой выскребала ложкой последние капли крема.
– Я сказал то, что сказал, – пожал плечами Гиноки и ухмыльнулся. – Вообще, что может быть увлекательнее, чем таскать веники главному стражу в городе профессиональных красавиц?
Цукуё расхохоталась, откинув голову и с силой зажмурившись. Она никогда раньше не пила, но ей казалось, что вот таким и должно быть опьянение – беспричинное веселье, лёгкость в теле, уютное ликование, уверенность, что всё правильно, и всё будет хорошо. И ни одной посторонней мысли. Впрочем, много сладкого она тоже никогда не ела.
– Это уж точно. Наверное, если бы я оказалась в городе занятых бизнесменов и брутальных воинов, то тоже выбрала бы самого душевного раздолбая, у которого ни оружия-то нормального нет, ни амбиций… – она накрыла ладонью лицо. – Боги, наверное, впервые за всю жизнь я мечтаю. Глупо, да?
– Мечтать полезно.
– Разве?
– Потом такие, как ты, берут в руки оружие и идут исполнять свои мечты.
– Всё равно, такие мечты сейчас бесполезны, я не оставлю Хинову и не справлюсь с Хоусеном. Мне не суждено выйти на свет.
Гинтоки допил последний глоток молока и, взяв в руки меч, уверенно произнёс, словно думал над этим несколько часов и принял бесповоротное решение:
– Ты должна жить, глядя прямо на Солнце.
Цукуё следила, как этот ненормальный поднимается с совершенно изменившимся лицом, а может даже и телом, всё в нём поменялось – вот придурок, пропускающий кунаи в голову, а вот самурай, решивший для себя важные цели. Она вздрогнула, когда он гаркнул: «Шинпачи! Кагура! На выход!» и, повернувшись к ней, намного мягче сказал:
– Идём?
Уже на улице, проверяя свою экипировку и ожидая, когда выбегут, доедая последние куски, дети, она услышала, как он произносит, глядя в темноту, будто обращаясь ко всему городу:
– Я подарю этому городу Солнце.
***
Гинтоки любил женщин, способных постоять за себя, но это было сборище озлобленных гарпий, в действиях которых сквозила явная истерия. Бодрило только то, что с новой знакомой они получались неплохой командой.
«Нельзя женщинам охрану доверять, нельзя-я… Сначала просто Церберы женского рода, а потом: вааа, меня никто не лю-ю-юбит». Он резво прорвался сквозь ощерившихся в дыму металлическими тыкалками девушек и рванул вверх по лестнице, пытаясь боковым зрением углядеть всех своих. Дым – это отличная штука, если бы в нём ещё было что-то видно. Рядом между двумя серыми клубами мелькнул рыжий цветок, Гинтоки, не думая, протянул руку, и, схватив то, что на поверку оказалось локтем, утянул быстрее верх по лестнице.
Далеко внизу в дымных разводах слетелись цветастые кашляющие гарпии, вставали наизготовку, хватаясь за мечи и копья.
– Мда уж, ну у вас, девушки, и воспитание… – пробормотал Гинтоки.
– Хорошее воспитание хороших воинов, – Цукуё смотрела на своих соратниц с какой-то грустной нежностью, словно была уверена в их победе и радовалась их силе и самостоятельности. – Идите, я их задержу.
Все трое представили перспективу кому-либо драться со своими друзьями. Шинпачи, не выдержав, возмутился:
– Да что за!..
– Это мои люди! Мне с ними и разбираться! Идите!
Кагура и Шинпачи озабоченно взглянули на Гинтоки, но тот лишь мотнул головой в сторону коридора, и, всё быстро поняв, они побежали дальше. И не услышали, как Цукуё тихо добавила:
– Наверное, это не плохой конец для такой, как я.
– Не пори чушь!
Увидев, что двое противников убежали, гарпии засуетились и приготовились нападать, видимо, разделавшись с последними сомнениями о субординации и преданности своему командиру. От этого зрелища Гин непроизвольно сжал пальцы крепче и только сейчас сообразил, что до сих пор держит девушку за локоть. Пришлось отпустить. Но Цукуё скептически изогнула брови и вложила в губы трубку.
– Чушь? Если бы. Клянусь, если я выживу, я тя расцелую.
– Тогда если я выживу после вашего этого Хоусена, я тебя за титьку схвачу! – хохотнул Гинтоки, увидел, что гарпии с диким кличем уже побежали, что-то решил и, тронув кончиками пальцев волосы на затылке Цукуё, быстро проговорил так, что почти невозможно было услышать. – Я пообещал, что хочу подарить Солнце этому городу. На самом деле я имел в виду тебя, просто стеснялся это сказать.
Признавшись, он зашагал прочь, успев впрочем вырвать изо рта девушки её трубку.
– Эй!
– Когда будешь меня целовать, не хочу, чтоб пахла табаком!
Как он, ускоряя шаг, скрылся за поворотом, Цукуе уже не видела. В неё летел острый металлический ветер. Она отбивалась от него как могла, но это в итоге оказалось так же возможно, как если бы она решила справиться со стихией, и так же успешно, как попытка отмахнуться от листопада. Несколько кунаев вонзились в тело, её насквозь пробрали нахлынувшие воспоминания – по лицу снова, как и много лет назад, потекла кровь, а она всё чувствовала прикосновение к волосам. Такое осторожное, такое нежное, такое… этот парень за несколько часов заставил её почувствовать столько всего, чего она никогда в своей жизни не чувствовала. Хотелось рассказать девочкам обо всём, что накипело и наболело на душе, даже если бы они ни слова не поняли бы.
«В конце концов, – думала она, с улыбкой падая на пол, – моя жизнь, лишённая всего, что естественно, чтобы поддержать и защитить запертое в клетку Солнце, была прожита пусто и бессмысленно. Я даже никого не смогла защитить: ни Хинову, ни город, ни девочек… А эти часы стали действительно живыми, пусть это было время чужой жизни, его жизни, но, наверное, стоило так долго бороться, чтобы их прожить».
Её окружили плачущие подруги, растирая чёрные от туши слёзы по щекам. Они зажимали её раны, спешно пытаясь найти бинты в маленьких поясных сумках. Что-то они там всхлипывали о том, что ей надо держаться, о своих сожалениях, о том, что она для них сделала…
– Простите девочки. Плохой я защитник. И ты прости, глупый мальчишка…
«Я тебя не поцелую. Подари моё обещанное Солнце этому городу».
***
– Эй, босс, кажется, единственную классную девчонку в этой дыре сейчас завалит толпа разноцветных гарпий, а самая прекрасная красотуля города оказалась мамашей с малолетним спиногрызом. Я требую себе другую девушку, но так, чтобы она мне улыбалась, хотя сомневаюсь, что в таком дрянном заведении с таким старым пердуном во главе найдётся улыбающаяся девушка, – Гина уже порядком заманало всё, что происходит в этом месте, и конечно, всю происходящую погань довершал этот полуголый извращенец с невмеренным зонтом вместо приличного оружия.
– Мило, мило. Эй, Хоусен! Я присоединяюсь! Этот парень очень чётко описал обстановку. Я тоже нахожусь здесь всю ночь, но так и не получил достойного обслуживания. Все, кого я тут встретил – это моя младшая сеструха и мелкий пацан. Этот город навевает на меня мысли об инцесте и педофилии. Нехорошо, нехорошо-о, – рыжий ято, который чуть не уделал их в начале вечера, вставил свои издевательские пять йен. Он, кажется, не собирался ни помогать, ни мешаться. Просто исполнял роль зрителя в партере.
– Всё, что ты думаешь, не важно, потому что простой землянин не сможет разрушить цепи Короля Ночи! – Хоусен забросил зонт на плечо и ухмыльнулся так же самодовольно, как и похотливо.
– Хаха. А зонтик – это, видимо, реакция компенсации на маленький размер. – Гинтоки подначивание этого ублюдка доставляло почти физическое удовольствие.
– Точно-точно! Давно это думал. Ты что, нормальный себе завести не мог? Бока отъел, не помещаешься уже? Сила мужчины ведь не в зонтике! – Хохотнул Камуи со своего места.
– Ну-ка, тишина на галёрке! И без сопливых скользко, – огрызнулся Хоусен на комментатора. А потом, видимо исчерпав словарный запас, напал.
Он был силён. Настолько, что тело не выдерживало, Гинтоки даже после многих лет, проведённых в сражениях с людьми и не очень, никогда не подозревал, что его тело такое тяжёлое, и что все эти кости и мышцы могут так болеть от напряжения. Это вообще можно понять только на уроках анатомии и когда на тебя давит сила, способная удержать на себе весь мир – или взгромоздить его на тебя. Гинтоки сопротивлялся, чувствуя тяжесть того мира на перекрестье своих мечей, и каждый его орган от костей до ушей напрягался до предела возможности. Под ногами ломались доски, скрипел пол, воздух вокруг трещал. До предела, а потом ещё чуть-чуть.
– Ой-ой… Да ты силён. Смотри, он продержался целых десять секунд.
Нечеловеческая вредность, не найдя сил на разговоры, просто из самой себя всё-таки ответила:
– Эй, ты. Я пообещал одной девчонке романтический подарок, так что ж простою так хоть до старости, и умру, окружённый внуками. Смекаешь?
Кажется, ято смекнул. Кивнув, он ухмыльнулся, подумав, что раз уж этот сумасшедший парень может думать в такой момент о девках, то он реально силён. Хотя Хоусен ведь тоже сейчас о них думал… Чёрт! Да тут все только о них и думали!
Переломив подвернувшуюся под ноги доску, Гинтоки заехал старикану по морде, урвав этот момент, чтобы атаковать ноги противника. «Достал?!». Но Хоусен увернулся и в прыжке пнул его, отбрасывая в стену.
«Как всё глупо. Бороться и искать, найти и перепрятать, а потом сдохнуть под стеной дворца величайшего извращенца планеты Земля. Только бы Сейта успел сбежать, только бы Цукуё выжила, вот бы она больше не курила… Вот бы этому уроду вставить по самые жабры за то, что он сделал с ними всеми». Решив, что, исполнив две последние мысли в жизни, и умереть не жалко, он всадил Хоусену отобранную трубку в глаз.
«Немного, но приятно. Я б тебе ещё и боккен в жопу вогнал, но, наверное, с землянина и трубки хватит». Мир вокруг наполнился шумом, перед глазами потемнело, двинуть хотя бы пальцем было совершенно невозможно.
Сейта наконец схватил маму и двинул на выход, Хоусен продолжал вещать бред, умирать не хотелось.
– Деньги, власть, женщины – всё, чего я хотел, я добыл силой.
– Эй, Ур-р-род, а про обаяние ты ничё не слышал? – голос Гинтоки был похож на рык из преисподней, но пора было подниматься. Девушка сама собой не охмурится.
– Как?! Как ты всё ещё можешь дышать! Как ты всё ещё можешь вставать?!
– Не сложно, это совсем не сложно. Просыпаться в школу было сложнее, а это просто фигня, как два пальца.
Он схватил меч, и настоящая битва началась.
***
Пыль клубилась облаками, липла к коже, скрипела на зубах, царапала лёгкие, закрывала всё вокруг и медленно оседала на пол. Тряска уже прекратилась, но крыша, не выдержав происходившего под ней беспредела, осыпалась вниз и поднимала новую пыль. Однако всё это солнцу не было помехой. Как только оно прорвалось между открывающимися створками железного неба, его было не остановить. Свет лишь становился ярче и набирал мощь, как поток воды, нашедший трещину в плотине.
Мыслей не было, их и раньше-то было не очень много, а как только он выбросил Хоусена на освещённую крышу, они и вовсе пропали. Гинтоки стоял и смотрел на иссыхающего ято. Рядом больше никого не было: толпа гарпий воевала сама с собой на всех этажах дворца, Шинпачи и Кагура вместе с Сейтай добрались до пункта управления и открыли дорогу свету, но Гинтоки об этом не знал. Рядом остался лишь маленький вредный ято, наблюдал за метаморфозой поверженного короля, улыбаясь своей наглой рыжей мордой. Он всё же не побрезговал подойти к умирающему и прочитать ему отпевальную нотацию.
– Эй, белый. А ты силён. Выживи, пожалуйста, чтобы я мог увидеть твою силу вновь?
Гинтоки туманно смотрел перед собой и будто не слышал обращённой к нему просьбы, но всё же разлепил слипшиеся губы и произнёс:
– Солнце.
– Ась?
– Солнце взошло.
– И не говори… – проворчал Камуи, раскрывая над собой зонтик. – Ужас. Ну, пока!
Он без оглядки спрыгнул вниз. Но в голове Гинтоки по-прежнему звучало: «Солнце взошло. Я выполнил обещание. Солнце взошло». Земля ушла из под ног, и вновь освещённый мир померк.
***
Цукуё, не обращая внимания на острую боль, заново режущую тело с каждым движением, неслась в главный зал, откуда, судя по докладу девочек, Сейта унёс Хинову. Больше она ничего не слышала ни о Хоусене, ни о Гинтоки. Мимо неё проносились возгласы «Солнце! Это Солнце!», а также «Крыша осыпается! Надо уходить!» и конечно «Цукуё! Куда ты? Уходим! Солнце взошло».
Но она не могла их слышать, потому что сама беззвучно кричала. «Выживи! Слышишь? Выживи непременно! Ну тебе что, сложно, ты, придурок белобрысый! Выживи, а то на куски порву!»
Двери был распахнуты, и она остановилась, только вбежав внутрь. Секунды хватило, чтобы увидеть масштабы разрушения. Залитый кровью пол, изломанные доски, осколки статуй, убитые стражи у дверей комнаты Хиновы, проломленные стены и дыра, из которой на пол падал столб света, сразу сложились в голове, как кусочки мозаики. Не было здесь ни короля, ни самурая. Сердце пропустило удар, и тут же пришло решение.
Пронесшись через весь зал, она рванула на свет и замерла, ослеплённая. В размытом навернувшимися слезами мире она увидела перед собой неподвижно лежащего Гинтоки. Его кимоно было залито кровью, волосы на лбу слиплись, а лицо было спокойным и усталым. Сердце совсем остановилось, много раз Цукуё видела мертвецов они все равнодушные и усталые, этот был такой же, только будто бы улыбался.
– Нет. – Она сделала шаг, потом ещё один, эти шаги были самым трудным, что ей приходилось совершать за этот день, за всю чёртову жизнь. – Нет.
Вблизи его лицо оказалось покрыто пылью и выглядело удовлетворённым выполненным обещанием, но сейчас за это обещание она готова была убить его ещё раз.
– Зачем? – Цукуё опустилась рядом и тронула бледную щёку, влажную и остывающую на ветру. – За каким чёртом ты это сделал! Идиот! Кретин! Придурок! Сумасшедший мальчишка!
Она колотила его кулачками в равнодушную грудь и ругала что есть сил, но вдруг смолкла, впилась когтями в мокрую футболку и, уткнувшись носом в пахнущую кровью и потом ткань, завыла от боли, стискивающей виски, грудь, глаза, сердце и всё внутри. Снова и снова, позволяя себе прокричать и прорыдать всё, что чувствовала всю ночь, всю предыдущую ночь, и ночь до этого, и все ночи своей жизни. Своей тёмной, никчёмной, пугливой жизни. А над ними светило Солнце. Обещанное ей Солнце.
Захлебнувшись, она стихла и выдавила скрипучим голосом, не поднимая головы:
– Как ты посмел? Как ты мог вот так появиться, дать мне всё, от чего я отбивалась шрамами и кунаями всю жизнь, пообещать мне самую яркую звезду с неба, подарить мне её, спасти всё, что я люблю, и не спасти себя! Как ты мог победить всё на свете и умереть, не дождавшись меня?! Отвечай, ты, предатель! Отвечай, мать твою!
Горло, сведённое судорогой, резануло болью, и голос сорвался. Она приподнялась и, заглянув в спокойное лицо, прохрипела, истерично улыбаясь дрожащими губами.
– Глупый, глупый мальчишка… почему ты не дождался? Я же обещала тебя поцеловать. Как ты мог умереть после этого?
Слёзы, щекотавшие раскрасневшийся нос, падая, размывали пыль на его коже. Она наклонилась и прикоснулась к его губам своими. Она не знала, какими должны быть мужские губы, но у Гинтоки они были мягкими и страшно солёными от пота, чуть сладковатыми от пыли и с заметным вкусом крови. Она не знала, как надо целовать мужчин, но сомкнула свои губы на чужих, вздохнула и тронула их снова.
Левую грудь резко сдавило, раненая ключица отозвалась болью, Цукуё не успела ничего понять, как в губы, почти не разрывая поцелуя, прошептали.
– Кто… сказал такую чушь?
Цукуё вздрогнула всем телом и распахнула глаза, напоровшись взглядом на карюю радужку под слипшимися серыми ресничками.
– Что?
– Кто сказал, что я умер? Я собирался ухватить тебя за грудь, разве я мог после такого умереть? – Ладонь, крепко державшая Цукуё, отпустила, стала мягче и погладила, уже не тревожа раны.
– Надо же… У тебя волосы наконец-то растрепались. Ну что смотришь, как на призрака? Целуй. – Не дождавшись отклика, он обхватил её затылок второй рукой и снова притянул к себе.
Солнце грело спину сквозь тёмную ткань, волосы лезли в глаза. Уткнувшись лицом в широкую, определённо живую и дышащую грудь, Цукуё плакала не переставая и бормотала самые разные проклятия, сводившиеся к мысли, что Гинтоки дурак, полный дурак, настоящий подлец и вообще глупый противный мальчишка.
А Гинтоки не возражал.
***
Жизнь налаживалась. Перевязанные, успокоенные и расслабленные, они сидели в тени маленького кафе и удивлялись тому, что теперь в этом месте есть такая естественная и настоящая тень.
Цукуё рассказывала про новый порядок в городе, Шинпачи с Кагурой смеялись и дрались вперемешку. Хинова с Сейтой умудрялись угощать гостей, не отлепляясь друг от друга.
Подведя все итоги, Гинтоки что-то вспомнил, подошёл к хозяйке заведения и серьёзно сказал ей пару слов. Потом, повернувшись к Цукуё, с непроницаемым лицом мотнул головой на выход. Та в сильном и даже напряжённом удивлении встала, но на улицу всё же пошла. Их проводили непонимающими взглядами, но спрашивать ничего не стали. Видимо, чувствовали, что теперь этих двоих объединяет что-то очень важное, странное, но в то же время такое детское и простое. Ну, всё равно, что зарытый на школьном дворе клад.
– Что такое? – Сорванный голос ещё хрипел, но уже был достаточно громким.
Гинтоки зашёл за угол, а когда Цукуё поспешила к нему, подхватил за талию двумя руками и подсадил на высокую бочку, с которой можно было залезть на крышу.
– Залезай. Давай живее, а то за жопу укушу!
Оказавшись на крыше, девушка следила за задницей свесившегося с крыши Гинтоки, потом услышала короткое «Пасиб!», и вот, наконец, он выпрямился с двумя порциями мороженного в стеклянных пиалах.
– А внизу поесть нельзя было? И зачем тебе приспичило меня сюда тащить?
– Не приспичило, а припекло! Солнце голову печёт, – туманно объяснил свою мотивацию Гинтоки, перебираясь поближе к центру крыши. – Ничё ты девочка в жизни не умеешь, вот и учу тебя всему с нуля.
Он сунул ей под нос ложку и пиалу с шариками мороженого.
– Ешь, – проследив за послушным движением, добавил, – а теперь ложись.
Цукуё легла и зажмурилась, удивляясь красным цветам, переливающимся под веками. Рядом на жёсткую черепицу откинулся Гинтоки. Так лежали в молчании, иногда находя ложками кусочки мороженого и отправляя их в рот.
– Ты ни разу не посмотрела на Солнце с тех пор, как я его тебе подарил. Не нравится? – Вопрос был такой смешной и нелепый, что можно было расхохотаться, но Цукуё не смеялась.
– Что ты, нравится. Просто слишком ярко. Пока.
– Ну а то. Я б для такой девушки не мелочился, – а вот Гинтоки рассмеялся и легко накрыл её ручку своей большой ладонью. Под ней её ладошка уместилась вся, даже вместе с ложечкой. Правда, пальцы, вздрогнув, выронили её, и лёгкая ложка, зазвенев по черепице, скатилась вниз и упала. – Только пользуйся кремом от загара, а то с непривычки сгоришь.
– Да. Обязательно. – Она улыбалась, но по вискам уже лились слёзы, ей очень хотелось думать, что от слепящего света. – Спасибо.
***
Прощаться надо долго, а расходиться быстро. Расцеловав всех, кто попался под руку, друзья двинулись в сторону выхода в Эдо. Кагура, до сих пор позволявшая себе забыть о семейных проблемах, веселилась, а Шинпачи всё оборачивался и что-то выглядывал у них за спинами.
– Гин-сан?
– Мм?
– А почему она с нами не пошла?
– Это же её город.
– Но… разве вы не будете больше общаться? – с мальчишеской наивностью задал он терзавший его вопрос.
– Ну почему больше? Просто всем им надо привыкнуть, у них есть много дел, они будут создавать себе новый город. А Цукуё… Она столько времени тратила свою жизнь на Хинову и Ёшивару, что сейчас ей нужно привести всё в порядок. Пожить для себя, понять, что теперь её подопечная счастлива, и найти то, что сделает счастливой её саму. Просто на всё нужно время. А потом, когда она будет готова к новому, мы обязательно встретимся. Верно?
Вопрос: Понравилось?
| 1. Да | 9 | (100%) | |
| Всего: | 9 | ||
@темы: Гет, фик: авторский, Gintama: Joui Wars, Йошивара
-
-
18.11.2012 в 00:00Только... Такое ощущение, что описания и диалоги писали разные люди. И если описания в большинстве своём завораживающие (особенно мне понравилось описание внешности Цукки)
-
-
18.11.2012 в 13:46хотелось много написать, и процитировать кучу понравившихся мест, но получится чертовски много, а мне лень) короче, спасибо за красоту, позитив, и вообще все положительные эмоции, испытанные в процессе чтения фика)
-
-
18.11.2012 в 18:51Такое ощущение, что описания и диалоги писали разные люди.
На самом деле автор работал в полном одиночестве